Удар Солнца

или

Гири  чувство чести

Л. Богословский

Месть Кадзумы*

Есть закон, по которому тот, кто живет мечом, от меча и погибает. В Японии, где не так еще давно существовал многочисленный вооруженный класс, над которым фактически или вовсе не было никакой власти, или если и была, то в весьма слабой степени,— распри между партиями и кланами и ссоры между отдельными лицами, заканчивавшиеся нередко кровопролитием и смертоубийством, составляли повседневное явление. Отсюда следует, что из всего того, чем владел самурай, наибольшую ценность он придавал мечу, своему верному союзнику, неизменному товарищу, защитнику и обидчику. Цена мечей, которые делались знаменитыми мастерами, достигала очень высокой суммы: у японского вельможи и теперь еще можно встретить меч, некогда красовавшийся за его поясом, один клинок которого, без рукоятки, стоил прежде от 600 до 1000 рё (1), а рукоятка богатой металлической чеканки соответствовала ценности клинка. Эти мечи передаются как фамильная драгоценность от отца к сыну и делаются почти нераздельной частью обладателя. Иэясу, основатель последней сёгунской династии, в своем «завещании» (своде правил по управлению страной, составленных им для руководства своим наследникам и их советникам) говорит: «Меч, который самурай носит за поясом, есть его живая душа. Тот, кто потеряет свой меч, без пощады должен быть наказан» (37 ст.). Занятие ковкой мечей являлось почетной профессией, которой посвящали себя люди благородной крови. В стране, где на занятие торговлей смотрели свысока, странно найти это единственное исключение из общего правила. Преданий, которые так или иначе связаны с выделкой мечей, немало, и многие из них любопытны. Во время самого критического момента процесса выковки меча, именно, когда стальное лезвие его сплавляется воедино с железным клинком, существовал обычай, свято соблюдавшийся среди мастеров старого века, надевать шапку и парадное платье, носимое кугэ, т. е. придворными вельможами и, затворив двери мастерской, работать вдали от нескромных взоров и докучливого любопытства, причем царивший полумрак лишь усиливал таинственность манипуляций. Бывало, что вся церемония облекалась даже в известную форму священнодействия, причем соломенная веревка, украшенная кистями, вроде тех, что вешаются перед алтарями коми, туземных божеств Японии, подвешивалась между двумя бамбуковыми шестами в горне, который на это время обращался в священный алтарь. Острота лезвия японского меча достаточно известна. Хороший меч в руке опытного человека, говорят, разрубает одним ударом три мертвых тела, положенных одно на другое. Острота мечей сегуна, бывало, пробовалась на телах приговоренных к смерти преступников. Собаки и нищие, беспомощно лежавшие на краю дороги, нередко служили предметами для пробы мечей разных негодяев. Палач немало зарабатывал от тех, кто хотел видеть, как их клинки будут рубить голову казнимого.

* Богословский Л. К вопросу о характеристике японцев: Этические основы жизни благородного сословья в Японии // Изв. Вост. ин-та. Владивосток, 1902. Т. 3, вып. 2. С. 55—69. См. «Предисловие» на стр. 83 наст, издания. (Примеч. ред.)

Следующий рассказ более, чем в некотором смысле, есть ни что иное, как «история одного меча».

Около 250 лет тому назад Икэда Кунайсёю был владетельным князем провинции Инаба. Между его приближенными были два человека по имени Ватанабэ Юкиэ и Каваи Матадзаэмон, которые были связаны крепкими узами дружбы и часто, бывало, посещали друг друга. Однажды Юкиэ сидел и разговаривал с Матадзаэмоном в доме последнего, и вот его взор внезапно остановился на мече, лежавшем в возвышенной части комнаты. Увидав его, он вздрогнул и поспешно спросил Матадзаэмона:

— Скажите, пожалуйста, где вы достали этот меч?

— Вы знаете ведь, что наш князь Икэда под предводительством Токугава Иэясу сражался при Нагакудэ; мой отец сопровождал князя и участвовал в этой битве; там, на поле сражения, он и подобрал этот меч.

