Экслайн Вирджиния

Игровая терапия в действии (Дибс в поиске себя)

Virginia M.Axline "Dibs in search the self"

(Книга из библиотеки неПУТЬёвого сайта Вишнякова Андрея  - http://ki-moscow.narod.ru)

Глава 9

В следующий четверг Дибс пришел в игровую очень счастливый. Его мать предварительно позвонила мне и попросила отпустить сына на 15 минут пораньше, потому что собиралась отвести его к педиатру. Дибсу должны были сделать укол. Переступив порог игровой, он заявил:

—  Сегодня я пойду к врачу на укол. Мне назначили прием.

— Я знаю. Ты собираешься прийти туда вовремя? — спросила я.

—  Да. И я рад, что время изменилось, — усмехнулся он.

—  Ты рад? Почему?

— Я рад, потому что чувствую радость, — сказал он. На этом он закончил свои объяснения и пошел к кукольному домику. — Вижу, мне придется поработать.

—  Над чем? — поинтересовалась я.

—  Вот, — он показал на кукольный домик. — Установить, запереть. Запереть двери, закрыть окна. — Он подошел к окну и выглянул на улицу, потом перевел свой взгляд на меня. — Солнце светит, сегодня на улице очень тепло. Я сниму одежду, — он снял шапку, пальто и рейтузы без моей помощи и повесил вещи на ручку двери.

— Мне бы очень хотелось сегодня порисовать.

—  Так в чем же дело? — спросила я.

— Дело во мне, — сказал он и направился к мольберту. — Я сниму крышечки и к каждой краске положу кисточку. Сейчас я расставлю их по порядку. Красный, оранжевый, желтый, голубой, зеленый, — говорил он, поглядывая на меня. — Какие-то вещи происходят со мной, а какие-то нет, — заявил он живо.

—  Наверно, так оно и есть, — ответила я осторожно. Я не понимала, куда он клонит.

—  Это правда, — подтвердил он уверенно. Он расставил все краски в нужной последовательности и начал рисовать полосы.

— Ну, краска расплылась. Цветные карандаши не расплываются. Они оставляют следы там же, где ты ими рисуешь. А краски нет. Они разбегаются. Сейчас я нарисую оранжевый шарик. Смотри-ка, зеленая полоска. Ниже капли. Я накапал вниз, сейчас вытру.

Он подошел к зеркалу, висевшему на стене, и постучал по нему пальцами.

— Там в комнате кто-то есть. Раньше несколько человек сидели в темной комнате, но сегодня там никого нет.

Меня поразило это неожиданное заявление.

— Ты уверен в этом? — спросила я.

— Я знаю об этом. До меня доносились тихие звуки и чьи-то голоса. Они шли оттуда.

Этот небольшой инцидент ясно показал, что дети видят и слышат гораздо больше, чем мы думаем. Они очень чутко воспринимают все, что происходит вокруг, но не всегда считают нужным оповещать нас об этом. Это справедливо не только для Дибса, но и для всех остальных детей. Для нас, взрослых — тоже. Мы не говорим обо всем, что мы думаем, чувствуем, слышим или видим. Только очень незначительный процент нашего личного опыта мы сообщаем при общении с другими людьми.

— Вы знали об этом? — спросил он.

— Да, — созналась я.

Он повернулся к мольберту и нарисовал еще несколько цветных полос.

— Эти полосы — мои мысли, — объяснил он.

— Твои мысли?

—  Да. А сейчас я достану солдатиков. А особенно мне нужен один из них.

Не дойдя до песочницы, он задержался около меня и заглянул в мой блокнот, В нем были записаны те цвета, которые он использовал. Но я записывала их не целиком, а только по первой букве. Дибс внимательно изучал мои записи, в которых были отражены все его поступки. Но не слова. Слова записывали на магнитофон наблюдатели, тихо сидящие в соседней комнате.

—  Произнеси их по буквам, — сказал себе Дибс. — «К» для красного. К-р-а-с-н-ы-й. Произносится как «красный». «О» для оранжевого. О-р-а-н-ж-е-в-ы-й. «Ж» для желтого. Ж-е-л-т-ы-й, — он произнес по буквам все цвета.

— Ты произносишь все цвета по порядку. Не значит ли это, что я должна делать то же самое? — спросила я. — Как ты думаешь, должна ли я записывать их по буквам, если мне так удобнее?

— Ну да. Нужно все всегда делать правильно. Пиши их правильно.

— А почему?

—  А потому, что я так сказал, — и Дибс хитро улыбнулся.

—  Причина достаточно веская.

— Ага, — согласился он. — Кроме тех случаев, когда ты будешь делать все по-своему.

Он подошел к столу, достал из банки кусок глины, подбросил его вверх, поймал и положил его обратно в банку. На полу возле корзины для мусора лежала картинка. Он поднял ее и стал пристально рассматривать.

—  Вот это да, я тоже хочу такую, — сказал он. — Я хочу вырезать вот эти маленькие фигурки. Где ножницы?

Я протянула ему ножницы, и он вырезал то, что хотел. Затем пошел к кукольному домику.

