Притчи человечества |
|||||
|
Общество изучения Ки - Москва , основатель - Мастер Коити Тохэй (10-й дан Айкидо) Син Син Тойцу сайт http://ki-moscow.narod.ru объединения души и тела Ки-Айкидо, Ки-Класс - тренировки, обучение, занятия в Москве |
|||||
|
|
|||||
Суфийская традиция
«Ты слишком много оглядывался...»
Хочешь оценить драгоценности — стань ювелиром
«Что ты видел на середине моста?»
Привязанность, называемая привлекательностью
«Ничего ты не можешь получить у меня...»
Лицо не соответствует твоей одежде
«Какая бы польза была тогда в наказании?»
Идиот, мудрый человек и кувшин
Суфизм — это особое, мистическое, религиозно-философское течение в рамках ислама, представители которого считают возможным посредством личного психологического опыта входить в непосредственное духовное общение (созерцание или соединение) человека с Богом. Оно достигается путём экстаза или внутреннего озарения, ниспосланных человеку, идущему к Богу с любовью к Нему в сердце.
Мистицизм — это особый способ приближения к Истине, использующий интуицию и эмоциональные способности, дремлющие и не раскрытые обычно до той поры, пока их не приведут в действие тренировкой под руководством наставника. Конечная цель подобной тренировки, которая считается «прохождением Пути», — сбрасывание завесы, скрывающей истину от личного «я» и, таким образом, трансформация, или погружение в состояние неразрывного единства человеческой сущности и Истины.
Познания Истинного (Бога) нельзя достичь с помощью немистической веры, кодифицированной в исламе или в других религиях, — считают суфии. Опыт непосредственного общения с Богом убедил ищущих в том, что ислам не укладывается в рамки богословских канонов. Они стремились получить ясные этические представления, которые были переориентированы, или же приспособлены к главной цели суфизма — достижению мистического понимания Истины.
Цель, которую ставили перед собой и к которой шли суфии всю жизнь — это духовное, интуитивное, непосредственное познание Бога. Этому религиозному идеалу подчинены все их помыслы. В основе их концепций мистического Пути была заложена идея нравственного очищения и совершенствования человека. Эта идея вылилась в разработанную теорию устойчивых этико-моральных и кратковременных состояний. Суфийские авторитеты IX — XIII вв. главную задачу усматривали не в том, чтобы уйти от самого себя через посредство экстатических состояний, а в том, чтобы получить вневременной опыт через духовное перевоплощение. Состояние транса для них было средством, а не самоцелью.
Существует несколько гипотез возникновения термина «суфи», и самая распространённая заключается в том, что термин «суфи» происходит от арабского слова «суф», что в переводе означает «шерсть». То есть люди, занимавшиеся такой духовной практикой, носили одежды (плащи) из шерсти, так как шерстяные вещи считались одним из грубейших видов одежды, и тем самым они подвергали свои физические тела страданию.
Другие считают, что слово «суфи» происходит от греческого слова «софия» («мудрость»), в связи с тем, что в теоретических построениях суфиев просматривается влияние античных греческих философов.
Третья гипотеза гласит, что слово «суфи» происходит от арабского слова «суфа» — «возвышенное каменное место», «каменный выступ», где собирались сподвижники и друзья Мухаммада.
Четвёртая гипотеза утверждает, что термин «суфи» является производным от слова «сафо» — «чистый».
Предполагается, что суфии были племенем, которое обитало в Каабе (место паломничества мусульман). Они занимались очищением священного места и по своему образу жизни были близки к сподвижникам Мухаммада.
Ранний этап развития суфизма приходится на VIII -X вв. В это время суфизм, отделившись от аскетизма, сложился в самостоятельное религиозно-философско-нравственное учение. К середине XI в. идеи суфизма стремительно " распространились по всему мусульманскому миру, несмотря на жестокую и беспощадную борьбу с ними официального ислама.
Основоположников суфизма вначале гораздо больше интересовала практическая деятельность, чем теологическое теоретизирование. Они стремились в первую очередь к тому, чтобы наставлять, а не учить, направлять своего подопечного на путь размышлений, который должен был помочь ему самостоятельно постигать духовную Истину и уберечь его от опасности иллюзий. Они считали, что в каждом человеке заложены возможности освобождения от своего «я» и соединения с Богом, но находятся эти возможности Б скрытом, дремлющем состоянии и не могут быть освобождены без наставлений учителя, за исключением случаев, когда Бог дарует способность особого озарения.
С целью вызвать определённое состояние у человека, подготовить его сознание к восприятию сверхчувственного мира учителя использовали самые разнообразные средства: сакральные числа и знаки, цвета и запахи, духи и благовония, ритуальные обряды и очищения, магические слова, заговоры и молитвы-заклинания, музыку и пение, вызов ангелов и других духов и так далее.
Постепенно наряду с различными практиками начинается своеобразное самонаблюдение за психическими состояниями. Весьма важную роль в разработке теоретической базы этого самонаблюдения сыграл Абу Абдаллах ибн Асад ал-Анази ая-Мухасиби (ум. 857). Написанная им книга «Соблюдение прав Аллаха» излагает в главе 61 основы метода самонаблюдения. Мухасиби ставит себе задачу проследить соотношение между внешними действиями человека и намерениями его сердца. Крайне тщательный анализ самых сокровенных помыслов и движений души приводит его к установлению понятия «хал» — экстатического состояния, которое, как он полагает, не может быть достигнуто волей самого человека, а ниспосылается ему как божественная милость. «Хал», обычно, состояние весьма кратковременное, ибо это — мгновение, внезапное озарение, окрашенное в тона того или иного настроения.
Книга Мухасиби представляет собой целое руководство по организации внутренней жизни в процессе морального очищения. Школа Мухасиби не считала возможным удовлетворяться одним внешним благочестием. Для неё важно было, чтобы внутреннее состояние верующего соответствовало его внешним действиям.
Все школы суфизма требуют от своих адептов прохождения трёх уровней, это — шариат, тарикат и хакикат. К каждому последующему уровню человек может приступить только после того, как освоил предыдущий.
Шариат — это выполнение предписаний Корана. Тарикат — это Путь. Движение суфия по Пути характеризуется «стоянками» на Пути. Стоянки эти обозначаются термином «макам». Каждый из «макамов» представляет собой известное психическое состояние, свойственное данному этапу. Число и характеристика этих этапов на Пути в зависимости от школы могут значительно различаться.
Началом Пути, первой стоянкой, обычно считается «тав-ба» («покаяние»), то есть решимость порвать с обычным, формальным отношением к шариату и отдаться самосовершенствованию, вернее, поиску Истины. Это акт духовного обращения, имеющий для путника исключительное значение. Если в шариате (ортодоксальном исламе) «тав-ба» означает сознание греха, раскаяние, желание не повторять его, то в суфийском понимании это понятие углубляется. Изменяется ориентировка человека, наступает полное обращение его помыслов к Богу. Поэтому размышление о своих грехах или о раскаянии было бы для суфия на этом этапе ошибкой, ибо признание реальности своего греха есть признание реальности своей личности, а другой подлинной реальности, кроме Бога, нет.
Вторым этапом является «вара» («осмотрительность»). Наиболее характерная черта этого этапа — крайняя скрупулезность в различении дозволенного и запретного.
Эта осмотрительность ведёт к третьему этапу, называемому «зухд» («воздержанность»). Необходимо воздерживаться от греха, от излишка, от всего, что удаляет от Бога, от всего преходящего. Со временем этот этап расширился до воздержания от всякого желания и всяческого душевного движения.
Четвёртый этап — «факр» («нищета»). Первоначально — это добровольное обречение себя на нужду, обет нищеты, отказ от земных благ, вытекающий из последовательно проведённого воздержания. Но в дальнейшем «факр» уже понимается не только как материальная бедность, а как осознание своей нищеты перед Богом, то есть сознание неимения ничего своего, от того, что проистекает от Бога, до психических составляющих включительно.
Пятая добродетель — «сабр» («терпение»). Этот термин имеет множество различных определений, суть которых сводится к покорному приятию всего, что труднопереносимо. Шестой этап — «таваккул» («упование на Бога»). Его начальная стадия состоит в том, что человек отбрасывает от себя всякие заботы о завтрашнем дне, довольствуясь текущим мгновением и уповая на то, что Бог и завтра так же позаботится о нём, как Он позаботился о нём сегодня. Отсюда распространённое в суфийских кругах выражение: «Суфий — сын своего времени», которое означает, что суфий живет только данным текущим мигом, ибо то, что прошло, уже не существует, а будущее ещё не наступило и потому реально не существует. Доведенное до крайнего предела понятие о «таваккуле» приводит к полному отказу от личной воли, так что даже у теоретиков X в. уже встречается уподобление человека, вступившего на этот этап, «трупу в руках обмывателя трупов».
Седьмой этап -— «рида» («покорность»), определяемая теоретиками как «спокойствие сердца в отношении течения предопределения», то есть такое состояние, при котором человек не только покорно переносит любой удар судьбы, но, более того, даже не может помыслить о том, что такое огорчение. Его помыслы настолько поглощены той высшей задачей, которую он себе поставил, что окружающая действительность утрачивает всякую реальность для него, и он воспринимает её как нечто, лишённое какого бы то ни было интереса.
Кроме «макамов» —- состояний устойчивых, достигаемых путём неустанных стараний путника, существуют кратковременные настроения, своего рода порывы, налетающие на путника во время прохождения им Пути. Эти состояния суфии обозначили термином «хал».
«Хал» — это божественная милость, которая посылается свыше и исчезает так же мгновенно, как возникла. Наиболее часто упоминаемые «хал»:
1. «Курб» («близость») — такое состояние, при котором человек ощущает себя как бы стоящим в непосредственной близости к Богу, ощущает устремлённый на него взор Божества.
2. «Махабба» («любовь») — волна горячей любви к Богу, подателю всех благ.
3. «Хауф» («страх») — припадок ужаса, сознание греховности и неспособности даже в малейшей мере выполнять свои обязанности перед Богом.
4. «Раджа'» («надежда») — проблеск утешения при мысли о милосердии и всепрощении Бога.
5. и 6. «Шаук» («страсть») и «унс» («дружба») — явления, схожие с любовью, но отличающиеся по характеру и интенсивности.
7. «Итма'нина» («душевное спокойствие») -— состояние блаженной уверенности в милости Бога.
8. «Мушахада» («созерцание») — состояние, в котором человек не только ощущает близость Бога, но как бы и видит его.
9. «Йакин» («уверенность») — высшая степень сознания реальности духовного мира, ничем непоколебимая.
К этим состояниям причисляется иногда и «фана'», за которым идёт «бака» («вечность»): ощутив уничтожение своего временного, преходящего «я», человек погружается в море абсолюта, где отчётливо ощущает, что он существует так же вечно, как и божественная сущность. Это сознание бессмертия является высшим из состояний, достижимых для путника.
«Тарикат» завершается вступлением адепта в последнюю стадию — «хакикат». Этот термин обозначает «реальное, подлинное бытие». Достигнув «хакиката», путник интуитивно познаёт истинную природу Бога и свою сопричастность ей.
Все течения и направления суфизма сводятся к двум основным школам. Обе они разрабатывали на практике и философски обосновали идею возможности интуитивного общения с Богом, воплотив её в реальные психологические приёмы.
Разработка идей первой школы традиционно связывается с именем персидского мистика Абу Йазида (Баязида) Тайфура ибн Иса ал-Бистами (ум. 875). Для его учения прежде всего характерны «экстатический восторг» и «опьянение любовью к Богу», всепоглощающая страсть к которому в конечном счёте приведёт «влюблённого в Него» к духовному слиянию с Ним. Сторонники этого направления считали, что при глубоком и полном погружении в размышление о единстве с Богом может возникнуть внутреннее духовное ощущение абсолютного исчезновения собственного «я»: личность исчезает, растворяется в Боге, приобретая при этом субстанциональные качества Божества. В этот момент происходит как бы функциональная смена ролей: личность становится Божеством, а Божество — личностью. С этим положением ал-Бистами связана дальнейшая разработка важнейшей концепции мусульманской мистики: «я есть Ты, а Ты есть я». Эта школа получила название «школы опьянения» или «школы экстатического восторга», ещё одно название этой школы связано с именем её основателя — тайфурийа.
Возникновение второй школы обусловлено деятельностью другого персидского мистика — Абу-л-Касима Джунайда ал-Багдади (ум. 910). Его учение, в принципе, признаёт положение «школы опьянения» о полном растворении личности мистика в Боге, когда потеряны все личностные характеристики, отпали эмоции и реакции. Однако это состояние Джунайд считал промежуточной фазой, поскольку, по его мнению, мистик обязан идти дальше, к состоянию «трезвости», в котором его духовное познание Божества могло бы трансформировать его в более совершенное человеческое существо, наделённое всей полнотой самонаблюдения и контроля над своими экстатическими видениями, которое вернулось бы в мир обновлённым, наделённым
Богом миссией просвещать людей и служить на благо человеческого сообщества. Эта школа получила название «школы трезвости», то есть основанной на трезвом, критическом отношении к своим эмоциям и полном контроле над ними. По имени своего основателя она носила еще одно название — джунайдийа.