— Мой отец также отправился туда и был убит в битве. Этот самый меч, бывший у нас фамильной драгоценностью в течение многих поколений, был потерян вместе с ним. Так как в моих глазах он имеет большую ценность, то я прошу вас быть настолько добрым ко мне — возвратить его мне, если это не составляет для вас чего-либо особенного.

— Это очень легко сделать и во всяком случае не больше того, что один друг может сделать для другого. Возьмите, пожалуйста, этот меч себе.

После этого Юкиэ с благодарностью взял меч и, принеся домой, заботливо спрятал его. В начале следующего года Матадзаэмон заболел и умер, а Юкиэ, горько оплакав потерю своего доброго друга, в благодарность за то, что получил от него меч своего отца, оказал немало услуг сыну умершего друга — юноше двадцати двух лет от роду по имени Матагоро.

Матагоро же, будучи дрянным и ничтожным человеком, жалел о том, что его отец отдал меч Юкиэ, и часто заявлял при всех, что Юкиэ не сделал никакого подарка взамен меча. Таким путем, благодаря наветам Матагоро, Юкиэ приобрел дурную репутацию при дворце своего патрона как неблагодарный и скупой человек.

Юкиэ имел сына по имени Кадзума, юношу шестнадцати лет от роду, который состоял в качестве почетного пажа при молодом князе. Как-то вечером он и еще один паж разговаривали между собой, и вот последний сказал:

— Матагоро всем рассказывает, что ваш отец получил от его отца хороший меч, а тот взамен даже не сделал ему никакого подарка, и вот люди начинают что-то много сплетничать по этому поводу. Что это значит?

— Правда,— ответил Кадзума,— мой отец получил меч от отца Матагоро в знак дружбы и благорасположения. Предполагая, что он может оскорбить друга, послав ему денежный подарок, он не сделал этого, свою же благодарность он постарался выразить той добротой, с которой отнесся к осиротевшему Матагоро. Я думаю, что Матагоро хочет денег.

Когда обязанности Кадзумы во дворце окончились, он, возвратясь домой, рассказал своему отцу о том, что слышал во дворце, и просил его при этом послать щедрый денежный подарок Матагоро.

(Книга из электронной библиотеки сайта http://ki-moscow.narod.ru)

Юкиэ подумал и сказал:

— Ты слишком молод для того, чтобы хорошо разбираться в этом деле. Отец Матагоро и я были очень дружны; за то, что он с полной готовностью возвратил мне меч моих предков, я думал отплатить ему после смерти, оказав важные услуги Матагоро. Правда, можно легко покончить с этим делом, послав денежный подарок, но я лучше возвращу меч, чем буду чувствовать себя обязанным низкому человеку, который не знает правил приличия, принятых и руководящих всеми поступками и действиями людей хорошего происхождения.

И вот Юкиэ, в своем негодовании, взял меч, отнес его к Матагоро и сказал ему: 

— Я пришел к вам так поздно ночью именно с тем, чтобы возвратить меч, который ваш отец некогда отдал мне,— и с этими словами он положил меч перед Матагоро.

— Вот как,— отвечал Матагоро,— я надеялся, вы не обидите меня, вернув подарок, который сделал вам мой отец.

— Между людьми благородными,— сказал Юкиэ с презрительной усмешкой,— принято отплачивать за подарки прежде всего сердечной добротой, а потом уже соответствующим даром от чистого сердца. Но что говорить с вами об этом, так как вы не знакомы даже с основными началами хорошего воспитания. Имею честь возвратить вам меч.

Так как Юкиэ продолжал осыпать Матагоро горькими укоризнами, то последний, не помня себя от ярости и будучи злодеем в душе, чуть было не убил Юкиэ на месте; но он вовремя спохватился. Так как последний, несмотря на свои лета, очень искусно владел мечом, Матагоро, скрепя сердце, решил подождать случая напасть на него врасплох. Не подозревая никакого предательства, Юкиэ поднялся идти домой, Матагоро же, под предлогом проводить его до двери, шел позади него и вдруг, внезапно обнажив меч, ударил им в плечо Юкиэ. Старик, мигом обернувшись, стал было защищаться, но, получив в самом начале тяжелую рану, скоро ослабел от потери крови и упал, а Матагоро тут же прикончил его.

