[1]                                                     Глава I.  Небесная доля

 Главная тема этой главы — неизбежность приятия своей “небесной доли” и в особенности примирения со смертью. В даосской космологии обоснованием данного вывода служит учение о “едином дыхании”, или едином поле жизненной энергии (ци), наполняющей все сущее. Авторы “Ле-цзы” предъявляют и целый ряд других аргументов в пользу покой­ного приятия смерти: всякое индивидуальное существование иллюзорно, жизнь и смерть в природном мире дополняют друг друга, мы не можем знать, что смерть хуже жизни, и, наконец, “пустотно-отсутствующее” и есть наш родной дом, куда мы с неизбежностью рано или поздно возвра­щаемся. При переводе были опущены два сюжета, дублирующие текст “Чжуан-цзы”.

[9]                                                     Глава II.  Желтый Владыка

 Собранные в этой главе притчи иллюстрируют даосские принципы мудрого поведения: тот, кто пребывает в Дао, постиг тщету всех мыслей и желаний, превозмог всякую рефлексию и неподвластен чарам вообра­жения и потому живет “совместно” со всем сущим — вплоть до того, что может “проходить через металл и камень”. Даосский мудрец живет Великой Пустотой, а пустота, как замечает позднейший даосский ком­ментатор Ван Би, “ничем не может быть ограничена”. Обладание Дао равнозначно абсолютной свободе и абсолютной (хотя и неприметной для любой частной перспективы созерцания) власти над миром. При пере­воде опущены одиннадцать сюжетов, содержащихся в книге “Чжуан-цзы”. Кроме того, помещенный в конце главы рассказ о встрече философа Хуэй Ана с сунским царем Каком присутствует и в трактате “Люй-шя чуньцю” (середина III в. до н.э.).

[25]                                                    Глава III.  Царь Му

  Большинство сюжетов этой главы развивают идею (присутствующую уже в книге “Чжуан-цзы”) иллюзорности всякой “данности” опыта и присутствия чего-то “подлинного” в его неосознаваемых глубинах, сокровенном истоке всего происходящего в мире. Осознание жизни как сна не делает даосских авторов пессимистами: в конце концов иллюзия не менее реальна, чем сознание ее иллюзорности. Мудрый просто прини­мает и то и другое: он живет и присутствующим, и отсутствующим.

[30]                                                    Глава IV.  Конфуций

 В данной главе, как и во многих сюжетах книги Чжуан-цзы, вели­кий мудрец Конфуций выступает глашатаем даосской мудрости, доказы­вая бесплодность как раз того, за что ратовал настоящий исторический Конфуций, — книжного учения и знания. Другим объектом критики — как и у Чжуан-цзы — оказываются древние софисты, любившие демон­стрировать внутреннюю противоречивость и, следовательно, несостоя­тельность людского “мнения”. Впрочем, автора “Ле-цзы” скорее забав­ляют, чем возмущают, словесные ухищрения софистов.

[37]                                                    Глава V.  Вопросы Тана

 Главная тема данной главы — критика ограниченности людского “мнения” и всякого частного опыта, а равно и учения, исходящего из метафизической идеи бесконечности. Общие положения этой критики содержатся в первом диалоге Тана и Цзи, последующие же сюжеты можно рассматривать как иллюстрации к ним. Отметим, что мотив “вопросов Тана” присутствовал и в книге “Чжуан-цзы”, хотя в дошедшем до нас тексте книги он не сохранился.

[45]                                                    Глава VI.  Сила и Судьба

  Тема этой главы — значение судьбы в человеческой жизни — при­надлежит к числу традиционных тем даосизма и всей китайской мысли. Для конфуцианцев судьба есть тот результат, или плоды человеческой деятельности, который не зависит от желаний и усилий людей. Судьба, по убеждению Конфуция, “ниспосылается Небом”. Последователи Мо Ди держались мнения, что добрые или злые дела обязательно будут иметь соответствующие последствия и что, стало быть, человеку “не миновать судьбы”. В книге “Ле-цзы”, как и у Чжуан-цзы, развивается тема непо­стижимости действия судьбы, которое совершенно спонтанно и непред­сказуемо; сознательный выбор — это всегда заблуждение, так что мудрый позволяет всему “быть самим собой”. Даосское учение о судьбе, разу­меется, не отрицает важности действия, но ориентирует на действие совершенно естественное, ненасильственное, искреннее и превыше все­го — целостное, “универсальное”.

[48]                                                    Глава VII.  Ян Чжу

 Данная глава столь разительно отличается от остального текста “Ле-цзы”, что, по мнению большинства исследователей, едва ли может считаться памятником древней даосской мысли. Большинство ее сюжетов восходит к школе философа Ян Чжу, жившего в середине 4 в. до н. э. Наибольший интерес среди них представляет диалог Ян Чжу с после­дователем Мо Ди Цинь Гули — вероятно, наиболее достоверное свиде­тельство подлинного учения Ян Чжу. Это учение предстает как бесхит­ростная, почти целомудренная в своей воинственности проповедь гедо­низма (который, заметим в скобках, недвусмысленно осуждается в других главах “Ле-цзы” — например, в начальных сюжетах 2-й и 3-й глав). Страстность этой проповеди заметно контрастирует с общим для древ­ней даосской литературы отстраненно-ироническим тоном.

 [54]                                    Глава VIII.  Рассказы о совпадениях

  Последняя глава “Ле-цзы” — наиболее пестрая по композиции и в философском отношении наименее значимая глава книги. Больше половины ее сюжетов заимствованы из различных памятников III — II вв. до н. э., и притом не обязательно даосских. Тем не менее в ней есть свой лейтмотив, каковой составляет идея случайной связи событий. Только эти случайные комбинации вещей определяют, правильны ли наши по­ступки. Следовательно, в своем поведении мы должны отказаться от абстрактных критериев истинности и действовать, безотчетно “сообразу­ясь с обстоятельствами времени”, откликаясь общему ходу событий. Таков даосский идеал “недеяния”.