История суфизма показывает, что в дальнейшем по давляющее число многочисленных суфийских братств придерживалось, с разной степенью вариативности, идеи или концепций одной из двух вышеуказанных школ, а через их основателей возводило свою духовную генеалогию к Мухаммаду.
Жил когда-то в Багдаде богатый купец. Надёжен был его дом; он владел большими и малыми поместьями; корабли его с ценными товарами ходили в Индию. Унаследованные от отца богатства он приумножил своими усилиями, приложенными в должном месте в благоприятное время, а также благодаря мудрым советам и руководству западного короля, как называли в то время султана Кордовы.
Но вдруг счастье изменило ему. Дома и земли были захвачены жестоким правителем; корабли, направлявшиеся в Индию, утонули, застигнутые тайфуном; несчастья обрушились на его семью. Даже близкие друзья, казалось, перестали понимать купца.
И тогда он решил добраться до Испании, чтобы просить помощи у своего прежнего покровителя, и отправился через западную пустыню. Бедствия одно за другим подстерегали купца в дороге. Осёл его подох, сам он был захвачен разбойниками и продан в рабство, из которого ему с большим трудом удалось вырваться на свободу. Лицо беглеца, обожжённое солнцем, напоминало выдубленную кожу. Грубые жители деревень, через которые он проходил, гнали его прочь от своих дверей. И только дервиши делились с ним скудной пищей и давали тряпьё, чтобы прикрыть наготу. Иногда ему удавалось добыть немного свежей воды, но чаще приходилось довольствоваться солоноватой, мало пригодной для питья. Наконец он достиг дворца западного короля. Но и здесь его ждали неудачи. Стража пинками отгоняла от ворот оборванца, придворные не захотели с ним разговаривать. Пришлось бедняге наняться на какую-то грязную работу во дворце. Скопив немного денег, он купил себе приличную одежду, явился к главному гофмейстеру и попросил допустить его к королю.
Когда-то купец был близок к монарху, пользовался его благосклонностью, и об этом счастливом времени у него сохранились самые живые воспоминания.
Но так как нищета и унижение наложили свой отпечаток на манеры купца, церемониймейстеру стало ясно, что никак нельзя ввести этого человека в высокое присутствие, пока он не получит несколько 'необходимых уроков светского обхождения и не научится владеть собой.
Наконец, спустя уже три года после того, как он покинул Багдад, купец вошёл в тронный зал султана Кордовы. Король сразу его узнал, усадил на почётное место рядом с собой и попросил рассказать о своей жизни.
— Ваше величество, — сказал купец, — в последние годы судьба была ко мне крайне жестока. Я лишился имущества, был изгнан из наследственных владений, потерял свои корабли и окончательно разорился. Три года я добирался к вам. В течение этого времени я переносил все невзгоды, какие только могут выпасть на долю человека, — умирал от голода и жажды в пустыне, страдал от одиночества, был в плену у разбойников, жил среди людей, язык которых я не понимал. Теперь я перед вами и отдаюсь на волю вашей королевской милости.
Король обернулся к гофмейстеру:
— Дай ему сто овец и назначь придворным пастухом. Пусть он пасёт их вон на том холме, и помоги ему справиться с этой работой.
Купец был слегка разочарован тем, что щедрость монарха оказалась меньшей, чем он надеялся, и он удалился после надлежащего приветствия.
Когда он привёл стадо на бедное пастбище, которое указал король, овцы заболели чумой и все до единой полегли. Неудачливый пастух возвратился во дворец.
— Ну как твои овцы? — спросил король.
— Как только я привёл их на пастбище, всё стадо погибло.
Король подозвал гофмейстера и сказал:
— Дай этому человеку пятьдесят овец, и пусть он заботится о них, пока не получит следующего распоряжения.
Испытывая горечь и стыд, пастух погнал своё новое стадо на пастбище. Животные стали мирно щипать траву, как вдруг из леса выскочили дикие собаки. Испуганное стадо бросилось к крутому обрыву и погибло в пропасти.
В великой печали купец пришёл к королю и поведал ему ещё об одной неудаче.
— Ну что же, — сказал король, — теперь возьми двадцать пять овец.
Потеряв всякую надежду, в отчаянии, что всё у него идёт из рук вон плохо, купец снова повел стадо на пастбище. Вскоре каждая овца принесла по два ягнёнка, потом ещё по два, и стадо его стало увеличиваться. Последний приплод был особенно удачным: ягнята родились крупными, с красивой шерстью и вкусным мясом. Купец понял, что ему выгодно продавать часть своих овец и покупать по низкой цене маленьких и худосочных; он их выкармливал, пока они не становились сильными и здоровыми, как овцы его стада.
Через три года он возвратился ко двору в богатой одежде, чтобы рассказать о своих успехах. Его тут же привели к королю.
— Тебе удалось стать хорошим пастырем? — спросил король.
—И в самом деле, ваше величество, каким-то непостижимым образом ко мне вернулась удача. Я смело могу сказать теперь, что мои дела идут благополучно, хотя любви к занятию пастуха я всё ещё не испытываю. — Прекрасно, — сказал король, — а теперь прими от нас в дар королевство Севилью. Пусть все знают, что отныне ты — король Севильи.
С этими словами монарх коснулся его плеча жезлом.
Не сдержавшись, купец в изумлении воскликнул:
— Но почему вы не сделали меня королём сразу, когда я пришёл к вам? Неужели вы испытывали моё терпение, и так уж достаточно испытанное судьбой?
Король засмеялся:
— Позволь сказать тебе, что если бы ты получил трон Севильи в тот день, когда повёл на холм сто овец, от этого королевства не осталось бы камня на камне.
Во времена великой Византийской империи один из византийских императоров заболел страшной болезнью, которую ни один из его докторов не умел лечить.
Во все страны были разосланы гонцы, которые должны были подробно описать симптомы этой болезни.
Один посланец прибыл в школу великого аль-Газали. Слава этого величайшего восточного мудреца-суфия докатилась и до Византии.
Выслушав посланца, аль-Газали попросил одного из своих учеников отправиться в Константинополь. Когда. этот человек по имени аль-Ариф прибыл к византийскому двору, его приняли со всевозможными почестями, и император просил его провести лечение. Шейх аль-Ариф спросил, какие лекарства уже применяли и какие намеревались применять. Затем он осмотрел больного.
Закончив осмотр, аль-Ариф сказал, что необходимо созвать всех придворных, и тогда он сможет сообщить, как следует провести лечение. Когда все приближённые императора собрались, суфий сказал:
— Вашему императорскому величеству лучше всего использовать веру.
— Его величество нельзя упрекнуть в недостатке веры, но вера нисколько не помогает ему исцелиться, — возразил духовник императора.
— В таком случае, — продолжал суфий. —- я вынужден заявить, что на свете есть только одно средство для спасения императора, но оно такое страшное, что я даже не решаюсь его назвать.
Тут все придворные принялись его упрашивать, сулить богатство, угрожать и льстить, и наконец он сказал:
— Император излечится, если искупается в крови нескольких сотен детей не старше семи лет,
Когда страх и смятение, вызванные этими словами, несколько улеглись, государственные советники решили, что это средство нужно попробовать. Некоторые, правда, сказали, что никто не имеет права брать на себя ответственность за такую жестокость, подсказанную к тому же чужеземцем сомнительного происхождения. Большинство, однако, придерживались того мнения, что все средства хороши, когда речь идёт о спасении жизни великого императора, которого все обожали и чуть ли не обожествляли.
Они убедили императора, несмотря на его сопротивление, заявляя:
— Ваше величество, вы не имеете права отказываться, ведь ваша смерть будет большей потерей для империи, чем смерть всех ваших подданных, не говоря уже о детях.
В конце концов им удалось его убедить. Тут же по всей стране были разосланы указы о том, что все византийские дети не старше семи лет должны быть присланы в Константинополь, чтобы быть там принесёнными в жертву ради здоровья императора.
Матери обречённых детей проклинали правителя — чудовищного злодея, который ради своего спасения решил погубить их плоть и кровь. Некоторые женщины, однако, молили Бога ниспослать здоровье императору до страшного дня казни.
Между тем с каждым днём император всё сильнее чувствовал, что он ни в коем случае не должен допустить такого ужасного злодеяния, как убийство маленьких детей. Угрызения совести приносили ему страшные муки, не оставляющие его ни днём, ни ночью, наконец он не выдержал и объявил:
— Я лучше умру сам, чем допущу смерть невинных созданий.
Только он произнёс эти слова, как его болезнь стала ослабевать, и вскоре он совершенно выздоровел.
Поверхностные мыслители тут же решили, что император был вознаграждён за свой добрый поступок. Другие, подобные им, объяснили его выздоровление тем, что Бог смилостивился над матерями обречённых детей.
Когда суфия аль-Арифа спросили о причине исцеления государя, он сказал:
- Поскольку у него не было веры, он нуждался в чем-то, равном по силе. Исцеление пришло к нему благодаря его сосредоточенности, соединённой с желанием матерей, которые возносили горячие молитвы о выздоровлении императора до страшного дня казни.
Однажды один учитель был в большом городе и, когда вернулся, сказал: «О, я переполнен радостью, я переполнен радостью! Это было так замечательно возвышенно, в присутствии Возлюбленного!» Тогда его ученик подумал: «Там были возлюбленный и восторг; так замечательно! Я должен пойти и посмотреть, смогу ли я найти их». Он прошёл через город, вернулся и сказал: «Ужасно! Как ужасен мир! Все как будто готовы перегрызть друг другу горло; вот что я видел. Я не чувствую ничего, кроме подавленности, как будто всё моё существо разрывается на куски». «Да, — сказал учитель. — Ты прав». «Но объясни мне, — сказал ученик, — почему ты так восторгался, после того как вернулся, а я разрываюсь на части? Я не могу вынести этого, это ужасно». Учитель сказал: «Ты шёл не в том ритме, в котором шёл через город я».
«Ты слишком много оглядывался...»
Пришёл как-то к великому суфию Байязиду Вистами один человек и сказал: «Из-за твоего учения разрушена вся моя жизнь. Двадцать лет тому назад я пришёл к тебе, и ты мне сказал, что если не просишь — богатства сами последуют за тобой; если не ищешь — всё дано будет тебе; если не возжелаешь — придёт самая прекрасная женщина. Потрачено целых двадцать лет! Хоть бы какая уродина пришла! А про богатства я вообще молчу! Я стал болен, ты разрушил всю мою жизнь. Ну а теперь — что ты мне скажешь?»
Байязид ответил: «Да, это всё произошло бы, но ты слишком много оглядывался, смотрел вновь и вновь — идут ли они или нет. Было желание. Ты упустил все из-за желания, а не из-за меня. Ты все ждал; "Вот сейчас придёт самая красивая женщина, чтобы постучать мне в дверь! Сейчас придёт ко мне богиня богатства!" — ты не был молчалив. Ты не был в состоянии нежелания!»
Хочешь оценить драгоценности — стань ювелиром
Один молодой человек пришёл к Зун-н-Нун Мисри и сказал, что суфии неправы и многое другое.
Египтянин, не сказав ни слова, снял с пальца кольцо и протянул ему со словами:
— Отнеси это кольцо к рыночным торговцам и посмотри, сможешь ли ты получить за него золотой.
И никто на всём рынке не предложил за кольцо больше одной серебряной монеты.
— А теперь, — сказал великий суфий, — отнеси его к настоящему ювелиру и посмотри, сколько он за него заплатит.
И ювелир предложил за кольцо тысячу золотых. Молодой человек был поражён.
— Сейчас твои знания о суфиях,—сказал Мисри,—так же велики, как знания торговцев о ювелирных изделиях. Если ты хочешь оценить драгоценности, стань ювелиром.
У Андаки спросили: «Понимание и доброта являются частью суфийского Пути; зачем, чтобы там было что-то ещё, кроме любви и красоты; зачем, например, чтобы там были знания и течение времени? И такие вещи, как сомнения и замечания?»
Он ответил: «Для созревания персика необходимы солнце и вода. Вы не видели, что происходит, когда благодатное солнце светит слишком долго или чересчур сильно? Это становится разрушительным бедствием. Поливайте растение правильно, и вода будет истинным благом для него. Поливайте его слишком часто, и растение неминуемо начнёт гнить и испытывать острую боль, что заставит его считать воду не благом, а орудием разрушения.
Давайте человеку непрерывно то, что он называет добротой, — и вы истощите его настолько, что он станет несчастным. Не сделайте вовремя замечание, когда подобная критика может оказать на него соответствующее воздействие, — и вы ошиблись.
Откажитесь поддерживать эти положения как возможные и в действительности вы не зададите вопросов, которые, как вам кажется, вы поставили».