Мать Матагоро, привлеченная шумом, вышла и, когда увидела, что случилось, очень испугалась и сказала:

— Несчастный! Что ты наделал! Ты убил человека и теперь должен лишиться жизни! Что за ужасное дело!

— Теперь уж ничего не поделаешь — я убил его. Идем, матушка, убежим скорее из дому, прежде чем кто-либо узнает об этом.

— Я пойду за тобой следом, ты же ступай и отыщи Абэ Сирогоро, начальника подзнаменных, который был моим приемным сыном. Теперь тебе лучше всего будет бежать к нему и просить его защиты. Главное же — не показывайся на людях.

Случилось, что в это время подзнаменные образовали между собой союз против могущественных даймё. Абэ Сирогоро с двумя другими знатными хатамото (2) по имени Кондо Ноборисукэ и Мидзуно Дзюродзаэмон стояли во главе союза и всего предприятия. Отсюда следует, что силы его нередко увеличивались порочными людьми, которые, не имея никаких других средств к существованию, ничего не проигрывали рискуя своей жизнью, и которых принимали, не спрашивая о предшествовавшей их жизни. Абэ Сирогоро тем более охотно оказал свое покровительство и гарантировал против всякой опасности сына своей приемной матери, когда тот обратился к нему с просьбой дать ему приют во дворце. Призвав других своих сотоварищей, он представил им Матагоро, говоря:

— Этот человек — приближенный Икэда Кунайсёю; рассердившись на некоего по имени Ватанабэ Юкиэ, он убил его и теперь пришел искать моего покровительства. Мать его воспитала меня в детстве, и, прав он или не прав, все равно я должен оказать ему услугу. И если Икэда Кунайсёю пришлет ко мне требование возвратить этого молодого человека, я надеюсь, что вы не откажете мне в своей помощи для его защиты.

— Что ж! Мы готовы и с удовольствием,— сказал Кондо Нобориносукэ.—

С некоторого времени у нас набралось немало причин жаловаться на презрение, с которым даймё относятся к нам. Пусть Икэда Кунайсёю попробует послать за этим молодым человеком — мы покажем ему силу подзнаменных!

Все другие подзнаменные в один голос одобрили решение и приготовились с оружием в руках защищать Матагоро, если бы Кунайсёю обратился к ним с требованием выдать беглеца. И последний оставался, как желанный гость, в доме Абэ Сирогоро.

Когда Ватанабэ Кадзума увидел, что ночь быстро проходит, а отец все еще  почему-то не возвращается и в поисках отца пошел в дом Матагоро, где, найдя его, к своему ужасу, убитым, упал на его тело и обнял его, горько рыдая. Внезапно в его голове промелькнула мысль, что это дело рук Матагоро. Он тотчас, как бешеный, бросился во внутренние комнаты его дома, решив положить убийцу своего отца на месте. Но Матагоро уже убежал, и он нашел только мать, делавшую приготовления к побегу вслед за сыном. Тогда он связал старуху, а сам стал искать по всему дому ее сына; убедившись, что его поиски бесплодны, он отнес мать убийцы к старейшинам клана, в то же время показав на Матагоро как на убийцу своего отца. Когда это стало известно князю, он был страшно разгневан и приказал старуху заключить так, как она была, связанной, в темницу и держать ее там до тех пор, пока не откроется местопребывание ее сына.

(Книга из электронной библиотеки сайта http://ki-moscow.narod.ru)

Что до Кадзумы, то он похоронил тело своего отца с большой пышностью и вместе с овдовевшей матерью глубоко оплакивал свою потерю.