—  У меня есть работа на сегодня.

—  Работа? — переспросила я.

Он кивнул и начал разбирать стены кукольного домика. Сняв все до одной, он отнес их в песочницу. Взял совок, выкопал глубокую яму и зарыл стены. Снова направился к домику и с помощью металлического совка снял дверь. Вскоре она была погребена рядом со стенами. Он работал очень собранно, быстро и ловко. Когда он все закончил, он посмотрел на меня.

— Я избавился от стен и дверей.

—  Да, я вижу, их больше нет.

Он взял переднюю стену кукольного домика, которая имела дверной проем, и вставил ее в песок. Получилось очень удачно. Он выбрал маленькую машинку и повез ее через песок. Потом уселся на край песочницы, сильно наклонился, приняв весьма неудобную позу. Он изучал ситуацию.

—  Мне нужно полностью забраться в песочницу, — сказал он, сполз в нее и уселся посередине. Посмотрел на меня и улыбнулся.

—  Сегодня я сижу в песке. Мало-помалу я погружаюсь в песок. Я посидел здесь немного в прошлый раз, и в позапрошлый, и сейчас тоже.

— Да, сегодня ты весь залез в песок.

—  Мне в туфли попал песок. Я сниму их,

— он снял одну туфлю и погрузил свою ногу в песок. Потом повернулся и лег в песок лицом вниз. Он потерся о песок щеками, высунул язык и попробовал его на вкус. Он зажал песок между зубами и повернулся ко мне.

— Почему песок такой твердый и острый, и к тому же у него нет никакого вкуса? Есть ли что-нибудь, что напоминает песок по вкусу? — он схватил горсть песка, посыпал на голову и растер песок в волосах. Засмеялся и вытащил свою ногу из песка.

— Смотри! — закричал он. — У меня в носке дырка. У меня на ноге дырявый носок!

Он вытянулся в песочнице в полный рост и стал перекатываться по песку. Он приподнимался и снова падал в песок, бережно зачерпывал большие горсти песка и сыпал его себе на голову. Все его движения были свободными и спонтанными. Он двигался выразительно и был абсолютно расслаблен.

— Дай мне детскую бутылочку, — скомандовал он. Я протянула ему то, что он просил. — Я представлю, что это моя маленькая колясочка. Я свернусь калачиком, как будто я снова совсем маленький, — он свернулся в клубочек и сосал воду из детской бутылочки. Неожиданно он сел и усмехнулся.

— Я буду петь для вас, — решительно заявил он. — Я сочиню песню и пропою ее только для вас. Хорошо?

—  Конечно, — не стала я возражать. Он сел, скрестив ноги.

—  Я думаю, — пояснил он.

— Думай, если тебе это нравится. Он засмеялся.

— Я сочиню слова, которые будут сопровождаться музыкой.

— Хорошо, — согласилась я.

Он сделал глубокий вздох и начал петь. Мелодию он уже успел придумать. У него был чистый, мелодичный и свежий голос. Однако мотив его мелодии совершенно не соответствовал тем словам, которые он пел. Он сидел, плотно сжав руки и напоминая своим серьезным видом мальчика из хора. С одной лишь только разницей — в репертуаре хора не бывает таких песен.

—  Я ненавижу, ненавижу, ненавижу. Я ненавижу стены и двери с замками и людей, которые заталкивают тебя туда. Я ненавижу слезы и злые слова, я убью их всех маленьким топориком, раскрошу их на мелкие кусочки и плюну на них, — он поднял игрушечного солдата, стал бить его резиновым топориком, а потом плюнул ему в лицо. — Я плюю в твое лицо, плюю в твои глаза. Я зарою твою голову глубоко в песок, — в его голосе появились трагические нотки. — Птицы летают с востока на запад, и я хочу быть одной из этих птиц. Я улечу от этих стен, от дверей, я улечу далеко, далеко, далеко от всех моих врагов. Я облечу весь мир и вернусь обратно в песок. В игровую, к моему другу. Я буду рыть песок, я зароюсь в песок, я упаду на песок, я буду играть в песке. Я пересчитаю все песчинки в песке, и я снова буду ребенком.

—  Как тебе понравилась моя песня? — спросил он, пососал немного из детской бутылочки и опять усмехнулся.

—  Это была настоящая песня, — ответила я.

—  Да, настоящая песня, — он вышел из песочницы и подошел ко мне. Взял мою руку и посмотрел на часы. — Чуть больше десяти минут, — он указал на цифру десять.

—  Да, больше десяти минут.

—   Ты думаешь, пройдет больше десяти минут и мне будет пора идти домой?

—  Правильно, я именно так и думаю. А что думаешь ты?

— Ага! — весело воскликнул он. — Ты хочешь знать, что я думаю? Что ж, я думаю, что скоро мне пора идти домой. Надо снять с караула солдат. Вот эти два с ружьями. А это аэроплан. Он как птица. Лети, аэроплан!