Делегация из Сирии, состоящая из иудеев, христиан, мусульманских дервишей, а также тех, чьё вероисповедание было неизвестным, совершила опасное путешествие через Ирак в Туркестан, где они посетили королевский дворец Ахмада Ясави, суфийского Учителя Века.
Они были встречены Мастером у ворот города и почтены всевозможными дарами и всяческими знаками уважения. В отведённых им апартаментах были меха и ковры, большие и малые диковины. И для их обслуживания были выделены люди.
Во вторник вечером, когда подошло время специальных упражнений, гости сгорали от желания быть приглашёнными в теккию (35) мастера Ясави.
Но когда прибывших призвали оставить свои дела и войти в теккию, только четверым из восьмидесяти двух паломников было дозволено войти. Их старшие были в гневе и потребовали объяснить причины такого предпочтения, заявив представителю Ясави: «Мастером нам были пожалованы одеяния почёта, нас угостили и приняли по-царски. Как же мы можем теперь быть не допущены, ведь мы ждали этого всю свою жизнь?»
Представитель сказал: «Вы не чувствовали себя ущемлёнными, когда принимали дары, вы ощущаете это только тогда, когда убеждены, что вам в чём-то отказано. Это поведение ребенка.
Теккия — сокровищница богатств Иных Миров. Лишь ребёнок требует всего сразу, забежав в лавку, полную сладостей. Зрелые же люди довольны, когда их представителей допускают забрать и принести часть для каждого из них».
35) Теккия — комната для медитаций.
Некогда жили два мудреца. Один из них заблуждался, но многие люди верили, что он был великим человеком.
Второй мудрец был истинным обладателем высшего знания. И опять-таки многие верили в него.
В результате стихийного бедствия оба мудреца вместе со своими последователями предстали перед Судящими Ангелами, которые определяют дальнейшее местопребывание человеческих душ.
Ангелы допросили каждого. Затем они объявили, что последователи первого мудреца отправятся с ним в ад, а община второго мудреца будет сопровождать его в рай.
Однако мудрецы и всё собрание душ были в недоумении. Они спросили Ангелов: «На каком основании вынесено такое решение?»
Ангелы ответили: «Оба мудреца и их ученики — верующие. Но первый мудрец, воображая, что он верит в нечто высшее, в действительности верил только в себя. Его последователи не были бы его учениками, не имей они внутреннего желания поклоняться ему. Второй мудрец верил только в Истину. Его последователи были связаны с ним только потому, что внутренне они в действительности искали не его, а Истину.
Существование после смерти есть Обитель Истины. Если бы её законы устанавливались людьми, история была бы иной. Но это реальность, а не теория — поэтому наше решение неизбежно».
Дервиш Салах Юнус как-то раз рассказывал, что он присутствовал, когда одному человеку, любящему спорить и собирающемуся стать учёным, было позволено говорить его учителю Бурхануддину совсем непродуманные и непрочувствованные вещи.
Бурхануддин ничего не ответил ему. Когда человек покинул лекционный зал, учитель сказал Юнусу:
- Мы больше не увидим его, так как он заключил, что я не способен ответить на его вызов, и, следовательно, он пойдёт куда-то ещё.
— Является ли это, -- спросил учителя Юнус, -средством, которое вы применяете, чтобы избавиться от людей, досаждающих вам?
— Это не средство, — ответил Бурхануддин. — Это способ, при помощи которого я даю человеку то, что он хочет. Он хочет кого-то, с кем он может дискутировать и спорить. Я отказываюсь быть этим человеком, и это заставляет его искать другого даже с ещё большим пылом. И так он будет искать и найдёт какого-нибудь любителя споров. Как бы то ни было, так мы поможем продавцу и покупателю встретиться. Если я не могу помочь этому человеку найти то, что я предлагаю, я могу, по крайней мере, помочь ему найти то, что он действительно желает.
Один учитель высочайшего уровня был также крестьянином. Он написал много книг и наставлений. Однажды человек, прочитавший все это и вообразивший себя искателем, пришёл к нему, чтобы обсудить высокие материи.
— Я прочёл все ваши книги, — сказал посетитель, — и согласен с одними и не согласен с другими, В некоторых из них я опять-таки согласен с одними частями и не понимаю других. Одни книги мне нравятся больше других.
Крестьянин-мудрец провёл своего гостя на свой двор, где было много животных и корма для них, Там он сказал: - Я -- крестьянин, производитель пищи. Видите вон те яблоки и морковь? Некоторым нравится одно, другим — другое. Видите этих животных? Другие люди тоже видели, но предпочитают одних — для верховой езды, других — для разведения, третьих — для употребления в пищу. Кто-то любит кур, кто-то — козлят.
«Нравится» или «не нравится» не является общим знаменателем. Общим фактором является питание. Всё это — пища.
Один дервиш под видом ученика регулярно посещал еженедельные собрания некоего лжесуфия, который воображал, что учит истинному Пути. Каждый раз, когда дервиш появлялся в собрании, он задавал мнимому суфию нелепый вопрос.
После того как дервиш поддел его несколько сот раз, лжеучитель закричал на дервиша: «Ты приходишь сюда в течение двенадцати лет, и все твои абсурдные вопросы — только варианты того, который ты только что задал!»
«Да, я знаю, — сказал дервиш, — но удовольствие, которое я получаю, видя вас столь раздражённым, -единственный мой недостаток».
Жил-был один дервиш, который верил, что его задача в том, чтобы сближаться с людьми, творящими зло, и вселять в них духовные мысли, для того чтобы они смогли найти праведный путь. Однако чего этот дервиш не знал, так это того, что учителем является не тот, кто только говорит другим, чтобы они делали то или другое, и исходит при этом из застывших принципов. Если учитель не знает в точности, какова внутренняя ситуация каждого из учеников, то он может на себе испытать обратное тому, чего он желает.
Тем не менее этот благочестивый нашёл однажды человека, который был одержим страстью играть в азартные игры и не знал, как ему избавиться от этой привычки. Дервиш расположился сначала возле дома этого человека. Каждый раз, когда тот отправлялся в игорный дом, дервиш клал камень в постепенно растущую кучу, чтобы таким образом отмечать каждый грех, который накапливал этот человек, как видимое напоминание о зле.
Каждый раз, когда этот человек выходил из дома, он чувствовал себя виноватым. Каждый раз, когда он шёл назад, он видел новый камень в куче прежних. Каждый раз, кладя в кучу новый камень, благочестивый чувствовал гнев на игрока и личное удовлетворение (которое он называл «божественностью») в том, что он зарегистрировал этот грех.
Так продолжалось в течение двадцати лет. Каждый раз, когда игрок видел благочестивого, он говорил себе: «Если бы мне понять доброту! Как этот святой трудится ради моего спасения! Если бы я мог исправиться, уж не говоря о том, чтобы стать таким, как он, потому что он наверняка займет место среди избранных, когда произойдёт воскрешение!»
Случилось так. что в результате стихийного бедствия оба эти человека умерли в одно и тоже время. Ангел прилетел, чтобы взять душу игрока, и мягко сказал ему:
— Тебе следует следовать за мной в рай.
— Но как же это может быть? — сказал грешник-игрок. — Я грешник и должен идти в ад. Ты, наверно, разыскиваешь того благочестивого, который сидел напротив моего дома и в течение двух десятилетий пытался изменить меня?
— Благочестивей? — сказал ангел. — Нет, его потащили в нижние сферы, потому что ему надлежит теперь жариться на вертеле.
— Да что же это за справедливость такая? — закричал игрок, забывая о своём положении. —-Ты наверняка перепутал инструкции!
— Это не так, — сказал ангел, — и я объясню тебе. — Дело обстоит следующим образом. Благочестивый потакал себе в течение двадцати лет в чувстве превосходства и значимости. Сейчас его черёд восстанавливать равновесие. В действительности, он клал в кучу камни для себя, а не для тебя.
— А как же насчёт моей награды? Я-то что заслужил? — спросил игрок.
— Ты должен быть награждён, потому что каждый раз, когда ты проходил мимо дервиша, ты в первую очередь думал о доброте, а потом о дервише. Именно доброта, а не человек, награждает тебя за твою верность.
Давным-давно жила-была лиса, которая встретила молодого кролика в лесу. Кролик спросил:
— Кто ты такой? Лиса ответила:
— Я — лиса, и я могу тебя съесть, если захочу.
— Как ты можешь доказать, что ты лиса? - спросил
кролик,
Лиса не знала, что и сказать, потому что раньше кролики убегали без лишних расспросов.
Тогда кролик сказал:
— Если ты можешь показать мне письменное доказательство того, что ты лиса, то я тебе поверю.
Итак, лиса побежала ко льву, чтобы тот дал ей удостоверение, что она лиса. Когда она вернулась назад, туда, где её ожидал кролик, она начала читать документ. Лисе это доставляло такое удовольствие, что она задерживалась на каждом параграфе, чтобы продлить его.
Тем временем, уловив смысл послания уже по первым строчкам, кролик удрал в нору и больше не показывался. Лиса побежала обратно к логову льва, где она увидела оленя, разговаривающего со львом.
Олень говорил:
— Я хочу видеть письменные доказательства того, что ты лев. Лев сказал:
— Когда я не голоден, мне нет нужды беспокоить тебя, когда же я хочу есть, то ты не нуждаешься ни в каких писульках.
Лиса сказала льву;
— Почему ты не сказал мне, чтобы я так поступила, когда я просила удостоверение для кролика?
— Друг мой, — сказал лев, — тебе следовало сказать, что удостоверение требовал кролик. Я думал, что оно нужно для тех глупых человеческих существ, от которых некоторые из этих идиотских животных научились подобному различению.
Несправедливо заключённому в тюрьме жестянщику позволили получить молитвенный коврик, сотканный его женой, Изо дня в день он простирался на нём в молитве и спустя некоторое время сказал своим тюремщикам:
— Я беден и лишён одежды, да и вы получаете нищенскую плату. Но я — жестянщик. Принесите мне металл и инструменты, я буду делать небольшие вещицы, которые вы сможете продавать на базаре, и все мы извлечём выгоду.
Стражники согласились, и вскоре и они, и жестянщик стали получать деньги, на которые покупали еду и необходимые вещи.
Однажды, когда стражники подошли к камере, дверь была открыта, и узника там не было.
Спустя много лет, когда невиновность жестянщика была установлена, человек, заточивший его в тюрьму, спросил, как ему удалось убежать, какое волшебство он применил. Тот ответил:
— Всё дело в узоре, и в узоре внутри узора. Моя жена — ткачиха. Она нашла человека, сделавшего замок двери камеры, и взяла у него чертёж. Она выткала его на коврике в том месте, которого я касался пять раз в день, совершая молитву. Я работал с металлом, и узор показался мне похожим на устройство замка. Я придумал план изготовления вещиц, чтобы раздобыть металл для ключа, и бежал.
Однажды некий странник пришёл к мавзолею Ахмада Ибрагима Ясави в Туркестане и обратился к шейху гробницы с такими словами: «Я узнал, что в мире могут существовать люди, которые именуются "кутб", или "ось". На них держится вера, они являются свидетелями Бога на земле. Но они скрыты среди простых людей, и часто их никто не знает. Говорят также, что их всегда на земле пребывает около трёхсот, и число это остаётся неизменным: когда уходит один, на его место становится другой, своей праведностью достигший такого состояния. Живут они в разных странах, и каждый исповедует свою веру. Не мог бы ты мне открыть путь к такому кутбу, а я даю честное слово, что сохраню тайну».
Долго он упрашивал шейха, и наконец тот сказал: «Пойди на базар в соседнее селение и найди там человека, торгующего семенами. Из каждого мешочка возьми по щепотке и, когда наберёшь много, брось обратно их все ему на прилавок. И посмотри, что из этого получится».
Человек отправился немедленно на базар и с любопытством стал высматривать торгующего семенами. Наконец нашёл того, кого искал. Перед ним сидел самый обыкновенный человек средних лет, в простой одежде и без всяких внешних признаков святости. Тогда любопытствующий сделал так, как велел ему шейх: набрав семян, сказал, что передумал покупать, и бросил их обратно на прилавок, да так, что они все перемешались. Продавец посмотрел на него, улыбнулся и стал потихоньку разбирать семена, отправляя каждое семечко в свой мешочек. Что сказать? Странник только удалился, испытывая смущение.
Судьба так распорядилась, что он более сорока лет не видел ни шейха гробницы, ни кутба. И вот однажды он оказался в тех краях. Шейх, уже глубокий седой старик, приветствовал его. Они присели под шелковицей и стали пить зелёный чай, вспоминая прошлое; вспомнили и о кутбе. Тогда вдруг шейх оживился и сказал: «Хочешь посмотреть на кутба нынешнего времени?» «Конечно, хочу», — ответил странник. «Тогда ступай на базар и разыщи мясника, попроси у него нарубить для тебя от разных кусков, а затем брось их обратно на прилавок. И внимательно смотри, что произойдёт».
