Перевод Р. С. Эйвадиса
На каждом шагу Сиддхартху ждали открытия, ибо мир, преобразившись, заколдовал его сердце. Он видел, как над поросшими лесом горами поднималось солнце, как оно пряталось за верхушки пальм на далеком побережье. Он видел усыпанное звездами небо и месяц, плывущий сквозь ночь подобно челну. Он видел деревья, звезды, облака, радугу, скалы, травы, цветы, реки и ручьи, искры утренней росы на кустах, далекие бледно-голубые горы; пели птицы и жужжали пчелы, ветер серебрил рисовые поля — все это, тысячеликое, пестрое, было всегда; всегда светили луна и солнце, всегда журчали реки и гудели пчелы, но прежде это было для Сиддхартхи всего лишь обманчивой, зыбкой пеленой, преградой на пути его недоверчивого взора, туманом, который следовало рассеять, пронзив его мыслью. Ибо суть была дальше, за пределами видимого. Теперь же его прозревшее око вновь обратилось к близкому, досягаемому, он жадно всматривался в открывшийся ему мир, познавал его, стараясь здесь обрести для себя родину, позабыв о поисках пути, позабыв об ином, запредельном мире. Прекрасен был мир, который его окружал, если смотреть на него просто, по-детски, оставив попытки что-то открыть, обнаружить. Прекрасны были луна и звезды, берег и ручей, скалы и лес, козы и жуки, цветы и бабочки. Хорошо и отрадно было просто шагать по земле, так бодро, так по-детски доверчиво, так приветливо открыв сердце всему, что ждет на пути. Иначе припекало голову солнце, иной была лесная прохлада, иным был вкус банана или тыквы, ручья или дождевой воды в бочке. Короткими были дни, короткими были ночи, каждый час, каждый миг стремительно летел неведомо куда, словно парус, неустанно влекущий вперед корабль с трюмами, полными сокровищ. Сиддхартха видел суетливую возню обезьяньей стаи среди ветвей под высокими зелеными сводами леса, внимал их дикому, жадному пению. Он видел, как баран преследует и настигает овцу и совокупляется с ней. Он видел, как неистовствует на вечерней заре в поросшем камышом озере голодная щука и мелкие рыбешки, спасаясь от погони, выпрыгивают целыми стаями из воды, трепеща и сверкая; резкий, волнующий аромат силы и страсти струила вспененная, клокочущая вода — след разыгравшегося хищника.
Все это было всегда, но он ничего не видел. Его просто не было здесь, он долго отсутствовал. Но теперь он вернулся и вновь стал частью этой гармонии, напоив душу светом и тенью, открыв сердце для звезд и луны.
По дороге Сиддхартха вновь вспомнил обо всем, что случилось с ним в саду Джетавана, о божественном Будде и его учении, о прощании с Говиндой, о беседе с Возвышенным. Вспомнил собственные слова, сказанные Будде, все до единого, и с удивлением понял, что говорил вещи, которых он тогда, в сущности, не знал. Что он сказал Гаутаме: его, Будды, сокровище и тайна — не учение, а нечто, не выразимое словами, чему нельзя научить, то, что он когда-то сам испытал в минуту просветления, — ведь это было именно то, на поиски чего отправился он, Сиддхартха, то, что он уже начал постигать. Себя самого должен был он теперь постичь. Да, он давно уже знал, что его самость есть Атман, единый в своем вечном существовании с Брахманом. Но никогда его поиски самости, охота на нее, не знали успеха, ибо он пытался поймать ее сетью, сплетенной из мыслей. Конечно же, самость — это не тело и не игра чувств, но это, увы, и не мышление, не рассудок, не приобретенная через учение мудрость, не постигнутое путем упражнения искусство делать выводы, чтобы из нитей добытого знания получить пряжу новых мыслей. Нет, и этот мир идей, вся совокупность их, не могли открыть ему путь в запредельность, не могли привести ни к какой цели, пока он убивал случайное чувственное Я, вскармливая тем временем случайное Я мыслей и учености. И то и другое, мысли и чувства были славными вещами; и за тем и за другим пряталась последняя суть, и к тому и к другому следовало прислушиваться, не презирать и не переоценивать их, но играть с ними, внимать и в том и в другом тайному Голосу Сокровеннейшего. Ничто отныне не возымеет власти над ним, кроме этого Голоса, и никакие пути не привлекут его, кроме одного-единственного, который укажет ему Голос. Почему Гаутама однажды в заветную минуту — заветнейшую из заветных — опустился наземь под деревьями бодхи, где на него снизошло просветление? Он услышал Голос, Голос в собственном сердце, который велел ему избрать местом своего отдыха именно это дерево, и, повинуясь Голосу, он оставил все помыслы о самоистязании и жертвах, о молитве и омовениях, о пище и питье, о сне и забвении. Эта покорность — не приказу извне, но Голосу в собственном сердце, эта готовность исполнить его волю — только она есть благо, только она есть необходимость.
