Перевод Р. С. Эйвадиса
Покидая рощу, в которой остался Будда, Совершенный, в которой остался Говинда, Сиддхартха почувствовал, что здесь остается, отделившись от него, и его прежняя жизнь. Медленно шел он, переполненный этим ощущением, и мысли его уходили все глубже и глубже, словно через толщи воды увлекая его вниз, на дно этого ощущения, туда, где покоились причины, ибо познание причин, казалось ему, и есть мышление, только через него ощущение становится знанием, не исчезает, не теряется, но обретает жизнь, начинает излучать самую свою суть.
Сиддхартха думал. Он уже понял, медленно-медленно удаляясь от рощи, что нет больше юноши Сиддхартхи, ибо юноша этот стал мужчиной. Он понял, что его покинуло, как покидает змея свою старую кожу, то, что было с ним всегда, что было частью его, спутником всей его юности: желание иметь учителей и слушать учения. Последнего учителя, встретившегося на его пути, достойнейшего и мудрейшего учителя, Святейшего, Будду — и его должен был он покинуть, и его учение не смог он принять.
Все медленнее шел Сиддхартха, охваченный мыслями. «Что же это такое, — спрашивал он себя, — то, чему должны были научить тебя учителя и учения и чему они, столь многому научившие тебя, все-таки не смогли научить?» И наконец он понял: «Я — вот то, смысл и суть чего хотел я постичь. Я — вот от чего пытался я уйти и что хотел преодолеть, хотел, но не мог. Обмануть его, убежать, спрятаться от него — вот то немногое, что мне удавалось. Поистине ни одна вещь на земле не занимала так мои мысли, как это мое Я, эта загадка, это чудо, что я живу, что я отделен, обособлен от всех остальных, что я — Сиддхартха! И ни об одной вещи на земле я не знаю меньше, чем о самом себе, о Сиддхартхе!»
Он застыл на месте, настигнутый этой мыслью. А на смену ей спешила другая, новая мысль, рожденная предыдущей: «То, что я ничего не знаю о себе, что Сиддхартха по-прежнему остается таким же незнакомым и чуждым мне, есть следствие лишь одной причины, одной-единственной: я испытывал страх перед самим собой, я бежал от самого себя! Я искал Атмана, искал Брахмана, готов был расчленить свое Я, сорвать с него, одну за другой, все оболочки, чтобы в его неведомых недрах найти ядро всех оболочек, Атмана, Жизнь, Божественное, Последнее. И, увлеченный поисками, я потерял себя самого».
Широко раскрытыми глазами посмотрел Сиддхартха вокруг, лицо его осветила улыбка, глубокое чувство пробуждения после долгого сна заполнило его от головы до пят. И он пошел дальше, пошел торопливо, как человек, знающий, что нужно делать.
«О, — думал он, глубоко дыша, — теперь я не позволю Сиддхартхе ускользнуть от меня! Я не желаю больше занимать свой ум Атманом и страданиями мира. Я не желаю больше умерщвлять и разрушать себя, чтобы среди обломков найти тайну. Я не желаю больше учиться ни у подвижников, ни у кого-либо еще, мне не нужны больше ни Йога-Веда, ни Атхарва-Веда, ни какое-либо другое учение. У себя самого хочу я учиться, учеником себя самого хочу я стать, чтобы познакомиться наконец с самим собой, постичь тайну Сиддхартхи».
Он озирался вокруг, словно впервые увидел мир. Мир был прекрасен! Пестрым, странным и загадочным был он! Вот лазурь, там — золото, там — изумруд; текут реки и небо, дремлют леса и горы — все было прекрасным, все было волшебным и таинственным, и посреди этого великолепия — он, Сиддхартха, пробуждающийся, на пути к самому себе. Все это словно впервые проникло в его душу; леса и реки, лазурь и золото не были больше колдовством Мары, пеленой Майи, не были больше бессмысленным и случайным многообразием мира явлений, недостойным взора глубоко мыслящего брахмана, который отвергает многообразие в поисках единства. Лазурь была лазурью, река была рекой, и если и в том, и в другом Сиддхартха чувствовал незримое присутствие единого, божественного начала, то ведь это и было сутью Божественного, его способностью быть то золотом, то лазурью, там быть лесом и небом, а здесь — Сиддхартхой. Суть вещей была не где-то за их пределами, она была в них самих, во всем.