Всё было исполнено в точности, но тут мясник, здоровенный детина с выпученными глазами, перевалился через прилавок, держа в руке топор, и бросился на старика. Прохожим едва удалось спасти его от неминуемой гибели. Он вернулся к гробнице весь растерзанный и спросил шейха, что же это было? И шейх ответил: «Ты видел кутба этого времени».
Один богач спросил у приятеля: — Почему меня упрекают за жадность, когда известно, что я распорядился передать после моей смерти всё, что я имею, на благотворительные цели?
- В ответ, — сказал друг, — я позволю себе рассказать о том, как свинья жаловалась корове, что к ней плохо относятся: «Люди всегда говорят о твоей доброте и нежных глазах. Конечно, ты даёшь им молоко и масло, но ведь я даю больше: колбасы, окорока и отбивные, кожу и щетину, даже ножки мои варят! И всё равно никто меня не любит. Отчего так?» Корова немного подумала и ответила: «Может быть, потому, что я всё даю ещё при жизни?»
Набожный монах сидел в первом ряду на воскресной службе. Вдруг он нагнулся и принялся снимать ботинок. Столь необычная процедура посреди службы заставила видевших это улыбнуться и на время отвлечься от богослужения. Брат вслед за этим принялся стягивать носок. Эго вызвало такой беспорядок, что священнослужитель прервал службу и спросил брата, не случилось ли с ним чего.
— Нет, — ответил тот, — я просто заметил, что у меня один носок надет наизнанку.
— Хорошо, брат, — улыбнулся священник, — но не мог ли ты подождать и сделать это потом?
— Нет, батюшка, — ответил тот. — Если я вижу, что у меня что-то не в порядке, я начинаю исправлять тут же.
«Что ты видел на середине моста?»
Однажды аль-Абасси заявил, что — стараются люди помочь человеку или нет — нечто внутри самого человека может противостоять этому. Но нашлись люди, которые возражали против такой теории, и аль-Абасси обещал продемонстрировать что-либо в подтверждение своих слов.
И когда все уже и думать перестали об этом, он велел одному человеку положить мешок с золотом на середину моста. А другого человека попросил привести к нему какого-нибудь несчастного должника, чтобы тот прошёл по мосту.
И вот аль-Абасси стоял на одном конце моста, поджидая того должника, который должен был прийти к нему с противоположной стороны. И когда этот человек наконец подошёл к аль-Абасси, тот спросил:
— Ну, и что ты видел на середине моста?
— Ничего! —удивлённо сказал человек.
— Как это так? Почему? — спросили свидетели аль-Абасси.
— Да вы знаете, как только я стал переходить мост, я подумал: а могу ли я перейти мост с закрытыми глазами? Вот бы было забавно, если бы удалось! И представляете — получилось!
В город пришёл чародей и бросил в городской колодец какое-то лекарство. Он сказал, что всякий, кто будет пить из этого колодца, сойдёт с ума.
В городе было только два колодца: один — для простых людей и другой —для короля.
К вечеру весь город сошёл с ума. Люди были вынуждены пить из колодца, зная, что сойдут с ума, потому что это был единственный доступный колодец. А был жаркий летний день, они пытались не пить, но как долго можно терпеть? Постепенно они сдались, и к вечеру весь город сошёл с ума.
Король был очень счастлив. Стоя на террасе своего дворца, он смотрел вокруг и говорил своему министру: «Мы благодарны Богу за то, что у нас разные колодцы, иначе мы тоже сошли бы с ума. Весь город стал сумасшедшим».
Люди танцевали, пели, кричали, ревели. Весь город был в невероятном состоянии. Что случилось? Это был ночной кошмар. Люди делали такие вещи, которых не делали никогда.
Но через несколько часов счастье короля улетучилось, потому что люди подошли ко дворцу и начали кричать, что король сошёл с ума. Королевская армия тоже была в городе и тоже сошла с ума вместе с его телохранителями, слугами, поварами. Осталось только три человека: король, королева и министр.
Король очень испугался и спросил: «Что теперь делать?» Министр ответил: «Следует сделать только одно. Я постараюсь задержать их на несколько минут. Вы же бегите и выпейте из колодца. Другого пути нет. Идите скорее».
Король пошёл, выпил из колодца и вернулся танцуя. Толпа закричала от радости: «Слава Богу! Мы благодарны Богу! Ум нашего короля вернулся».
Случилось так, что Джунайд пришёл к своему Мастеру. Тот сидел в храме. Когда Джунайд вошёл, Мастер сказал: «Джунайд, приходи один! Не приводи с собой эту толпу!»
Джунайд оглянулся, потому что подумал, что с ним вошёл кто-то ещё. Но никого не было.
Мастер рассмеялся и сказал: «Не смотри назад, а смотри внутрь!» Джунайд закрыл глаза и понял, что Мастер был прав. Он оставил свою жену, но его ум стремился к ней; он оставил своих детей, но их образы были с ним; и друзья, которые пришли, чтобы в последний раз проститься с ним, они всё ещё были с ним, в его уме.
Мастер сказал: «Выйди и приходи один, потому что — как я могу говорить с этой толпой?»
И Джунайду пришлось год ждать вне храма, чтобы освободиться от этой толпы. Через год Мастер позвал его: «Теперь, Джунайд, ты готов войти. Теперь ты один, и диалог возможен».
Однажды случилось так: у великого царя был мудрец, но не было дурака. И всё шло плохо; но стали искать, и был найден человек, который был совершенным дураком. Царь хотел его испытать, чтобы увидеть, чего он в действительности стоит. Он сказал дураку: «Составь мне список самых больших дураков в моём дворе. Составь список из десяти человек, причём самый первый дурак должен быть в списке первым, потом -— второй, и так далее».
Ему дали семь дней.
На седьмой день царь спросил: «Ты составил список?» «Да», — ответил дурак. Царь заинтересовался и спросил: «Кто первый?» «Ты», — ответил дурак. Царь рассердился и спросил: «Почему? Ты должен дать мне объяснение». Дурак сказал: «Ещё вчера у меня не было заполнено первое место. Одному из своих министров ты дал миллион и послал в одну из дальних стран закупить алмазы, жемчуг и другие драгоценности. Я говорю тебе: этот человек никогда не вернётся назад. Ты поверил ему — ты и дурак. Только дураки верят». Царь ответил: «Ладно, а если он вернётся, что тогда?» «Тогда я вычеркну твоё имя и впишу его», -— сказал дурак.
Лягушка попала в колею на грязной деревенской дороге и не могла оттуда выбраться. Ей было трудно, она пробовала, пробовала — и ничего! Друзья помогали ей. Они делали всё, что можно. А потом пришёл вечер и, угнетенные, разочарованные, они оставили её на волю судьбы. На следующий день друзья пришли посмотреть на неё, думая, что она уже мертва. Ведь она была прямо на дороге, в колее, но нашли её весело прыгающей.
Они спросили: «Что случилось? Как ты смогла выбраться из колеи? Это просто чудо! Как тебе удалось?»
«Обыкновенно, —- ответила лягушка. — Появился грузовик, он приближался, и я должна была выбраться!»
Принц из блистательного дома Аббасидов, потомков дяди Пророка, вёл скромную жизнь в Мосуле, в Ираке. Его семья переживала тяжёлые времена и разделяла обычную судьбу трудящегося человека. Через три поколения семья несколько окрепла, и принц занимал положение мелкого торговца. Согласно обычаю, принятому среди знатных арабов, этот человек, которого звали Дауд Эль Аббаси, называл себя просто Дауд, сын Аль-тафа. Он проводил свои дни на базаре, продавая бобы и травы, пытаясь поправить материальное состояние семьи. Это продолжалось в течение нескольких лет, пока Дауд не полюбил дочь богатого купца Зубейду Ибнат Тавиль. Она очень хотела выйти за него замуж, но в её семье был обычай, что любой претендент в зятья должен был подобрать пару специально выбранному отцом камню, для того чтобы доказать своё твёрдое намерение и свою материальную обеспеченность.
После предварительных переговоров, когда Дауду был показан сверкающий рубин, выбранный отцом для испытания желающих получить его дочь, на сердце у молодого человека стало очень тяжело. Этот драгоценный камень был не только чистейшей воды, но и размер его, и окраска были таковы, что копи Бадахшана не видывали ничего подобного за тысячу лет...
Время шло, и Дауд передумал все способы, путём которых он мог бы достать деньги, необходимые ему для того, чтобы хотя бы попытаться искать такой самоцвет. В конце концов он узнал у ювелира, что у него есть единственный шанс. Если он разошлёт повсюду весть, предлагая каждому, кто достанет нужный камень, не только свой дом и всё, чем он владеет, но также три четверти копейки, которые он заработает за всю свою жизнь, то, может быть, будет возможность найти подобный рубин.
Дауд разослал подобные заявления. День за днём распространялась весть о том, что разыскивается рубин поразительной ценности, яркости и цвета; и люди спешили со всех сторон к дому купца, чтобы посмотреть, могут ли они предложить что-нибудь столь же великое. По прошествии почти трёх лет Дауд обнаружил, что ни в арабских странах, ни в Аджме, ни на Яве, ни на Цейлоне не существует такого рубина, который хоть как-нибудь мог бы сравниться в великолепии с камнем отца его невесты.
Зубейда и Дауд были на грани отчаяния. Казалось, что им никогда не удастся пожениться, потому что отец девушки вежливо отказался принять что-либо хоть сколько-нибудь меньшее, чем совершенная пара его рубину.
Однажды вечером, когда Дауд сидел в своём маленьком саду, в тысячный раз пытаясь придумать какое-нибудь средство завоевать Зубейду, он увидел, что рядом с ним стоит высокий измождённый человек, в руке у него был посох, на голове — шапка дервиша, к поясу была привязана чаша для подаяния.
— Мир тебе, о мой король! — сказал Дауд традиционное приветствие, поднявшись на ноги.
— Дауд Аббаси, потомок дома Корейш, — сказал человек. — Я один из хранителей сокровищ Пророка, и я пришёл помочь тебе в твоей беде. Ты ищешь несравненный рубин, и я дам тебе его из сокровищ твоего наследства, оставленного в руках нищих хранителей для безопасности.
Дауд взглянул на него и сказал:
— Все богатства, которые были в сокровищницах нашего дома, потрачены, проданы, рассеянны столетия назад. У нас ничего не осталось, кроме нашего имени, и даже его мы не используем, боясь обесчестить. Как может существовать какое-нибудь сокровище, оставшееся от моего наследства?
— Тем не менее сокровища могут существовать и как раз из-за того, что не все они были оставлены в руках дома, —- сказал дервиш, — потому что люди в первую очередь грабят того, о ком известно, что у него есть, что украсть. Однако когда этот момент отсутствует, воры не знают, куда смотреть. Это первая мера безопасности хранителей.
Дауд вспомнил, что многие дервиши имеют репутацию эксцентричных людей, поэтому сказал:
— Кто же оставит бесценные сокровища, такие, как самоцвет Тавиля, в руках оборванного нищего? И какой нищий, носящий лохмотья, если ему будет дана такая вещь, удержится от того, чтоб выбросить её или продать и потратить полученное в безумном приступе безалаберности?
Дервиш ответил:
— Сын мой, это как раз те мысли, которые можно ожидать от людей. Поскольку дервиши оборваны, люди воображают, что они хотят одежды. Если у человека есть рубин, то люди воображают, что он выбросит его прочь, если он не является бережливым купцом. Твои мысли — это как раз то, что создаёт безопасность нашим сокровищам,
— Тогда отведи меня туда, — сказал Дауд, —- чтобы я мог покончить со своими страхами и сомнениями.
Дервиш завязал Дауду глаза, велел ему одеться как слепому и сесть на осла, а затем вёз его куда-то несколько дней и ночей. Они спешились и шли пешком через горный хребет, и когда наконец повязка была снята с глаз Дауда, он увидел, что стоит в сокровищнице, где на каменных полках сверкали и переливались неисчислимые количества невероятно разнообразных драгоценных камней.
— Может ли это быть сокровищем моих праотцов? Я никогда не слышал ни о чём подобном, даже со времён Гарун Аль-Рашида, — сказал Дауд.
— Можешь быть уверен, что это так, — сказал дервиш. — И более того, это только та пещера, где хранятся драгоценные камни, из которых ты можешь выбрать. Есть много других пещер.
— И это моё?
— Да, твоё.
— Тогда я возьму всё это, — сказал Дауд, который был охвачен жадностью при подобном зрелище.
- Ты возьмёшь только то, зачем ты пришёл сюда, — сказал дервиш, — потому что ты так же малопригоден к правильному управлению этим богатством, как и твои праотцы. Если бы это было не так, то хранители передали бы все сокровища ещё столетия назад.
Дауд выбрал один-единственный рубин, который в точности соответствовал рубину Тавиля, и дервиш отвёз его назад к его дому точно таким же образом, каким он привёз его сюда. Дауд и Зубейда поженились.