Ночью у реки, в соломенной хижине перевозчика, Сиддхартха видел сон: в желтом одеянии аскета стоял перед ним Говинда. Печальным было его лицо, печально молвил он: «Зачем ты покинул меня?» И он обнял Говинду, прижал его к груди и поцеловал, и Говинда был уже вовсе не Говиндой, а женщиной; налитая полуобнаженная грудь ее словно просилась наружу из складок одежды, и Сиддхартха приник к ней и жадно пил, и вкус молока был сладок и крепок. Это был вкус мужской и женской плоти, вкус солнца и леса, это было зелье, настоянное на всех травах, приготовленное изо всех плодов и радостей земли. Оно пьянило и лишало рассудка. Сиддхартха проснулся — за порогом хижины тихо мерцала бледная река; из чащи донесся глухой крик совы, приятно коснувшийся его слуха.
Когда наступило утро, Сиддхартха попросил хозяина хижины перевезти его через реку. Перевозчик поплыл с ним на своем бамбуковом плоту к другому берегу. Широкая речная гладь медленно покрывалась утренним красноватым румянцем.
— Красива эта река! — сказал Сиддхартха своему спутнику.
— Да, — отвечал перевозчик, — это очень красивая река, я люблю ее больше всего на свете. Часто слушал я ее голос, часто смотрел ей в глаза и всегда учился у нее. У реки можно многому научиться.
— Благодарю тебя, добрый человек, — молвил Сиддхартха, ступив на берег. — У меня нет подарка для тебя, дорогой, и нет денег, чтобы заплатить тебе. Я странник, не имеющий родины, сын брахмана и саман.
— Я вижу это, — сказал перевозчик, — и потому не ждал от тебя ни платы, ни подарков. Ты придешь ко мне с подарком в другой раз.
— Ты веришь в это? — отвечал ему Сиддхартха весело.
— Конечно же. И этому меня тоже научила река: все возвращается! Вернешься и ты, саман. Прощай! И пусть твоей платой будет твоя дружба. Не забывай обо мне, когда станешь приносить богам жертвы.
Они улыбнулись друг другу на прощание. С улыбкой думал Сиддхартха, продолжая свой путь, о добром, приветливом перевозчике и радовался новой дружбе. «Этот человек похож на Говинду, — думал он, улыбаясь. — Все, кто встречается мне на пути, похожи на Говинду. Все благодарны мне, хотя сами вправе ждать от меня благодарности. Все охотно предлагают мне дружбу, все готовы быть покорными чужой воле и не любят утруждать себя мыслями. Все похожи на детей».
К полудню он добрался до небольшой деревушки. Перед глиняными хижинами барахтались в уличной пыли дети, играли семенами тыквы и ракушками, шумели, дрались, однако тотчас же бросились врассыпную при виде чужого самана. На краю деревни дорога вела через ручей. На берегу молодая женщина, стоя на коленях, мыла одежды. Когда Сиддхартха приветствовал ее, она подняла голову и улыбнулась ему, задорно блеснув белками черных глаз. Он громко произнес слова благословения, как это было принято среди странствующих, и спросил, далеко ли до большого города. Женщина поднялась с колен и подошла к нему; маняще блестел на ее юном лице красивый влажный рот. Шутками отвечала она на шутливые речи юноши, спрашивала, не голоден ли он и правда ли, что лесные саманы ночью спят одни и им не разрешается иметь женщин. При этом она наступила левой ногой на его правую и сделала движение, которое обычно делают женщины, желая склонить мужчину к любовной игре, называемой в учебниках «восхождением на дерево». Сиддхартха почувствовал, как кровь его понесла по жилам медленно разгорающийся огонь. Он вспомнил свой сон и, склонившись к груди женщины, прильнул устами своими к коричневому сосцу. А когда поднял голову, то прочел в ее призывной улыбке, в ее сузившихся глазах яростное желание и мольбу.