Аэроплан полон песка. Облети все вокруг. Облети все вокруг. Облети все вокруг. Поднимись высоко-высоко в небо, — он бежал вдоль комнаты, держа аэроплан на вытянутых руках. — Аэроплан, скажи мне, как высоко ты можешь взлететь? Можешь ли ты подняться высоко в голубое небо? К облакам и ветрам, которые собирают дождь? Можешь ли ты так летать? Ответь мне, чудесный аэроплан, можешь ли ты так летать? Аэроплан... — он резко остановился и к чему-то прислушался. Неожиданно энергия и радость покинули его.

— Там Дороти, — сказал он. Он забрался в песочницу и лопаткой откопал двери и стены кукольного домика. — Их пока нельзя закапывать, — сказал он мне. Потом перевел взгляд на меня, плотно сжал губы и наморщил лоб. — Осталось около девяти минут? — грустно спросил он.

—  Нет, осталось всего пять минут.

—  А где же остальные четыре минуты? — удивленно спросил он, растопырив пальцы.

— А ты не подумал, что эти четыре минуты уже прошли?

— Скоро настанет время идти домой. Даже если я не хочу идти домой. Но если это время придет, оно скажет нам, что пора идти домой.

— Да, — согласилась я. — И как бы то ни было, оно приближается.

За окном послышался шум въезжающего во двор грузовика.

—  Приехал наш грузовик, слышишь?

— Да, слышу.

—  И для грузовика настало время ехать домой, — со вздохом сказал Дибс.

—  Наверное.

—  Грузовик может и не захотеть поехать домой.

—  Что ж, и такое может случиться.

—  Сколько минут осталось?

— Три минуты.

Дибс держал в руке дверь от кукольного домика и смотрел на нее.

— Я хочу прикрепить дверь к кукольному домику и закрыть окна. Где молоток, чтобы прибить дверь?

—  Молотка сейчас нет. Если хочешь, поставь ее на полку или в кукольный дом. Уборщик потом поставит ее на место.

Дибс положил дверь на стол, но потом вдруг передумал, положил ее в дом и закрыл все окна.

—  Помоги мне обуться, — попросил он, протягивая мне ботинок. Он сел на маленький стульчик, чтобы я могла одеть его. — Помоги мне надеть шапку и пальто, — он выглядел жалким и беспомощным. Я выполнила его просьбу.

—  Все люди в доме спят, — заговорил он. — Ранняя весна, за окном ночь. Темно, сонное время, и они говорят, что они будут спать, спать и спать здесь, где иногда тепло, иногда холодно, но всегда безопасно. Спать и ждать. Спать и ждать. Они поставят другую дверь. Дверь, которая открывается и закрывается. Дверь, которая всегда открыта, когда бы ты ни захотел погулять. Нет замка, нет ключа, она не хлопает. А сейчас я говорю до свидания, — добавил Дибс, стоя передо мной и серьезно смотря мне в глаза. — Запомни. Я обязательно вернусь.

—  Да, ты обязательно вернешься. Я буду помнить, — пообещала я.

Он посмотрел на корзину с мусором, в которой лежала картинка. Та самая, из которой он вырезал животное.

—  Я хочу ее взять. Можно, я ее возьму с собой?

— Да, бери.

—  Скажи: «Да, Дибс, ты можешь взять ее домой. Если ты этого хочешь, то все в порядке».

—  Да, Дибс. Ты можешь взять ее домой. Если ты этого хочешь, то все в порядке, — я повторила его слова.

Он улыбнулся. Подошел ко мне и похлопал меня по руке.

—  Это хорошо, — сказал он.

Он открыл дверь, спустился по лестнице в холл, но потом вернулся и посмотрел на мои часы. Ударом руки он захлопнул дверь.

—  Нет, еще не время, — сказал он, — сейчас без пятнадцати четыре. Подожду, пока зазвонит колокол в церкви.

—  Ты сегодня пришел раньше, поэтому и уходишь раньше, — возразила я. — Ты был здесь целый час.

Он с минуту спокойно смотрел на меня.

—  Я пришел раньше, а уйду в то же время, — заявил он.

—  Нет, ты должен уйти раньше.

—  Нет, нет, нет, — решительно возражал он. — Я пришел раньше, а уйду как обычно.

— Тебе надо идти, — настаивала я. — Потому что сегодня ты идешь к врачу, не забыл?

— Ты напоминаешь мне о том, что я должен сделать.

—  Только что ты не хотел идти, но...

—  Правильно, — он прервал меня и смерил оценивающим взглядом.

— Ты не совсем уверен, стоит ли тебе идти? — спросила я.

—  Думаю, уже уверен. — Он вздохнул. — Сейчас иду. Я надеюсь, что доктор сделает Дороти укол, и ей будет очень больно. И она будет кричать и кричать. А я буду смеяться и радоваться, что ей больно. Я притворюсь, как будто это совсем меня не волнует. До свидания. Увидимся в следующий четверг.

Дибс спустился в приемную, где его уже ждали мать и сестра. Он взял руку матери, сделав вид, будто не замечает сестру. Покидая Центр, никто из них не произнес ни слова.