Таким образом, сокровища дома вручаются его настоящим наследникам всегда, когда они имеют действительную нужду в них.
Суфийский мастер Джунайд работал с одним юношей. Джунайд жил настолько обычной жизнью, что нужно было быть очень проницательным, чтобы понять, что рядом просветлённый. Во всём он был совершенно обычным. Юноша, который с ним работал, постоянно показывал свою осведомлённость, и что бы Джунайд ни делал, он говорил: «Неправильно. Это нужно делать так. Так будет лучше». В конце концов Джунайд засмеялся и сказал: «Молодой человек, я не настолько молод, чтобы знать так много».
Однажды к пахарю в хлев забрался лев и, задрав корову, съел её. Но сам не ушёл, а остался там же отдыхать. Ночью пахарь решил проверить, всё ли нормально у него в хлеву. Не зажигая огня, он поспешил во двор, зашёл в стойло и, нащупав льва, стал гладить его спину. Лев подумал: «Двуногий осёл, если бы ты знал, кого гладишь! Посмел бы ты это же сделать при свете дня? Если бы ты увидел меня днём, от страха у тебя лопнул бы желчный пузырь».
Некий знаменитый, всеми уважаемый и влиятельный купец пришёл к Бахауддину Накшбанди. Он сказал на открытом собрании:
— Я пришёл, чтобы отдать себя в твоё распоряжение и в распоряжение твоего Учения. Я прошу принять меня в ученики.
Бахауддин спросил его:
— Почему ты считаешь, что способен получить пользу от Учения?
Купец ответил:,
— Всё, что я знал и любил в поэзии и учениях древних, что запечатлено в их книгах, я нахожу в тебе. Всё, что другие суфийские учителя проповедуют, рассказывают и передают от мудрых, я фактически нахожу в тебе в полноте и совершенстве, которого не встречаю в них. Я рассматриваю тебя как равного среди равных с Великими, потому что я могу ощущать в тебе и во всём, что тебя окружает, аромат Истины.
Бахауддин велел этому человеку уйти, сказав, что он сообщит ему своё решение относительно того, можно ли его принять, в должное время. Через шесть месяцев Бахауддин призвал купца к себе и спросил:
— Готов ли ты публично вступить со мной в обмен мнениями?
Тот ответил:
— Да, с любовью и охотой.
Во время утренней встречи Бахауддин вызвал этого человека из круга слушателей и велел ему сесть рядом с собой. Слушателям он сказал:
— Это такой-то и такой-то, всем известный король купцов этого города. Шесть месяцев назад он пришёл сюда, считая, что может уловить аромат Истины во всём, что меня окружает.
Купец сказал:
— Этот период испытания и отделения, эти шесть месяцев без возможности взглянуть хоть мельком на Учителя, это изгнание заставило меня ещё более глубоко погрузиться в классику для того, чтобы я мог, по крайней мере, сохранить хоть какие-нибудь отношения с тем, кому я хочу служить, — с самим Бахауддином Эль Шахом, совершенно идентичным с Великими.
Бахауддин сказал:
— Шесть месяцев прошло с тех пор, как ты был здесь в последний раз; ты работал в своей лавке и ты изучал жизни великих суфиев. Ты, однако, мог бы изучать меня, раз ты рассматриваешь меня как явно равного Знающим прошлого, потому что каждую неделю я дважды бывал в твоей лавке. За прошедшие шесть месяцев, в течение которых мы не были в контакте, я сорок восемь раз побывал в твоей лавке. Во многих случаях при этом мы разговаривали с тобой, так как я делал кое-какие закупки или продавал что-нибудь. Из-за товаров и из-за простой смены внешности ты не узнал меня, где же здесь ощущение «аромата Истины»?
Купец молчал. Бахауддин продолжал:
— Когда ты подходишь близко к человеку, которого другие зовут Бахауддин, ты можешь ощущать, что он есть Истина. Когда же ты встречаешь человека, который называет себя купцом Хвадже Алави (один из псевдонимов Бахауддина), ты не можешь различить аромат Истины в том, что окружает Алави. Ты ощутимо находишь в Накшбанде только то, что другие проповедуют, не имея этого сами. В Алави ты не находишь того, чем являются мудрые, но чем они не кажутся. Стихи и учения, о которых ты говорил, — это лишь внешние проявления. Ты питаешься внешними проявлениями — прошу тебя, не давай этому имя духовности.
За тысячи лет до того, как он стал широко известен людям, Хидр ходил по земле, разыскивая тех, кого бы он мог учить. Когда он находил подходящих учеников, он давал им Знание Истины и разных полезных искусств. Но сколько бы раз он не вводил новое знание, столько раз оно искажалось и неправильно использовалось. Людей интересовало только применение способностей и законов, а не глубинное понимание, поэтому знание не могло развиваться в целом.
Однажды Хидр решил применить совсем другие средства обучения. Множество вещей он превратил в противоположность. Так, например, то, что обычно было мокрым, он сделал сухим, а сухое — мокрым. Преобразовав огромное количество вещей, Хидр однажды в будущем вернётся назад, чтобы показать, что есть что. До тех пор, пока он не сделает этого, лишь очень немногие будут иметь возможность получить пользу от работы Хидра. Те, кто не способен получать пользу, это как раз такие люди, которые любят говорить: «Это я уже знаю», в то время как на самом деле они ничего не знают.
Слон, принадлежавший группе бродячих артистов, оказался неподалёку от города, где никогда раньше не видели слона. Услыхав о таком чуде, четверо любопытных граждан решили добиться разрешения посмотреть на слона раньше других. Поскольку в стойле, где содержали слона, не было света, изучение диковинного животного должно было происходить в темноте.
Дотронувшись до хобота, один из них решил, что это создание напоминает шланг. Второй ощупал ухо и пришел к выводу, что слон похож на опахало. Третьему попалась под руку нога, которую он мог сравнить только с живой колонной, а четвёртый, положив ему руку на спину, был уверен, что слон напоминает собой трон. Никто из них не мог составить полной картины исходя из того, что он сумел ощупать. В результате экспедиция вызвала недоумение. Каждый считал, что прав именно он. Но никто из остальных горожан не мог понять, что в действительности произошло с исследователями.
Перевозя некоего педанта через бурную реку, рыбак сказал что-то такое, что показалось тому грамматически неправильным.
— Разве ты никогда не изучал грамматику? — спросил учёный.
-Нет.
— Значит, ты потерял полжизни.
Через некоторое время поднялся ветер, и рыбак обратился к своему пассажиру:
— Учился ли ты когда-нибудь плавать?
— Нет, а что? — ответил тот.
— Значит, ты потерял всю жизнь — мы тонем!
Человеку, который много лет искал Истину, сказали пойти в одну пещеру и разыскать колодец. «Спроси у колодца, что есть Истина, — посоветовали ему, — и он тебе её откроет».
Найдя колодец, искатель задал ему этот фундаментальный вопрос. Из глубины пришёл ответ: «Иди в деревню и там на перекрёстке двух дорог ты найдёшь то, что ищешь». Полный надежд и предвкушений, человек побежал в деревню и обнаружил на перекрёстке три ничем не примечательные лавки. В одной торговали кусочками металла, в другой — какими-то деревяшками, а в третьей — тонкой проволокой. По-видимому, к Истине всё это никакого отношения не имело. Разочарованный искатель вернулся к колодцу, чтобы потребовать объяснений, но услышал только: «Скоро ты это поймёшь». Он попробовал возражать, но ответом было лишь эхо его собственных восклицаний. Рассердившись, что его оставили в дураках, —- а именно так он и подумал -— искатель отправился дальше в поисках Истины.
Шли годы, история с колодцем постепенно забылась, когда одной лунной ночью тот человек услыхал звуки ситара. Музыка была прекрасной и исполнялась с великим мастерством и вдохновением. Глубоко тронутый ею, искатель Истины почувствовал, что его влечёт к игравшему на ситаре. Он смотрел на пальцы, танцующие по струнам, а затем стал рассматривать сам инструмент. И тут он неожиданно вскрикнул от радости: ситар был сделан из точно таких же металлических и деревянных деталей, какие он видел однажды в трёх лавках, не придав им тогда никакого значения. Наконец он понял, о чём поведал ему колодец: нам уже дано всё, что нам нужно; наша задача — собрать это воедино и использовать по назначению.
Десять глупцов переплыли реку. Добравшись до другого берега, они захотели убедиться, что все живы и здоровы. Один из них начал считать, но забыл о себе и сосчитал только девять остальных. «Нас только девять, — заявил он. — Один из нас, должно быть, утонул». «Ты уверен, что посчитал правильно?» — спросил другой глупец и принялся пересчитывать, но о себе тоже забыл. Тут и другие глупцы этим занялись, но сколько ни считали, результат был тот же — девять. Уверившись, что один из них утонул, они стали оплакивать его гибель, хотя не могли сообразить, чью именно.
Проходивший мимо человек поинтересовался, что случилось, и глупцы ему объяснили. Поскольку перед ним стояли все десятеро, прохожий догадался, в чём дело, и стал считать их, прикасаясь к каждому по очереди и требуя, чтобы тот называл свой порядковый номер. «Один», — сказал первый; «Два», — произнес второй; и так добрались до последнего, который сказал: «Десять». Поражённые глупцы поблагодарили прохожего и порадовались благополучному исходу дела.
Некий суфийский учитель объяснял, как был разоблачен лжесуфий:
— Настоящий суфий послал одного из своих учеников служить ему. Ученик круглыми сутками обслуживал самозванца, угождая ему в каждой мелочи. В конце концов каждый начал видеть, насколько обманщику нравятся эти знаки внимания. И люди покидали его, пока он не остался совсем один.
Один из слушателей этого рассказа сказал сам себе: «Что за прекрасная идея! Пойду-ка и я проделаю то же самое».
Он отправился туда, где смог найти лжесвятого, и выразил страстное желание стать его учеником. Через три года благодаря его величайшей преданности этому лжесвятому вокруг уже собрались сотни учеников. Они думали: «Этот мудрец, должно быть, действительно великий человек, раз он смог вдохнуть такую лояльность и самоотверженность в своего ученика».
Поэтому этот человек вернулся к тому суфию, от которого он слышал рассказ, и объяснил ему, что произошло.
— На твои рассказы нельзя положиться, — сказал он, — потому что, когда я попытался применить один из них на практике, результат получился прямо противоположный.
— Увы, — ответил суфий, — в твоей попытке применить суфийские методы неправильным был только один момент — ты не был суфием.
Некий человек решил, что он будет искать совершенного Мастера. Он прочёл много книг, посещал мудреца за мудрецом, слушал, обсуждал и практиковал. Но всегда он оставался сомневающимся и неуверенным. Через двадцать лет он встретил человека, каждое слово и каждое действие которого соответствовали образу полностью реализовавшегося человека. Путешественник не стал терять времени:
— Ты, — сказал он, — кажешься мне совершенным Мастером, Если ты им являешься, то моё путешествие пришло к концу.
— Действительно, меня называют таким именем, -сказал Мастер.
— В таком случае я прошу принять меня в ученики.
— Этого, — сказал Мастер, — я сделать не могу. Потому что, в то время как ты можешь требовать совершенного Мастера, он в свою очередь требует только совершенного ученика.
Некий учёный сказал суфию:
— Вы, суфии, часто говорите, что наши логичные вопросы непонятны для вас. Не можешь ли ты дать мне пример того, на что они кажутся вам похожими?
Суфий сказал:
— Есть такой пример. Однажды я путешествовал поездом, и мы проехали через семь туннелей. Напротив меня сидел крестьянин, который, очевидно, никогда раньше не ездил в поезде. После седьмого туннеля крестьянин похлопал меня по колену и сказал: «Этот поезд слишком сложно устроен. На своём осле я могу добраться до своей деревни всего за один день, тогда как поездом, который, казалось бы, движется быстрее, чем осёл, мы ещё не добрались до моего дома, хотя солнце село и поднялось уже целых семь раз».
Один ищущий как-то посетил Баязида Вистами, великого суфийского мастера. Ищущий попросил:
- Пожалуйста, позволь мне быть частью твоего семейства.
— Но для этого должны быть выполнены некоторые требования, — сказал Баязид. — Если ты действительно желаешь быть учеником, то у тебя будет много обязанностей.
Ищущий спросил:
— Что это за обязанности? Учитель ответил:
— Приближается зима. Ты должен будешь пойти в лес и собрать хворосту на зиму. Потом ты начнёшь работать на кухне, и после этого я покажу тебе, что нужно делать.
Ищущий сказал:
— Но я ищу Истину. Как мне поможет в этом работа на кухне и сбор хвороста? Какая связь между сбором хвороста и достижением Истины? Что это значит? Ведь я — ищущий.