И в нем самом родилось желание, забили горячие ключи пробудившейся плоти. Но он, впервые в жизни прикоснувшийся к женщине, медлил, в то время как руки его готовы были схватить сладкую добычу. И в это мгновенье он вздрогнул, услышав Голос Сокровеннейшего, и Голос сказал: «Нет». И все чары улыбающегося женского лица утратили силу над ним, исчезли, он не видел больше ничего, кроме влажного взора похотливой самки. Он дружески погладил ее по щеке, повернулся и, не заботясь больше о разочарованной женщине, скрылся в бамбуковых зарослях.
В тот же день к вечеру он достиг большого города, и сердце его радовалось, ибо он соскучился по людям. Долго он жил в лесах, и соломенная хижина перевозчика, в которой он провел эту ночь, была первой крышей у него над головой, с тех пор как он стал саманом.
На окраине города, у тенистого сада, обнесенного изгородью, ему повстречалось множество слуг и служанок с полными корзинами. Посреди этой маленькой процессии, в богато украшенном паланкине, который несли четверо слуг, на алых подушках под пестрым балдахином сидела женщина, госпожа. Сиддхартха остановился у входа в сад и засмотрелся на людей, на их корзины, на паланкин и сидящую в нем госпожу. Под высокой короной ее черных волос он увидел мраморно-белое, очень нежное, очень умное лицо, алые, словно зрелая смоква, уста, высоко взметнувшиеся линии подрисованных, холеных бровей, темные глаза, умные и настороженные, высокую, царственно-белую шею — стройный стебель, растущий из складок зеленых, шитых золотом одежд, — неподвижные белые руки, длинные и узкие, с широкими золотыми браслетами над запястьями.
Сиддхартха увидел, как прекрасна она, и сердце его возликовало. Он согнулся в низком поклоне, когда носилки поравнялись с ним и, выпрямившись, взглянул в ее ясное, милое лицо; в то же самое, немыслимо короткое мгновение, пока он читал, точно книгу, ее умные глаза под высокими сводами бровей, обоняния его коснулось легкое облачко незнакомого аромата. Прекрасная женщина улыбнулась, едва заметно кивнула в ответ на его приветствие и исчезла в саду, а вслед за ней исчезли и слуги.
«Вот чем встречает меня этот город, — думал Сиддхартха, — он посылает мне добрый знак». Ему захотелось тотчас же войти в сад, но он не поддался искушению, он только теперь вспомнил, с каким презреньем смотрели на него слуги и служанки, сколько враждебного недоверия выражали их красноречивые взгляды.
«Я все еще саман, — подумал он, — все еще аскет, нищий. Мне придется стать другим, если я хочу войти в этот сад». И он рассмеялся.
Человек, который в это время шел по дороге, в ответ на вопрос Сиддхартхи, не знает ли он, кому принадлежит сад и как звать эту женщину, поведал ему, что хозяйку, известную куртизанку, зовут Камала и что, кроме этого сада, у нее есть еще дом в городе.
После этого Сиддхартха вошел в город. Теперь у него была цель.
Стремясь к своей цели, он охотно позволил городу поглотить себя, покорно поплыл по волнам уличной сутолоки, молча стоял на площадях, отдыхал на каменных ступенях, ведущих к реке. К вечеру он подружился с учеником брадобрея, которого вначале увидел работающим под прохладными сводами хозяйской лавки, а затем встретил в одном из храмов Вишну, где тот молился, и которому рассказал множество историй о Вишну и Лакшми. Ночь он провел у реки среди лодок, а утром, опередив первых посетителей, пришел к своему новому Другу, и тот сбрил ему бороду, остриг волосы, расчесал и смазал их дорогим маслом. Потом он отправился купаться в реке.
На склоне дня, когда прекрасная Камала под сенью паланкина приблизилась к своей загородной роще, Сиддхартха уже стоял у входа. Он поклонился, и куртизанка почтила его приветствием. Подозвав слугу, шедшего последним в свите, Сиддхартха велел ему передать госпоже, что с нею желает говорить один молодой брахман. Спустя некоторое время слуга вернулся, пригласил незнакомца следовать за ним, молча провел его в беседку, где на ложе возлежала хозяйка, и удалился,
— Не ты ли стоял вчера на дороге у входа и приветствовал меня? — спросила Камала.