Скоро подзнаменным Абэ Сирогоро стало известно, что мать Матагоро заключена в тюрьму за преступление ее сына; и вот они немедленно составили план дня ее освобождения. С этой целью они отправили во дворец князя Кунайсёю гонца, который, будучи введен к советнику князя, сказал:

— Мы слышали, что вследствие убийства Юкиэ по приказанию вашего господина была заключена в тюрьму мать Матагоро. Наш господин Сирогоро арестовал преступника и готов передать его вам; мать же его не совершила никакого преступления и мы просим вас освободить ее от жестокого заключения: она была приемной матерью нашего господина, и он ходатайствует об ее освобождении, опасаясь, как бы заключение на убило ее. Если вы согласитесь на это, то мы, со своей стороны, выдадим преступника и передадим его вам перед домом нашего господина завтра.

Советник передал это предложение князю, которому было очень приятно, что он в состоянии так скоро дать возможность Кадзуме отомстить врагу. Получив согласие князя, гонец, уверенный в успехе дела, торжествующий, возвратился к своим. На следующий день князь приказал в носилках отнести мать Матагоро в дом начальника подзнаменных в сопровождении приближенного Cacao Даниэмона, который, достигнув ворот у дверей дома Абэ Сирогоро, сказал:

— Мне поручено передать вам мать Матагоро, взамен сего я уполномочен получить от вас ее сына.

— Мы сейчас его выдадим,— ответили ему,— только просим вас немного подождать, так как мать и сын должны теперь попрощаться навеки.

С этими словами приближенные Сирогоро проводили старуху во внутренние комнаты, a Cacao Даниэмон остался ожидать снаружи, пока, наконец, не потерял терпения и не попытался поторопить людей в доме.

— Мы очень благодарны вам за то, что вы привели сюда мать; но так как сын ее не может идти с вами, то лучше было бы вам самим поскорее вернуться домой. Мы боимся, что уже и без того причинили вам много хлопот и беспокойства за которые униженно просим прощения.

Так они издевались над ним.

Когда Даниэмон увидел, что его не только заставили обманом выдать старую женщину, но в довершение этого над ним еще надругаются, он пришел в страшный гнев и был готов силой ворваться в дом, схватить Матагоро и его мать; но, заглянув во двор, он увидел, что тот был полон подзнаменными, вооруженными ружьями и обнаженными мечами. Не чувствуя особой охоты умереть в неравной борьбе и в то же время понимая, что после этого ему стыдно будет показаться на глаза князю Cacao, он пошел на кладбище и там совершил харакири перед могилами своих предков.

Когда князь узнал, как обошлись с его посланным, он весьма разгневался и, по совещании со своими советниками, решил, несмотря на свою болезнь, собрать всех своих людей и напасть на Абэ Сирогоро. Другие главные даймё, после того как это дело стало общеизвестным, приняли его сторону и решили, что за такое нахальство подзнаменные должны быть наказаны. Со своей стороны, подзнаменные напрягли все свои силы, чтобы дать надлежащий отпор даймё.

Таким-то образом спокойствие в Эдо было возмущено и мятежное состояние города причиняло много беспокойства правительству, которое было озабочено тем, как лучше восстановить порядок. Так как подзнаменные непосредственно были подчинены сегуну, то было нетрудно усмирить их, но труднее было решить вопрос, как наложить узду на великих даймё.

Тогда один из пяти советников сегуна по имени Мацудайра Идзу-но ками, человек очень умный, составил план, как уладить это дело. В те времена на службе у сегуна находился доктор по имени Накараи Цусэн, который был принят в доме князя Кунайсёю и который с некоторых пор пользовал князя от болезни, которой тот страдал. Идзу-но ками послал секретно за доктором и, пригласив его в свои частные покои, завел с ним беседу, посреди которой внезапно понизил голос и сказал шепотом:

— Послушайте, Цусэн, вы за свою верность удостоились больших милостей от сегуна. В настоящее время правительство поставлено в затруднительное положение, согласны ли вы теперь доказать ему свою верность ценой жизни?

— О, мой господин, я и мой род всем владеем по милости сегуна. Я готов хоть сегодня ночью положить свою жизнь за государя, как и должен всякий верный его вассал.