Учитель сказал:
- Ты должен будешь слушаться меня, иначе ищи учителя в другом месте. Каким бы абсурдным ни было требование, ты должен будешь выполнять его. Именно так станешь готовым к полному принятию всего. Я знаю, что заготовка дров не имеет ничего общего с Истиной, но готовность делать это — потому что так сказал Учитель — имеет некоторое отношение к Истине. Я знаю, что работа на кухне не имеет никакого отношения к Истине: так много людей работает на кухне, каждая домохозяйка делает это — и если бы это был путь к достижению Истины, то уже все достигли бы её. Это не имеет отношения к Истине, но если я скажу, что ты должен делать это, ты должен делать это с глубокой любовью и доверием. Эго подготовит тебя, это имеет некоторое отношение к Истине. Но я не могу раскрыть её тебе прямо сейчас. Ты должен будешь ждать.
Тогда всё ещё сопротивляющийся искатель спросил: — Хорошо, но я хотел бы также знать, каковы обязанности Учителя?
Учитель ответил:
— Обязанностью Учителя является сидеть и управлять. - Тогда, пожалуйста, помоги мне стать Учителем.
Научи меня. Я готов.
Однажды шейх Фарид направлялся к реке для утреннего омовения. Один ищущий последовал за ним и сказал ему:
— Пожалуйста, остановись на минутку. Ты выглядишь столь наполненным Божественным, а я даже не испытываю какого-либо желания этого. Ты выглядишь таким безумным, что просто наблюдая за тобой, я ощущаю, что в этом что-то есть. Ты такой счастливый и блаженный, а я так страдаю, но во мне нет даже желания искать Божественное. Так что мне делать? Как создать это желание?
Фарид посмотрел на человека и сказал:
— Пойдём со мной. Я собираюсь принять утреннюю ванну. Ты тоже искупайся со мной в реке -- может быть, во время купания можно будет получить ответ. Если нет, то мы поищем его после купания. Иди за мной.
Человек был немного озадачен. Этот шейх Фарид казался немного безумным: как во время купания можно получить ответ? Но кто знает этих мистиков, поэтому он последовал за ним.
Они оба вошли в реку, и когда человек зашёл достаточно глубоко, Фарид прыгнул на него и стал топить. Человек ощутил беспомощность. Сначала он подумал, что Фарид шутит, но потом это стало опасным. Он не собирался отпускать его! Человек начал вырываться.
Фарид был тяжёлым и сильным, а ищущий был очень тщедушным — какими бывают ищущие. Но когда на кон поставлена твоя жизнь... Даже этот тщедушный человек сбросил с себя Фарида, вскочил на него и сказал:
- Ты что, убийца? Что ты делаешь? Я бедный человек. Я всего лишь пришёл спросить тебя, как в сердце может возникнуть желание к поиску Божественного, а ты собираешься убить меня!
Фарид воскликнул:
- Подожди! Сначала несколько вопросов. Когда я удерживал тебя под водой и ты задыхался, сколько мыслей было в твоей голове?
Человек ответил:
- Сколько? Только одна мысль: как выбраться на воздух, чтобы вдохнуть.
Фарид спросил:
— Как долго в тебе пребывала эта одна мысль?
Человек ответил:
- И эта мысль тоже пребывала во мне недолго, потому что ставкой была моя жизнь. Вы можете позволить себе думать, когда ничто не поставлено на кон. «Жизнь в опасности!» — даже эта мысль исчезла. «Выбраться из воды!» — это была не мысль. Эта была вся моя жизнь.
Фарид сказал:
- Ты понял. Это и есть ответ. Если ты испытываешь удушье в этом мире, если ты сдавлен со всех сторон и если ты чувствуешь, что в этом мире ничего не случится, кроме смерти, то возникнет желание поиска Истины, или Бога. Но это тоже будет длиться недолго. Постепенно это желание перестанет быть желанием. Оно станет твоей жизнью. Сама жажда становится твоей жизнью. Я показал тебе путь. Теперь ты можешь идти.
Однажды суфийского мастера Джунайда посетила группа искателей и увидела, что он сидит в окружении невообразимой роскоши.
Эти люди оставили его и направились к дому крайне сурового и аскетичного святого человека, чьё окружение было так просто, что у него не было ничего, кроме подстилки и кувшина с водой. Один из посетителей сказал:
— Простота вашего поведения и суровая обстановка гораздо больше по вкусу нам, нежели показные и кричащие излишества Джунайда, который, похоже, сошёл с Пути Истины.
Аскет тяжело взглянул и ответил:
— Мои дорогие друзья, так легко обманувшиеся внешними знаками, преграждающими человеку путь на каждом шагу, — поймите это и перестаньте быть неудачниками! Великий Джунайд сейчас окружён роскошью, потому что он невосприимчив к роскоши, я же окружён простотой, потому что я невосприимчив к простоте.
Однажды утром Бахауддин Накшбанди пришёл на бухарский базар с длинным шестом в руках. Он начал кричать хриплым голосом, пока не собралась толпа, поражённая подобным поведением человека такой репутации и достоинства.
Когда собрались сотни людей, недоумевающих, что им думать или делать, Бахауддин поднял свой шест и принялся переворачивать лотки с товаром, и скоро он был окружён грудами овощей и фруктов.
Эмир Бухары послал нарочного к дому Бахауддина, прося его немедленно явиться во дворец и объяснить своё поведение.
Бахауддин ответил:
— Прикажите собрать законоведов, старших придворных, министров, военачальников и знатнейших купцов города!
Эмир и его советники решили, что Бахауддин сошёл с ума. Решив потакать его причудам до тех пор, пока они не смогут спровадить его в Обитель Здоровья, послали за людьми, названными Бахауддином.
Когда все собрались, Бахауддин вошёл в зал приёмов.
— Нет сомнения, — сказал эмир, — что вы, высокочтимый Бахауддин, понимаете, для чего вы здесь. Бы знаете также, для чего здесь присутствуют все остальные. Поэтому, пожалуйста, скажите нам всё, что вы должны сказать.
Бахауддин ответил:
— О Высочайшие Врата Мудрости! Каждому известно, что поведение человека берётся за показатель его ценности. Эго достигло у нас такой степени, что для того, чтобы человека приветствовали и одобряли, он должен всего лишь вести себя определённым образом, независимо от того, каково его внутреннее состояние. И наоборот, если человек просто делает что-либо, считающееся порицаемым, он сам становится порицаемым.
Правитель сказал:
— Мы всё ещё не понимаем, чему вы пытаетесь нас научить.
Бахауддин ответил:
— Каждый день и каждый час в каждом человеке присутствуют мысли и несоответствия, которые, если дать им выход, проявят себя действиями столь же пагубными, как и мои действия на базаре. Моё учение состоит в том, что эти мысли и несовершенства из-за недостаточного их понимания так же вредят и задерживают развитие общества и человека, как если бы он вёл себя разнузданно — и даже более.
— Каково же решение проблемы? — спросил правитель.
— Решение, — сказал Бахауддин, — в том, чтобы осознать, что люди должны быть улучшены внутренне, а не просто сдерживаться обычаем от проявления грубости и разрушительности или поощряться за непроявление их.
На деревенской улице собрались четверо: перс, турок, араб и грек. Они вместе путешествовали, стремясь достичь некоего отдалённого места, но однажды у них разгорелся спор о том, как истратить ту единственную монету, которая у них осталась.
— Я хочу купить ангур, — сказал перс.
— Я хочу изюм, — сказал турок.
— Я хочу инаб, — сказал араб.
— Нет! — заявил грек. — Мы купим стафил.
Мимо проходил путешественник, знавший много языков. Он сказал:
— Дайте эту монету мне, и я постараюсь удовлетворить желания каждого из вас.
Сначала они не хотели верить ему, но в конце концов отдали монету. Человек отправился в лавку и купил четыре маленькие кисти винограда.
— Вот мой ангур, — сказал перс.
— Это как раз то, что я называю изюмом, — сказал турок.
— Вы принесли мне инаб, — сказал араб.
— Нет! — воскликнул грек. — На моём языке это называется стафил.
Они разделили виноград между собой, и каждый понял, что разногласия возникли только потому, что они не понимали друг друга.
Некий человек пришёл к Бахауддину Накшбанди и сказал:
— Я странствовал от одного учителя к другому, и я изучил много Путей, каждый из которых дал много пользы и много всяких выгод. Теперь я хочу стать одним из твоих учеников, чтобы иметь возможность пить из источника Знаний и таким образом становиться все более и более продвинутым на тарикате — Мистическом Пути.
Бахауддин, вместо того чтобы прямо ответить на вопрос, велел принести обед. Когда было принесено блюдо с рисом и жареным мясом, он начал ставить перед гостем одну полную тарелку за другой. Затем он дал ему фрукты и пирожные. Затем велел принести ещё плова и различные другие блюда: фрукты, салаты, сладости. Сначала этот человек был польщён, и поскольку Бахауддин проявлял явное удовольствие при каждом глотке, который делал гость, то он ел столько, сколько мог. Когда темп его еды замедлился, суфийский шейх выказал признаки очень большого неудовольствия, и, чтобы избежать его раздражения, несчастный человек добросовестно съел ещё одно блюдо.
Когда он уже не мог проглотить ни одного зёрнышка риса и в ужасном неудобстве откинулся на подушки, Бахауддин обратился к нему со следующими словами:
— Когда ты пришёл навестить меня, ты был настолько же полон непереваренными учениями, насколько ты теперь полон мясом и рисом. Ты чувствовал неудобство, а поскольку ты не привык к духовному неудобству реального вида, ты интерпретировал его как голод к дальнейшим знаниям. Несварение желудка — вот твоё состояние.
Суфийского шейха спросили, почему он не принял руководство группой учеников, желавших перейти к нему от своего прежнего наставника.
Он сказал:
— Эта ситуация похожа на ситуации из жизни растения или другого растущего существа. Поместить себя во главе чего-либо, находящегося в процессе умирания, означает принять участие в этом процессе. Отдельные части могут продолжать процветать, особенно, если вложенная в них энергия была велика. Но само растение, неся в себе признаки смерти, будет переносить эту тенденцию на всё, чтобы ни соприкоснулось с ним как с целым.
Кто-то спросил его:
— Но какова ситуация в тех исторических примерах, когда реформаторы и другие деятели фактически принимали от других руководство деятельностью, и она продолжалась ещё с большим размахом? Он ответил:
— Это относилось не к школам обучения, а к мирской деятельности, которая имела реальный смысл только в воображении поверхностных людей и тех, кто видит внешнюю сторону.
Жила некогда женщина, оставившая религию, в которой была воспитана. Она покинула также ряды атеистов и обратилась к другой религии. Затем она поверила в истинность ещё одной.
Каждый раз, меняя свою веру, она воображала, что уже нечто приобрела, но этого ещё не достаточно. И каждый раз, когда она вступала в новый круг, её радушно принимали, её вступление рассматривалось как что-то хорошее и как признак её разумности и просвещённости.
Тем не менее её внутреннее состояние представляло собой неразбериху. В конце концов она услышала об одном прославленном учителе и отправилась к нему. После того как он выслушал её утверждения и идеи, он сказал; «Возвращайтесь домой. Своё решение я пришлю вам в письме».
Вскоре после этого женщина встретила у дверей своего дома ученика шейха. В руках у него был посылка от Мастера. Она вскрыла её и увидела там стеклянную бутылку, наполовину заполненную тремя плотными слоями песка - - чёрного, красного и белого, прижатого сверху комком ваты. На пакете было написано: «Выньте вату и потрясите бутылку, чтобы увидеть, чему вы подобны».
Она вытащила вату и встряхнула песок в бутылке. Разноцветные песчинки смешались, и всё, что у неё осталось — это кучка сероватого песка.
Большой пёс, увидев щенка, гоняющегося за хвостом, спросил:
— Что ты так гоняешься за хвостом?
— Я изучил философию, — ответил щенок, — я решил проблемы мироздания, которые не решила ни одна собака до меня; я узнал, что лучшее для собаки -это счастье и что счастье моё — в хвосте; поэтому я гоняюсь за ним, а когда поймаю, он будет мой.
— Сынок, — сказал пёс, — я тоже интересовался мировыми проблемами и составил своё мнение об этом. Я тоже понял, что счастье прекрасно для собаки и что счастье моё — в хвосте, но я заметил, что куда бы я ни пошёл, что бы ни делал, он следует за мной: мне не нужно за ним гоняться.
В одной деревне был работник, который заколол свою свинью; в таких случаях обычай велит посылать куски мяса, колбасы, печень всем соседям. Этот крестьянин, который уже много раз получал подарки подобного рода, решил, что если он будет следовать этому обычаю, то может остаться ни с чем. Посвятив в это одного соседа, он сказал:
— Я заколол свинью и если пошлю по куску всем, от кого раньше получал, — мне ничего не останется. Теперь я молю тебя, посоветуй, что мне делать?
На это его сосед ответил:
— На твоём месте я повесил бы свинью перед своим открытым окном на ночь, а на следующий день сказал бы всем, что её украли. Тогда тебе было бы простительно не делать подарков.