— Ты не ошиблась, вчера еще я видел и приветствовал тебя.
— Но не было ли у тебя вчера бороды и длинных волос, покрытых пылью?
— Верно, все было так, как ты говоришь, ничто не укрылось от твоих зорких глаз. То был Сиддхартха, сын брахмана, который покинул родину, чтобы стать аскетом, и три года жил среди подвижников. Теперь же, оставив тропу саманов, я пришел в этот город, и первой, кто встретился мне, прежде чем я вошел в него, была ты. И я пришел к тебе, чтобы сказать это, о Камала! Ты первая женщина, с которой Сиддхартха говорит, не опуская глаз. Никогда отныне не стану я опускать глаза, встретившись с красивой женщиной.
Камала улыбнулась, поиграла своим веером из павлиньих перьев и спросила:
— Сиддхартха пришел ко мне только для того, чтобы сказать это?
— Чтобы сказать это и поблагодарить Камалу за то, что она так прекрасна. И чтобы просить ее, если это будет угодно ей, стать моим другом и учителем, так как я еще ничего не знаю об искусстве, в котором ты столь много преуспела.
Громко расхохоталась Камала:
— Никогда еще не бывало со мной такого, чтобы лесной саман пожелал учиться у меня. Никогда еще не был моим гостем саман с длинными волосами и старой, рваной повязкой на бедрах, едва прикрывающей срам. Много юношей приходит ко мне, и среди них сыновья брахманов, но они приходят в красивых одеждах и нарядных сандалиях, их волосы источают благоухания, а кошельки полны денег. Вот каковы юноши, что приходят ко мне, саман.
Молвил Сиддхартха;
— Вот я уже и начал учиться у тебя. Еще вчера я начал учиться, У меня нет больше бороды, и волосы мои причесаны и смазаны маслом. Лишь немногого недостает мне, о несравненная: красивых одежд, нарядных сандалий и денег в кошельке. Знай же, Сиддхартха стремился к более недоступным целям, чем подобные мелочи, и достигал их. Как же мне не добиться того, чего я пожелал вчера, — стать твоим другом и познать радости любви. Ты увидишь, как легко я научусь всему, чему ты станешь учить меня, о Камала, ибо и не такими премудростями сумел я овладеть. Итак, Сиддхартха не нравится тебе таким, какой он есть, — с расчесанными волосами, но без платья, без сандалий, без денег? Смеясь, воскликнула Камала:
— Нет, драгоценнейший, пока не нравится! Сиддхартхе нужны платья, красивые платья! И сандалии, нарядные сандалии! И много денег в кошельке, и подарки для Камалы. Понял ли ты это, лесной саман? Хорошо ли ты запомнил это?
— Я хорошо запомнил это, — отвечал Сиддхартха. — Как же мне не запомнить то, что произносят такие уста! Твои уста подобны зрелой смокве, Камала. И мои уста свежи и алы и хорошо подходят к твоим, ты убедишься в этом. Но скажи, о прекрасная Камала, разве ты не боишься самана, который пришел к тебе из леса, чтобы научиться любви?
— Отчего же мне бояться его, глупого лесного самана, который не видел ничего, кроме шакалов, и даже не знает до сих пор, что такое женщина?
— О, он силен и не ведает страха. Он мог бы заставить тебя быть покорной, прекрасная девушка. Он мог бы похитить тебя. Он мог бы причинить тебе боль.
— Нет, саман, этого я не страшусь. Разве боялся когда-либо подвижник или брахман, что придет некто и схватит его и отнимет у него ученость, благочестивость, разум? Нет, ибо они принадлежат только ему, и он дает от них столько и лишь тому, сколько и кому он сам пожелает дать. То же и с Камалой, мой друг, и с радостями любви. Сладки алые уста Камалы, но попробуй поцеловать их против ее воли, и ты не получишь ни капли сладости от них, которые умеют быть такими сладкими! Сиддхартха— способный ученик, так пусть же он запомнит и это: любовь можно вымолить, купить, получить в подарок, найти на улице, но отнять, похитить ее нельзя. Нет, ты избрал неверный путь. Поистине было бы жаль, если бы такой красивый юноша поступил так неразумно.
Улыбнувшись, поклонился Сиддхартха.