— В таком случае я вам скажу вот что. Великие даймё и подзнаменные столкнулись в деле Матагоро, и теперь по всему видно, что это дело не обойдется без кровопролития. Страна будет возмущена, землевладельцы, ремесленники и горожане потерпят большую нужду и лишения, если мы не укротим мятеж. Подзнаменных легко будет обуздать, но не так легко сделать это с даймё. Если вы согласны пожертвовать своей собственной жизнью для выполнения придуманного мной плана, то спокойствие будет восстановлено в стране, но имейте в виду — ваша верность будет стоить жизни.

— Я готов пожертвовать своей жизнью для блага страны.

— Вот мой план. Вы лечите господина Кунайсёю,— завтра вы должны пройти к нему и положить яд в его лекарство. Если он умрет, то мятеж прекратится. Вот услуга, о которой я вас прошу.

Цусэн согласился на это и на следующий день, когда пришел к Кунайсёю, принес с собой отравленное лекарство. Половину его он выпил сам (3), а остальное дал князю, и тот выпил его безбоязненно. Цусэн, увидя это, поспешил домой. 

Уже в дороге, в носилках, его схватила предсмертная агония, и он так и умер, не увидев своего дома. Князь Кунайсёю умер таким же образом в больших мучениях и за переполохом, вызванным его смертью и погребальными церемониями, угрожавшая борьба с подзнаменными была отсрочена.

Тем временем советник, Идзу-но ками, призвал трех вождей подзнаменных и обратился к ним со следующими словами:

— Секретные заговоры, изменническое поведение, недостойное вас как подзнаменных, возмутило нашего господина сегуна в такой степени, что ему было угодно приказать, чтобы вы были заключены в храм, ваши же родовые поместья будут переданы вашим прямым наследникам.

Согласно со сделанным извещением, три подзнаменных были заключены в храм Канэйдзи, остальные же подзнаменные, устрашенные их судьбой, присмирели. Что касается великих даймё, то, так как после смерти князя Кунайсёю подзнаменные стихли, не оставалось более врага, с которым они могли бы воевать. Возмущение таким образом было предотвращено и порядок восстановлен.

Таким образом Матагоро потерял своего патрона; поэтому он, взяв свою мать, покинул дворец Сирогоро и устроился под защитой одного старого человека по имени Сакураи Дзюдзаэмон. Этот человек был знаменитым учителем фехтования, был  богат и всеми уважаем. Приняв к себе Матагоро, он нанял охрану из тридцати ронинов — все это были решительные люди, очень опытные в военном искусстве,— и все они бежали вместе в отдаленную местность Сагара.

Все это время Ватанабэ Кадзума глубоко чувствовал обиду за смерть своего отца и раздумывал, как бы ему отомстить за его убийство. Когда князь Кунайсёю внезапно умер, он пошел к молодому наследнику и у него выпросил согласие на свой отпуск с целью идти искать своего врага. Сестра Кадзумы была замужем за Араки Матаэмоном, который славился как самый первый по искусству владеть мечом во всей Японии. Так как Кадзуме было всего шестнадцать лет от роду, Матаэмон, будучи в близком родстве с Кадзумой как его зять, решил идти с молодым человеком и помогать ему отыскивать Матагоро. Двое приближенных Матаэмона, Исидомэ Бусукэ и Икэдзоэ Магохати, решили следовать за своим господином. Когда последний услышал об их намерении, то поблагодарил их, но отказался от их услуг, говоря, что и сам-то он пускается в слишком рискованное предприятие, в котором его жизнь будет постоянно подвержена большим опасностям, и что его очень опечалило бы, если бы хоть один из них получил рану на подобной службе, а потому он просит их отказаться от своего намерения. Но они отвечали:

— Господин, для нас это очень тяжело слышать. Все эти годы мы с вашей стороны видели к себе только доброту и любовь; теперь же, когда вы решили преследовать убийцу, мы желаем следовать за вами и, если будет нужно, то готовы положить за вас свои головы. Мы слышали, что друзей у Матагоро не менее тридцати шести человек, и как бы вы мужественно не сражались, вы, несомненно, будете находиться в большой опасности вследствие численного перевеса врагов. Если же вам будет угодно настаивать на своем намерении отказать нам в чести следовать за вами, то для нас нет другого исхода, как совершить харакири на месте.