Крестьянин, очень обрадованный дружеским советом, возвратился домой и исполнил его на практике. А сосед его, давший этот дружеский совет, не пренебрёг неудобством тёмной ночи, снял свинью и отнёс домой. Как расстроился крестьянин, когда рано утром не нашёл свиньи! Он бранил соседское изобретение, от которого был в таком восхищении прошлым вечером. Он пошёл поделиться своим горем, и первым, кого он встретил, был его сосед-советчик, которому он и поведал о своём несчастье, крича:
— Сосед, что ты думаешь? Они украли мою свинью! - Так, так, — сказал сосед, — всё правильно, стой на этом. Расскажи эту историю всем, кого встретишь, и я не сомневаюсь, что все они поверят тебе.
Крестьянин стал протестовать и торжественно клялся, что это не шутка, что его свинья действительно пропала. Но чем сильнее он выражал своё горе и досаду, тем громче сосед восхищался:
— Всё правильно, всё правильно, мой друг. Стой на этом твёрдо, и тогда все простят тебе отсутствие подарков.
Привязанность, называемая привлекательностью
Усидчивый в учении и преданный своему делу искатель Истины прибыл однажды в теккию Бахауддина Накшбанди. В соответствии с обычаем он побывал на лекции и не задавал никаких вопросов. Когда Бахауд-дин, наконец, сказал ему: «Спроси меня о чём-нибудь», человек сказал: «Шах, прежде чем я пришёл к тебе, я изучал такую-то и такую-то философии под руководством таких-то и таких-то. Будучи привлечённым твоим авторитетом, я предпринял путешествие к твоей теккии. Услышав твои речи, я получил такое сильное впечатление от того, что ты говоришь, что хочу продолжать свою учёбу у тебя. Однако я настолько привязан к моим прежним учениям и учителям, что мне хотелось бы, чтобы ты или объяснил мне их связь с твоей практикой, или же заставил меня забыть о них, для того чтобы я мог продвигаться дальше с нераздельным вниманием».
Бахауддин ответил: «Я не могу сделать ни того, ни Другого. Единственное, что я могу сделать, так это информировать тебя о том, что один из вернейших признаков человеческого тщеславия — это быть привязанным к личности или к вере и воображать, что такая привязанность исходит из высокого источника. Если человек привязан к фрикаделькам, то он будет называть их Божественными в том случае, если кто-либо будет ему это позволять. При помощи этой информации ты можешь научиться мудрости. Без неё ты можешь научиться только привязанности и называть её "привлекательность" или "милость". Человек, которому нужна информация, всегда полагает, что ему нужна мудрость. Даже если он действительно является человеком информации, то будет считать, что следующей ему нужна мудрость. Если человек является человеком мудрости, только тогда он становится свободным от необходимости информации».
Однажды в Китае был большой праздник, на котором собралось много народа. Там был колодец без всякого ограждения, и в него упал человек. Он очень громко кричал, но праздник был такой большой, стоял такой шум, что никто его не слышал. В это время один бхикшу, буддийский монах, подошёл к колодцу — он хотел пить. Монах посмотрел вниз и обнаружил человека, который кричал, плакал и говорил: «Пожалей меня, спаси поскорее!»
А бхикшу в ответ: «Никто не может спасти кого-нибудь другого — это то, о чём говорил Будда: «Будь сам себе светом!» Никто не может никого спасти — это невозможно. Не жди этого! И более того, Будда сказал, что каждый человек должен пережить свою карму. Ты, должно быть, совершил какие-то грехи в прошлом и теперь должен страдать — так и страдай спокойно. И нечего кричать и поднимать столько шуму — крича и плача, ты нарабатываешь себе новую карму».
Человек сказал ему: «Сначала спаси меня, а затем я с удовольствием послушаю твою проповедь. Сейчас я просто не в состоянии слушать тебя!»
Но бхикша пошёл дальше, потому что Будда сказал: «Не вмешивайся в чужую карму».
Затем подошёл монах-конфуцианец. Он заглянул в колодец, и человек снова закричал: «Спаси меня! Я умираю, а никто, кажется, не слышит!» Монах ответил: «Конфуций был прав: он сказал, что каждый колодец должен быть окружён стеной. И не волнуйся, пожалуйста, мы создадим огромное движение! Мы изменим всё общество, мы заставим правительство сделать стену вокруг каждого колодца! Не беспокойся!»
Человек из колодца ответил: «Да к тому времени я уже концы отдам! И какая мне от этого польза, если я уже упал!»
Конфуцианец сказал: «Это не имеет большого значения, личность вообще не имеет большого значения. Личности приходят и уходят — весь вопрос только в обществе. Но ты можешь умереть, утешая себя тем, что больше такого ни с кем не повторится! О, Конфуций — это великий социальный реформатор!»
Затем к колодцу подошёл христианский миссионер. Он тоже заглянул в колодец — и ещё до того, как человек опять хоть что-то закричал, он открыл свою сумку, и там оказалось ведро с верёвкой, ибо христианский миссионер готов служить человеку ещё задолго до того, как тот что-либо произнёс, а тот и в самом деле уже устал и думал: «Всё, это мой конец; и это религиозные люди!» Христианский миссионер кинул ему верёвку с ведром и крикнул: «Лови! Я тебя вытащу!»
О, как этот человек был благодарен ему! Выбравшись, он сказал: «Ты, воистину, единственный религиозный человек!»
А христианский миссионер ответил: «Не заблуждайся! У нас сказано: пока не станешь слугой самому последнему из вас, не достигнешь Царства Божьего! Поэтому запомни хорошенько: снова и снова падай в колодец, и детей своих научи падать в колодец, тогда мы сможем снова и снова спасать вас, потому что — как же мы попадём в рай, если вы перестанете падать?»
Один «великий человек эпохи» сказал своему рабу: «Сходи на базар и купи за свои деньги кусок мяса, приготовь его, а я съем и тебя освобожу».
Раб, обрадовавшись, приготовил жаркое и принёс хозяину. Хозяин съел приправу, а мясо вернул рабу. На другой день сказал: «Приготовь из этого мяса гороховый суп, покушаю и тебя освобожу». Раб выполнил это, приготовил и подал. Хозяин съел бульон, а мясо вернул рабу. На следующий день мясо испортилось, и хозяин сказал: «Продай его и купи масла, приготовь из него пищу. Я поем и тебя освобожу». Раб на это ответил: «О хозяин, пусть я навсегда останусь твоим рабом, но ты уж лучше освободи мясо».
«Ничего ты не можешь получить у меня...»
Был в Бухаре богатый и щедрый хозяин. Он имел высокий ранг в иерархии мира — тайной иерархии — был известен как Президент мира. И каждый день он раздавал золото только одной категории людей: больным, вдовам и так далее. Ничего не доставалось тому, кто открывал рот. Но не все могли хранить молчание.
Однажды, когда была очередь адвокатов получать свою долю щедрот, один из них не смог сдержать себя и просил как только мог. И ничего не дали ему. Однако на этом он не прекратил попытки. На следующий день подавали инвалидам, поэтому он притворился, что у него повреждены члены тела. Но Президент узнал его — и он снова ничего не получил.
Снова и снова пытался он, даже женщиной переодевался — но всё было бесплодно. Наконец адвокат этот нашёл могильщика и попросил завернуть его в саван. «Когда Президент будет проходить мимо, — сказал адвокат, — он, возможно, решит, что я труп и, может быть, бросит немного денег на мои похороны. А я дам часть тебе».
Всё так и случилось. Золотая монета благодаря их хитрости упала из рук Президента прямо на саван. Адвокат схватил её быстро, чтобы её не ухватил первым могильщик, а затем он обратился к благодетелю: «Вы отказали мне в щедрости, а я всё-таки добился её!»
«Ничего ты не можешь получить у меня, пока не умрёшь», — сказал щедрый человек.
Однажды нищий пришёл в императорский дворец. Император был в это время в саду, поэтому он услышал разговор. Привратник хотел подать нищему, но тот ответил:
— У меня есть одно условие: я всегда принимаю от хозяина и никогда от слуг.
Император гулял, когда услышал это, и пришёл посмотреть на нищего, ибо нищие обычно не ставят условий. Должно быть, это был особый нищий. Император никогда не видел человека с таким царственным обликом. Нищий обладал какой-то силой, он распространял вокруг себя атмосферу благородства. Его одежда была изодрана, он был почти наг, но нищенская сума была очень и очень драгоценной.
Император спросил:
— Почему такое условие? Нищий ответил:
— Потому что слуги — сами нищие, а я не хочу быть невежливым к кому-либо. Только хозяин может подать. Как могут подать слуги? Поэтому, если ты готов, ты можешь подать, и я приму это. Но тогда я тоже ставлю условие: моя сума должна быть целиком заполнена.
Это была маленькая нищенская сума, и император начал смеяться. Он сказал:
— Ты, кажется, сумасшедший. Ты что, думаешь, что я не смогу заполнить твою нищенскую суму?
И он приказал своим министрам принести драгоценные камни — уникальные — и наполнить ими нищенскую суму. Но министры попали в затруднение, ибо когда они наполняли суму камнями, те падали в неё и не производили даже звука — они просто исчезали. А нищенская сума оставалась пустой.
Тогда правитель оказался в затруднении — его достоинство было поставлено на карту: он, великий император, который управляет таким большим государством, не смог заполнить нищенскую суму! Он приказал:
— Принесите ещё: эта сума должна быть заполнена! Целыми днями опустошалась его сокровищница, но
сума оставалась пустой. Затем ничего уже не осталось, император сам стал нищим — всё было потеряно. И он припал к ногам нищего и сказал:
— Теперь я тоже нищий, и я прошу только одного: открой мне тайну этой сумы — она, кажется, волшебная!
Нищий ответил:
— Ничего подобного. Она сделана из человеческого ума — ничего особенного.
Кто-то узнал, что Нили даёт своим ученикам не только упражнения, и музыку, и зрелища, но поощряет чтение книг и собрания в экзотических местах. Один критик сказал мудрецу:
— Я уже забыл, сколько лет вы боретесь против подобной мишуры и поверхностности! Теперь же я обнаруживаю, что вы сами используете это в своём так называемом учении. Немедленно прекратите эту практику или объясните её мне!
Нили ответил:
— Я не обязан ни отказываться от неё, ни объяснять её, но я рад рассказать вам о ней. Я даю упражнения людям, которые могут понять, для чего они. Большинство людей этого не понимают и подобны человеку, который пришёл в харчевню и влюбился в кухарку, вместо того, чтобы есть суп. Люди неверно воспринимают музыку, поэтому я лишаю их музыки до тех пор, пока они не станут извлекать из неё пользу, а не забавляться ею. Пока они не знают, для чего нужна музыка, они потребляют её подобно людям, согревающим свои руки у огня, на котором можно было бы приготовить что-нибудь съестное. Что касается окружающей обстановки, то определённые её виды культивируются эстетами, которые таким образом лишают самих себя дальнейшей ценности и учат других останавливаться прежде, чем те получат что-нибудь действительно стоящее. Они подобны людям, которые, отправившись в паломничество, могут думать только о числе сделанных шагов.
Что касается упражнений, то давать их любому сколь-нибудь больше, чем позволить читать книги, я не могу, пока он не усвоит, что есть нечто более глубокое, чем поверхность. Когда вдыхаешь аромат плода, нельзя забывать, что он здесь, чтобы быть съеденным. Никто не возражает против вдыхания аромата, но скоро все умрут, если откажутся есть.
Однажды Хасан натолкнулся на Рабийю, когда та сидела в кругу созерцателей, и сказал:
— Я обладаю способностью ходить по воде. Давайте пойдём вон к тому водоёму и, сидя на поверхности водоёма, поговорим на духовные темы.
Рабийя сказала:
— Если вы хотите отделиться от этой достойнейшей компании, то почему бы нам не взлететь и не побеседовать, сидя в воздухе?
Хасан ответил:
— Я не могу этого сделать, ибо не обладаю силой, о которой вы упомянули.
Рабийя сказала:
— Вашей силой — не тонуть в воде — обладает рыба. Мою способность -—летать по воздуху — имеет муха. Эти способности не являются частью реальной Истины и могут стать основанием для самомнения, а не для духовности.
Давным-давно жил дервиш, чья репутация, благодаря его духовным и мирским достижениям, возрастала год от года. Однажды он решил жениться. К удивлению всех, кто его знал, он выбрал женщину с самым отвратительным характером в округе.
Некий странствующий баба` (36), посетивший его вскоре после женитьбы, не мог скрыть любопытства при виде столь безгрешного человека, то и дело прерываемого и критикуемого глупой женщиной. Он попросил хозяина объяснить причину. Дервиш сказал: «Брат, когда вы проникаете за барьер очевидного, многие вещи становятся ясными. Дело в том, что речи моей жены не позволяют мне становиться слишком властным. Без неё моё положение мудреца могло вскружить мне голову. Кроме того, всегда есть шанс, что она сможет увидеть, сравнивая своё поведение с моим, что могла бы умерить свою грубость и обеспечить своё небесное блаженство».