«Каким же глухим и бесчувственным я был! —думал он, широко шагая. — Читающий письмена не презирает в поисках смысла знаки и буквы, не называет их обманом, случаем, ничего не заключающей оболочкой, но читает их, проникаясь к ним уважением и любовью. Я же, вознамерившийся прочесть книгу жизни и книгу собственного существа, — я презирал, в угоду некоему заранее предполагаемому смыслу, знаки и буквы, я называл мир явлений обманом, называл свои глаза и свой язык случайными и бесполезными вещами. Нет, с этим покончено, я проснулся, я в самом деле проснулся и только сейчас обрел жизнь».
При этой мысли Сиддхартха застыл на месте, словно увидел прямо перед собой на дороге змею.
Ибо внезапно ему стало ясным также и то, что он в самом деле подобен пробудившемуся ото сна или вновь рожденному и должен был начать свою жизнь еще раз и с самого начала. Утром, когда он покидал Джетавану, рощу Возвышенного, уже на пути к пробуждению, уже на пути к себе самому, его намерение вернуться после долгих лет подвижничества на родину, к отцу, казалось ему естественным и само собой разумеющимся. Теперь же, как раз в тот самый миг, когда он остановился, словно путь ему преградила змея, он как будто стряхнул с себя остатки сна, мешавшие сделать еще одно открытие: «Ведь я больше не тот, кем был, я больше не аскет, не священник, не брахман. Что же я стану делать у отца? Учиться? Приносить жертвы? Заниматься самоуглублением? Но со всем этим покончено, все это лежит в стороне от моего пути».
Сиддхартха не шевелился. На мгновенье, короткое, как взгляд или вздох, сердце его сжалось от холода, он почувствовал, что оно зябнет в груди подобно маленькому зверьку или птице: он понял, как он одинок. Долгие годы у него не было родины, и он не чувствовал этого. Теперь он это почувствовал, Всегда, даже в часы самоуглубления, в самые плодотворные из них, он все же оставался сыном своего отца, брахманом, человеком, принадлежащим к высшему сословию, дваждырожденным. Он глубоко вздохнул и, вновь на миг ощутив холод, поежился. Не было на свете человека более одинокого, чем он, ни среди знатных родом, ни среди ремесленников — ибо и те и другие находят прибежище в кругу подобных себе, живут одной с ними жизнью, говорят на одном языке, — ни среди брахманов, объединенных принадлежностью к одному сословию, ни среди саманов, прибежищем для которых служит их братство. Даже самый одинокий отшельник в лесу не был так одинок: его прибежище, его родина есть принадлежность к сословию таких же, как он сам. Говинда, став монахом, обрел великое множество братьев, носивших такое же, как и он, платье и породненных единством веры и языка. А он, Сиддхартха, — к какому сословию принадлежит он? Чья жизнь станет его жизнью? Чей язык станет его языком?
Из этого короткого мгновения холода и страха, когда окружающий мир отпрянул от него и он стал подобен в своем одиночестве первой звезде на вечернем небосклоне, из этой пучины, в которую увлекли его беспощадные мысли, Сиддхартха вынырнул совершенно другим — сжатым в твердый комок, ближе, чем когда-либо, к собственному Я. Он понял: это был последний озноб пробуждения, последняя грань, отделяющая сон от бодрствования, последняя судорога рождения. И он тотчас же отправился дальше, зашагал быстро, нетерпеливо, и цель его была так же далека от родного дома, от отца, как и от Джетаваны, оставшейся позади, в его прежней жизни.
Герман Гессе "Сиддхартха" |
|||||
|
Общество изучения Ки - Москва , основатель - Мастер Коити Тохэй (10-й дан Айкидо) Син Син Тойцу сайт http://ki-moscow.narod.ru объединения души и тела Ки-Айкидо, Ки-Класс - тренировки, обучение, занятия в Москве |
|||||
|
|
|||||