(неПУТЬёвый сайт Вишнякова Андрея- электронная библиотека)
Когда Матаэмон и Кадзума услышали эти слова, они были очень удивлены храбростью и мужеством этих людей и тронуты до слез их преданностью. Матаэмон сказал:

— Ваши смелость и любовь являются по истине беспримерными. Я принимаю ваши услуги с благодарностью.

И вот эти два человека, добившись, чего желали, радостно последовали за своим господином. И вчетвером они отправились в свои поиски Матагоро, о местопребывании которого они были в полном неведении.

Матагоро, между тем, с Сакураи Дзюдзаэмоном и тридцатью другими ронинами прибыл в Осаку. Несмотря на все свое численное превосходство, они путешествовали с большой скрытностью. Дело в том, что младший брат Дзюдзаэмона, Сакураи Дзинсукэ, профессиональный учитель фехтования, однажды дрался на поединке с Матаэмоном, зятем Кадзумы, и со стыдом был побит последним. Поэтому вся компания сильно опасалась Матаэмона, чувствуя, что после того, как он принял сторону Кадзумы и стал у него на роли защитника, они могут быть еще побиты, несмотря на перевес в числе; вот почему они шли с большой осторожностью и, пришедши в Осаку, остановились в гостинице, расположенной в квартале Икутама, и спрятались там от Кадзумы и Матаэмона.

Кадзума же с Матаэмоном через некоторое время также пришли в Осаку и прилагали все старания, чтобы отыскать Матагоро. Однажды под вечер, когда Матаэмон шел по кварталу, где прятались его враги, он увидел человека в одежде слуги знатного господина, который зашел в кухмистерскую и заказал ужин на тридцать шесть человек. Присмотревшись внимательнее к тому человеку, Матаэмон узнал в нем слугу Сакураи Дзюдзаэмона. Тогда он спрятался в темном месте, чтобы лучше наблюдать, и услышал, как слуга сказал:

— Мой господин Сакураи Дзюдзаэмон намеревается отправиться завтра утром в Сагару для того, чтобы принести благодарность богам за избавление от болезни, которой он долго страдал. Поэтому мне надо очень спешить.

С этими словами слуга поспешно удалился, Матаэмон же вошел в кухмистерскую, спросил себе поесть и за едой расспросил о человеке, который сделал только что такой большой заказ. Хозяин лавки ответил, что это слуга тридцати шести господ, которые остановились в какой-то гостинице. Тогда Матаэмон, разузнав все, что ему было нужно, вернулся домой и рассказал все Кадзуме, который был очень обрадован при мысли о возможности осуществить свою месть на следующий день.

В тот же вечер Матаэмон подослал одного из своих верных слуг в гостиницу, поручив ему узнать, в котором часу Матагоро должен выехать на следующее утро; и тот узнал от слуг в гостинице, что компания отправится на другой день с рассветом в Сагару, с остановкой по пути в Исэ для поклонения в храме Тэрсё Дайдзин.

Сообразно с этим, Матаэмон сделал свои приготовления и, в сопровождении Кадзумы и двух приближенных, выступил в путь перед рассветом. По ту сторону Уэно, замка даймё Тодо Идзуми-но ками в провинции Ига, существует большое пустынное болото; на этом месте было решено напасть на врага.

Когда они прибыли к этому месту, Матаэмон вошел в чайный домик, стоявший у дороги, и там написал просьбу к правителю даймёских владений о позволении совершить дело отмщения в пределах земель его господина. После этого он обратился к Кадзуме и сказал:

— Когда мы встретимся с Матагоро и сразимся с ним, вы должны напасть

и убить убийцу вашего отца; нападайте на него и имейте дело только с ним, а я уже сдержу сам его охрану ронинов.

Обратившись затем к своим слугам, он продолжал: — Что касается вас, то вы смотрите за Кадзумой, и если ронины попытаются спасти Матагоро, то ваша обязанность помешать им в этом и помочь Кадзуме.