— Жаль было бы, о Камала, очень жаль! Как ты права! Нет, пусть мои уста не потеряют ни капли сладости от твоих, как и твои от моих! Да будет так. Сиддхартха вернется, когда обретет то, чего ему недостает: платье, сандалии и деньги. Но скажи, прекрасноликая, не можешь ли ты дать мне еще один маленький совет?
— Совет? Что ж, охотно. Кто откажется дать совет нищему, глупому саману из леса, который не видел ничего, кроме шакалов!
— Дорогая Камала, посоветуй же мне, куда я должен отправиться, чтобы поскорее добыть те три вещи?
— Друг мой, это хотели бы знать многие. Ты должен делать то, чему научился, и требовать за это деньги, и платья, и сандалии. Иного пути к деньгам для бедняка не существует. Что же ты умеешь делать?
— Я умею думать. Я умею ждать. Я умею поститься.
— Ничего другого?
— Ничего. Впрочем, я могу также слагать стихи. Не подаришь ли ты мне за мой стих всего лишь один поцелуй?
— Если он мне понравится. Как же называется твой стих?
Сиддхартха подумал несколько мгновений и молвил затем:
В тенистый сад свой прекрасная входит Камала, У входа в сад она видит темнокожего самана. Низко при виде красавицы лотосоокой согнувшись, Был осчастливлен саман улыбкой Камалы. Чем небожителям жертвовать, юноша думал, Лучше я жертвовать стану прекрасной Камале,
Камала громко захлопала в ладоши, так, что зазвенели золотые браслеты на ее запястьях.
— Хороши твои стихи, темнокожий саман! И поистине я ничего не потеряю, если подарю тебе за них поцелуй.
Она поманила его глазами, он покорно приблизился, склонился к ее лицу и приник к устам, подобным зрелой смокве. Долгим был поцелуй Камалы, и Сиддхартха изумлялся ее мудрости, видя, как она учит его, как повелевает им, отталкивает и снова манит, и чувствовал, что поцелуй этот — лишь первое звено из множества разных, но хорошо прилаженных друг к другу, надежных, проверенных звеньев длинной цепи поцелуев, которые его ожидали. Словно ребенок, пораженный ценностью и полнотой нового, доселе неведомого ему знания, он глубоко дышал, медленно приходя в себя.
— Очень хороши твои стихи! — повторила Камала, — Если бы я была богата, я наградила бы тебя за них золотом. Но нелегко тебе будет заработать стихами много денег, а тебе понадобится много денег, если ты хочешь стать другом Камалы.
— Как ты умеешь целовать, Камала! — пролепетал Сиддхартха.
— Да, это я умею, потому и не знаю недостатка ни в нарядах, ни в украшениях, ни в других вещах. Однако что будет с тобой? Неужели ты не умеешь ничего, кроме как думать, поститься и слагать стихи?
— Я знаю также жертвенные песни, — отвечал Сиддхартха, — но не желаю больше петь их. Я знаю также заклинания, но не желаю больше произносить их. Я читал книги...
— Постой! — прервала его Камала. — Ты умеешь читать? И писать?
— Конечно же. Многие умеют это.
— Большинство людей не умеет этого. Не умею этого и я. Это очень хорошо, что ты умеешь читать и писать, очень хорошо. И заклинания еще могут понадобиться тебе.
В это мгновенье вбежала служанка и шепнула что-то госпоже на ухо.
— Ко мне пожаловал гость! — воскликнула Камала. — Поторопись исчезнуть, Сиддхартха! Никто не должен видеть тебя здесь, запомни это! Завтра мы встретимся снова.
Служанке же она приказала подарить благочестивому саману белое одеяние. Та схватила Сиддхартху за руку и потащила его прочь, и не успел он опомниться, как оказался в каком-то домике, в глубине сада, куда она провела его окольными путями и откуда, сунув ему в руки новое платье, потащила дальше, сквозь густые заросли, умоляя его незаметно и как можно скорее покинуть рощу.
Довольный Сиддхартха сделал все, как было велено. Привычный к лесу, он благополучно, без единого звука, достиг изгороди и выбрался наружу. Довольный, возвратился он в город, неся под мышкой свернутое платье. На постоялом дворе, где находили временный приют странники, он стал у двери, протянул в безмолвной просьбе руку, так же молча принял кусок рисовой лепешки. «Может быть, уже завтра, — подумал он, — мне не придется больше никого просить о пище».
Внезапно в нем вспыхнула гордость. Он не был больше саманом, и не пристало ему просить милостыню. Он отдал лепешку голодной собаке и остался без пищи.