Далее, после того, как он разъяснил обязанности каждого из них до самой последней мелочи, все они стали ожидать неприятеля, сидя в чайном домике. В то время, как они там отдыхали, прибыл правитель замка и, вызвав Матаэмона, сказал ему:

— Я имею честь быть правителем замка Тодо Идзуми-но ками. Мой господин, услыхав о вашем намерении убить врага в пределах его владений, дает свое согласие и, в знак своего удивления перед вашей храбростью и верностью, посылает со мной отряд пехоты в сто человек, для того чтобы оградить место на случай побега кого-либо из тридцати шести человек.

Матаэмон и Кадзума выразили правителю свою сердечную благодарность за милостивую доброту его господина, после чего тот попрощался с ними и уехал.

Наконец, поезд неприятеля показался вдали. Первым ехал Сакураи Дзюдзаэмон и его младший брат Дзинсукэ, тотчас за ними следовали Каваи Матагоро и Такэноути Гэнтон. Эти четыре человека были самыми сильными и храбрыми из шайки ронинов и ехали верхом на вьючных лошадях; остальные же шли пешком следом за ними.

Как только они подошли ближе, Кадзума, сгорая от нетерпения, выступил вперед и крикнул громким голосом:

— Здесь стою я, Кадзума, сын того Юкиэ, которого вы, Матагоро, изменнически убили. Я решил отомстить за смерть своего отца. Выходите же вперед, сразимся и посмотрим, кто из нас прав. И прежде чем ронины оправились от изумления, Матаэмон сказал:

— Я, Аракэ Матаэмон, зять Юкиэ, пришел сюда для того, чтобы помочь Кадзуме. Кто бы из нас ни победил, но вы должны сражаться.

Когда тридцать шесть человек услышали имя Матаэмона, то страшно перепугались; но Сакураи Дзюдзаэмон дал им знак быть на своих местах и спрыгнул с лошади; в этот самый миг Матаэмон, бросившись вперед с обнаженным мечом, рассек им противника от плеча до сердца, так что враг упал мертвым. Сакураи Дзинсукэ, видя, что его брат убит на его глазах, пришел в ярость и пустил из лука стрелу в Матаэмона, который ловко на лету расколол ее кинжалом надвое. Дзинсукэ, изумленный этой ловкостью, бросил лук прочь и напал на Матаэмона, который, с мечом в правой руке и кинжалом в левой, сражался отчаянно. Другие ронины поспешили на помощь Дзинсукэ, а Кадзума, занятый борьбой с Матагоро, был разлучен с Матаэмоном; двое слуг Матаэмона, Будзукэ и Магохати, следуя указаниям своего господина, убили пять ронинов, нападавших на Кадзуму, на зато и сами были тяжело изранены. Тем временем Матаэмон убил семерых ронинов; чем сильнее на него наступали, тем храбрее он бился; вскоре он смял и умертвил еще трех, так что остальные не смели приблизиться к нему. В это время к месту сражения явился некто Кана Тодзаэмон, приближенный владетеля замка, старый друг Матаэмона, который, услышав, что в этот день Матаэмон готовится отомстить за смерть тестя, схватил свое копье и поспешил на помощь к своему старому приятелю, выразив в следующих словах желание быть его помощником:

(Книга из электронной библиотеки сайта http://ki-moscow.narod.ru)

— Господин Матаэмон, услыша об опасности, в которой вы сейчас находитесь, смею предложить себя вам в помощники.

Матаэмон, услыша это, очень обрадовался и стал биться с обновленной энергией.

В это время один из ронинов по имени Такэноути Гэнтон, человек очень храбрый, оставив своих товарищей драться с Матаэмоном, подоспел на выручку к Матагоро, который был ожесточенно тесним Кадзумой, Бусукэ же, желая воспрепятствовать этому, пал покрытый ранами. Его товарищ, Магохати, увидев, что он упал, был крайне озабочен при мысли, какое он даст извинение Матаэмону, если бы приключился какой вред с Кадзумой. И вот он, несмотря на то, что сам был ранен и изувечен, напал на Такэноути Гэнтона. В это время человек, пришедший из замка и предложивший себя в помощники Матаэмону, воскликнул:

— Взгляните туда, господин Матаэмон, ваш товарищ, сражающийся с Гэнтоном, в большой опасности. Ступайте же и помогите господину Кадзуме, а с другими расправлюсь я.