«Как проста мирская жизнь, — подумал Сиддхартха. — Она лишена трудностей. Суровой, полной усилий, обреченных на неудачу, безнадежной была моя жизнь среди саманов. Теперь же все легко, легко, как первый урок любви, который дала мне Камала. Мне нужны платья и деньги, больше ничего. Это малые, близкие цели, они не могут лишить меня сна».
Он давно уже разузнал, где находится дом Камалы, и явился туда на следующий день.
— Радуйся! — воскликнула Камала вместо приветствия. — Тебя ждет Камасвами, самый богатый купец в городе. Если ты понравишься ему, он возьмет тебя на службу. Будь же благоразумен, темнокожий саман. Я сделала так, чтобы ему о тебе рассказали другие люди. Будь с ним приветлив, он очень влиятелен. Но не будь слишком скромным! Я не хочу, что-
бы ты стал его слугой, ты должен стать равным ему, иначе Камала будет недовольна тобой. Камасвами становится старым и ленивым. Если ты придешься ему по душе, он многое доверит тебе.
Сиддхартха поблагодарил ее и рассмеялся. Она же, узнав, что он два дня ничего не ел, велела принести хлеб и сладкие плоды и стала угощать его.
— Удача сопутствует тебе, — сказала она ему на прощанье, — Одна за другой открываются перед тобою двери. Отчего так? Может быть, ты колдун?
Сиддхартха отвечал:
— Вчера я говорил тебе, что умею думать, ждать и поститься. Ты же сочла все это бесполезными вещами. Ты ошибаешься, о Камала, и скоро убедишься в этом. Ты увидишь, что глупые саманы научаются в лесу множеству всяких забавных вещей и могут то, чего не можете вы. Еще позавчера я был грязным, оборванным нищим, вчера я уже целовал Камалу, а вскоре я стану купцом и обрету деньги и все то, что имеет для тебя ценность.
— Пусть так, — согласилась она. — Но что было бы с тобой без меня? Кем бы ты стал, если бы Камала не помогла тебе?
— Дорогая Камала, — молвил Сиддхартха, выпрямившись, с высоко поднятой головой. — Когда я вошел в твой сад, я совершил первый шаг. Моим решением было научиться любви у этой прекраснейшей женщины. В тот самый миг, когда я принял это решение, я уже знал, что достигну цели. Л знал, что ты поможешь мне: твой самый первый взгляд у входа в рощу сообщил мне об этом.
— А если бы я не пожелала помочь тебе?
— Ты пожелала. Видишь ли, прекрасноликая, если бросить в воду камень, то он кратчайшим путем устремится на дно водоема. То же и с Сиддхартхой, если у него есть цель, намерение. Сиддхартха ничего не предпринимает — он ждет, он думает, он постится, однако он проходит через все, что стоит на его пути, как камень сквозь толщи воды, оставаясь неподвижным, сохраняя покой, пренебрегая деяниями; он падает, он отдается силе, влекущей его вниз. Сама цель притягивает его к себе, ибо он не принимает в свою душу ничего, что могло бы задержать его на пути к цели. Вот чему научился Сиддхартха у саманов и что глупцы называют колдовством, полагая, будто это возможно лишь благодаря демонам. Нет ничего, что возможно благодаря демонам, ибо нет никаких демонов. Каждый может колдовать, каждый может достичь своей цели, если он умеет думать, если он умеет ждать, если он умеет поститься.
Камала внимательно слушала. Она полюбила его голос, она полюбила его глаза.
— Может быть, все так, как ты говоришь, мой друг, — промолвила она тихо. — А может быть, причина в том, что Сиддхартха — красивый мужчина и взгляд его нравится женщинам, и поэтому счастье спешит ему навстречу?
Сиддхартха поцеловал ее и сказал на прощанье:
— Пусть будет так, моя мудрая Камала. Пусть мой взгляд всегда нравится тебе, и пусть всегда спешит мне навстречу счастье, дарованное тобой!
Герман Гессе "Сиддхартха" |
|||||
|
Общество изучения Ки - Москва , основатель - Мастер Коити Тохэй (10-й дан Айкидо) Син Син Тойцу сайт http://ki-moscow.narod.ru объединения души и тела Ки-Айкидо, Ки-Класс - тренировки, обучение, занятия в Москве |
|||||
|
|
|||||