— Благодарю вас, да, я иду туда.

И вот Матаэмон отправился помогать Кадзуме, а его помощник и пехота удерживали ронинов, уже почти неспособных от крайнего утомления на дальнейшие усилия. Кадзума же тем временем все еще сражался с Матагоро, и исход борьбы был сомнителен. Такэноути Гэнтон, намеревавшийся помочь Матагоро, не подпускался к тому Магохати, который, слабея от ран и ослепляемый кровью, струившейся на его глаза из пореза на лбу, счел себя погибшим, но тут Матаэмон подоспел к нему с ободрительным зовом:

— Смелей, Магохати! Это я, Матаэмон, пришел заменить вас. Вы тяжело ранены, отойдите в сторону и отдохните.

Магохати, силы которого поддерживались до сих пор опасениями за Кадзуму, теперь зашатался и упал в обмороке от потери крови. Матаэмон быстро справился с Гэнтоном и убил его, но после этого, несмотря на две свои раны, он не был еще совершенно истощен; напротив, он приблизился к Кадзуме и сказал:

— Мужайтесь, Кадзума! Ронины все убиты, остался один только Матагоро, убийца вашего отца. Нападайте на него смелее, и победа за вами.

У юноши, ободренного этими словами, силы увеличились вдвое; Матагоро же потерял мужество и вскоре упал. Таким образом месть Кадзумы была осуществлена и желание его сердца исполнено. Два верных слуги Матаэмона, умершие за свою преданность, были погребены с большой пышностью, голова же Матагоро была отнесена Кадзумой и набожно возложена им на могиле отца.

На этом и заканчивается рассказ об отмщении Кадзумы.

1. Рё— золотая или серебряная монета. (Примеч. ред.)

2. Хатамото, или подзнаменные,— это были люди, которые, как показывает само название (слово хатамото значит «под знаменем»), собирались под знаменем сегуна, или тайкуна, в военное время; их было около 80 тысяч. Когда Иэясу покинул провинцию Микава и стал сегуном, приближенные, которым он даровал дворянство, получали от него во владение земли, приносившие им от 100 до 10 000 коку риса (коку — 180 л или 150 кг риса; соответствует годовой его норме на взрослого человека.— Примеч. ред.), они и получили название хатамото. Хатамото должны были доставлять известное количество солдат на случай войны пропорционально своему доходу: за каждую получаемую ими тысячу коку риса они должны были давать пять человек. Те хатамото, которые имели меньше 1000 коку риса дохода, давали деньги. В мирное время большинство низших должностей в правительстве тайкуна занимали хатамото, высшие же государственные места занимались фудаями или могущественными даймё, вассалами сегуна. В 60-е годы XIX столетия в подражание иностранцам была основана постоянная армия, и тогда хатамото должны были участвовать в военных повинностях деньгами или людьми, безразлично, было ли то военное или мирное время. Когда сегун в 1868 г. был низведен на положение простого даймё, его доходы, 8 000 000 коку риса, перешли к правительству, за исключением 700 000 коку. Титул хатамото был упразднен, и те, кто несколько месяцев тому назад имел этот титул, были разорены и рассеяны по всей стране; и из самого гордого, высокомерного и богатого класса в Японии они сделались беднейшими из бедняков. Некоторые занялись торговлей, восполняя запасы товаров из фамильных драгоценностей, другие сделались ронинами, меньшинству же было позволено разделить изменившуюся судьбу сёгунской фамилии, глава которой известен в настоящее время под именем князя Токугава. Таким образом разошлись по всей стране около 80 000 человек.

Коку риса, которым измерялись доходы, были различной ценности. Жалованье чиновникам платилось рисом; следовательно, многочисленный класс в стране был заинтересован

3. Доктора,  пользующие пациентов из высшего круга, должны были пробовать лекарство сами, прежде, чем дать его больному.