36) Баба` — обращение к очень почитаемому человеку.
«Подражание мудрому — это на самом деле практика», — подумал про себя баба. Он был глубоко тронут объяснением и, как только добрался до дома, женился на женщине столь отвратительного характера, какую только смог найти.
Она ругала его в присутствий друзей, родственников и учеников. А его спокойствие только увеличивало её презрение и насмешки.
Не прошло и нескольких месяцев, как жена бабы совсем тронулась: она настолько привыкла задирать людей, не вызывая какой-либо реакции, что однажды набросилась на ещё более порочную женщину, которая убила её.
Овдовевший баба вновь повёл жизнь скитальца и в конце концов опять оказался у дома дервиша, которому и рассказал свою историю. Дервиш сказал: «Если бы вместо поспешного практикования полупонятного принципа вы расспросили меня, я рассказал бы вам, как осуществить его в вашей жизни. Пытаясь сделать добро себе, вы сделали зло другим».
Абу Наджум посетил общину одного из последователей суфизма, известного под именем Далил.
Далил сказал: «Посмотрите, как мы в нашем ордене размышляем о красоте Божественной Любви! Посмотрите, как мы предаёмся суровому аскетизму и самоотречению! Посмотрите, как мы читаем классиков и повторяем высказывания, и подражаем деяниям Древнего Избранника! Посмотрите, какого уважения мы добились: нами повсюду восхищаются, считают нас образцом, и мы действительно закладываем основание прочного здания!» Абу Наджум ничего не сказал. Он послал одного из своих учеников — Атийю — открыть в одном из городских кварталов молитвенный дом, где проводились бы непрерывные религиозные службы. Многие ученики Далила, приученные к религиозным обрядам, жаждая ещё большего, покинули своего мастера и устремились к новому святому. Затем Абу Наджум поручил одному невежественному безбожнику открыть эфирную теккию особой структуры, под блистающими сводами которой производились проповеди и декламировались пьяняще возвышенные слова и поэмы Божественной Любви. Другая часть учеников Далила устремилась туда, захваченная этим чудом. Далее Абу Наджум открыл школу, где выполнялось ритмическое вращение (37) под руководством самого отъявленного в Самарканде мошенника, и многие из учеников Далила, обольщённые новым течением, нашли удовлетворение в волнующих ощущениях от присутствия там; некоторые даже полагали, что результатом этой практики является совершение чудес.
37) Ритмическое вращение — религиозная практика у суфиев, характеризующаяся непрерывным вращением под музыку до экстатического состояния.
Не удовлетворившись этим, безжалостный Абу Наджум поручил одному узколобому церковнику днём и ночью читать высказывания и описывать деяния древних мастеров, сопровождая это декламацией обширных отрывков из суфийских классиков. Ещё одна часть последователей несчастного Далила присоединилась к этому «святому» и поглощала то, что он им давал. Последним актом было открытие Дома Повторений, в котором Абу Наджум предлагал жёсткую практику сурового аскетизма и настаивал на огромных жертвах от всех приходящих. В стенах Дома толпились принцы и крестьяне, богатые и бедные, торговцы и чиновники, шумно требующие испытаний и желающие подвергнуться страданию во имя благородной цели.
Из многих сотен учеников Далила только трое остались верны своему учителю. Абу Наджум пришёл к нему в монастырь и сказал: «Я сделал всё, что мог, чтобы показать тебе тебя. Теперь тебе остаётся самому испытать этих троих: действительно ли они являются последователями чего-либо или остаются с тобой по привычке и из сентиментальности или, возможно, просто наперекор общему поведению, чего вполне следует ожидать от некоторых при любых обстоятельствах».
Далил бросился к ногам истинного Учителя и сказал: «Теперь, когда я узнал, что страдаю от мелкого тщеславия и что мои ученики обмануты и жаждут фокусников, могу ли я иметь хоть слабую надежду стать вашим последователем?»
Абу Наджум ответил: «Пока ты убеждён, что питаешь неприязнь к тщеславию и что не получаешь удовольствие от того, что другие полагаются на тебя, не можешь. То, что мы должны продавать, доверено нам его хозяином. И не следует отдавать это за такую жалкую плату, как физическое страдание, деньги, которые люди хотят заплатить, чтобы приобрести нечто, или за чувственное удовольствие, принимаемое за служение Богу».
Далил сказал: «Но не говорит ли нам традиция, что, например, жертвовать — достойно?»
Абу Наджум ответил: «Эго было сказано людям, которые уже преодолели тщеславие. Если ты не сделал первого шага, как ты можешь пытаться сделать второй?»
Один могущественный царь, властитель необозримых земель, был так мудр, что великие мудрецы были его простыми слугами. И вот однажды случилось так, что он почувствовал себя расстроенным чем-то. Тогда созвал он всех слуг своих и сказал им слово своё: «Неведома мне причина, но что-то велит мне искать особое кольцо, которое сможет дать особый мир душе моей. И должно быть таковым это кольцо, чтобы в несчастье оно радовало меня и поднимало мне настроение, а в радости — печалило бы, если бы я бросал на него взгляд».
И мудрецы погрузились в глубокие размышления. И спустя некоторое время поняли они, какое кольцо хотел от них их властелин. И принесли они кольцо царю своему. И сияла надпись на нём: «И это пройдёт».
У великого императора Акбара было девять мудрецов. Он был достаточно богат для того, чтобы содержать их. Их так и звали — девять драгоценностей. Но не заметно было, чтобы он чему-нибудь научился у них.
И вот однажды Акбар был сильно разгневан и призвал к себе девять драгоценностей своих и сказал им слово своё: «Люди твердят, что вы — величайшие мудрецы в мире. Но сколько вы уже здесь, а я от вас ничему не научился! Тогда что вы здесь делаете?»
С одним из мудрецов пришёл ребёнок, он очень хотел посмотреть на царский дворец. И, услышав это, он рассмеялся. Акбар возмутился и молвил: «Это что ещё такое? Да знаешь ли ты, сын греха, в чьём присутствии осмелился ты раскрыть печать недоумия своего? Или отец твой так мудр, что чаду его не досталось и крохи разума, чтобы знать, как вести себя в присутствии великого царя!»
И ребёнок ответил: «Прости, о великий царь, да буду я жертвой за тебя! Смех мой не оскорбить тебя направлен, смех мой — против молчания мудрецов, ибо ведома мне причина их молчания, как ведомо мне, почему ты не в состоянии чему-нибудь научиться от них!»
Акбар пристально взглянул в глаза ребёнка. Лицо дышало чистотой детства и невинности, и в то же время оно было древнее времени. И Акбар спросил его: «Может, ты можешь научить меня чему-либо?» Ребёнок спокойно ответил ему: «Да!» Акбар велел: «Что ж, тогда учи!»
Ребёнок на это ответил ему: «Ладно, но прежде ты спустишься со своего трона, а я сяду на него. И тогда ты будешь спрашивать меня как ученик, а не как царь».
Акбар и впрямь сошёл с трона и сел на пол у ног ребёнка, а тот встал и сел на трон, сказав: «Ну, вот! Спрашивай!»
Акбар так ничего и не спросил. Он коснулся головой праха у ног ребёнка и молвил: «Да преумножатся знание и мудрость твоя! Отпала нужда в вопросах теперь. Простым смиренным сидением у ног твоих я уже многому научился».
-Жил однажды человек, одинокий и несчастный. И взмолился он: «Господи, пошли мне прекрасную женщину: я очень одинок, мне нужен друг».
Бог рассмеялся: «А почему не крест?»
Человек рассердился: «Крест?! Мне что, жизнь надоела? Я хочу только красивую женщину».
Что ж, он получил красивую женщину, но вскоре стал еще несчастнее, чем раньше: эта женщина стала болью в сердце и камнем на шее. Он снова взмолился: «Господи, пошли мне меч». Он собирался убить женщину и освободиться от неё, мечтал вернуть доброе старое время.
И снова Бог засмеялся: «А почему не крест? Не послать ли тебе уже крест?»
Человек разгневался: «А ты не думаешь, что эта женщина хуже любого креста? Пошли мне меч!»
Появился меч. Человек убил женщину, был схвачен и приговорён к распятию.
И на кресте, молясь Богу, он громко смеялся: «Прости меня, Господи! Я не слушал Тебя, а ведь Ты спрашивал, не послать ли мне крест, с самого начала. Если бы я послушался, я избавился бы от всей этой ненужной суеты».
Некто проходил по кладбищу и увидел роскошное мраморное надгробье. Надпись на нём гласила: «Здесь лежит великий законник и великий любовник». «Это невозможно, -~ сказал прохожий. -- Как могли двое оказаться в одной могиле? Любовник? Великий судья? Это невозможно!»
Лицо не соответствует твоей одежде
Когда Зун-н-Нун Мисри был ещё искателем, возвращался он из длительного путешествия через пустыню — голодный, жаждущий, усталый и ищущий ночлега. Подходя к небольшой деревушке, он увидел на крыше дома женщину. Должно быть, она работала там. так как приближался сезон дождей, а ей нужно было привести крышу в порядок. Он подходил всё ближе и ближе. И когда он подошёл совсем близко к дому, на крыше которого стояла женщина, она начала смеяться.
Зун-н-Нун был весьма озадачен: «Почему ты смеёшься? Что случилось?»
И женщина ответила: «Я приметила тебя ещё издали, входящим в деревню, и подумала, что очень уж ты смахиваешь на суфийского мистика, так как я ещё не видела тебя вблизи, а видела только твою рясу. Когда ты подошёл ближе, и я смогла увидеть твоё лицо, я поняла, что ты еще не Суфий, не Мастер, а только ученик. Но ты был ещё достаточно далеко, чтобы взглянуть в твои глаза. Когда ты подошёл ещё ближе, и я наконец смогла увидеть и глаза твои, я поняла, что ты не только не ученик, но ты даже не на Пути ещё. Ну а теперь, когда я вижу тебя целиком, я понимаю, что ты не только не на Пути, но ты даже и не слыхал о нём вообще. Вот почему я смеюсь: внешне ты выглядишь совсем как мистик, но лицо твоё не соответствует одежде твоей — рясе Суфия!»
Человек пришёл однажды к великому учителю Бахауддину Накшбанди и попросил его помощи и совета на пути Учения.
Бахауддин велел ему отказаться от духовных занятий и немедленно покинуть его дом. Добросердечный посетитель начал протестовать против такого решения Бахауддина.
— Ты получишь доказательство, — сказал мудрец.
В этот момент в комнату влетела птица и начала метаться туда и сюда, не зная, куда ей деваться, чтобы вылететь. Суфий подождал, пока птица уселась около единственного окна в зале, —- и тогда вдруг хлопнул в ладоши. Встревоженная птица вылетела прямо через проём окна на свободу. Тогда Бахауддин сказал:
— Для неё мой хлопок был чем-то вроде шока, даже оскорбления, — ты не согласен?
«Какая бы польза была тогда в наказании?»
Мастер-суфий почувствовал однажды жажду. Он сидел в окружении учеников и попросил маленького мальчика, который также сидел и слушал его, пойти и принести из колодца воды. Он дал ему глиняный кувшин очень тонкой работы и сказал: «Будь осторожен, кувшин глиняный и очень тонкой работы — сам понимаешь — антикварная ценность. Смотри, не разбей!» Затем он ударил мальчика, а потом молвил: «А теперь иди!»
Сидевшие вокруг не могли поверить своим глазам. И один милосердный человек спросил: «Что плохого сделал этот мальчик? За что ты наказал его?»
Мастер ответил: «Ничего не сделал. Но когда бы он разбил кувшин, какая польза была бы тогда в наказании?»
Один человек пришёл к врачу и сказал, что его жена не рожает ему детей.
Врач осмотрел женщину, пощупал её пульс и сказал: «Я не могу лечить от бесплодия, потому что я обнаружил, что по некоторым причинам вы умрёте через сорок дней».
Услышав это, женщина так разволновалась, что в оставшиеся дни не могла ни есть, ни пить, ни спать. Но в назначенный срок она не умерла, и поэтому муж пошёл выяснять отношения с врачом — как он это объяснит? А врач сказал: «Да, конечно, я знал это! Но теперь она может иметь детей».
Муж попросил объяснить ему подробно. На что врач сказал: «Ваша жена была очень толста, и бесплодие её было связано с этим. И я понял, что есть только одна вещь, которая сможет оторвать её от еды, — это страх смерти. Теперь рожайте на здоровье».
Однажды спросили у Шибли: «Кто направил тебя на Путь?» Шибли ответил: «Пёс. Однажды я увидел пса, почти умиравшего от жажды и стоявшего у края воды. Всякий раз, как он наклонялся, он видел собственное отражение, пугался и отскакивал, потому что думал, что там другая собака. Но вот необходимость стала такой, что он отбросил страх, прыгнул в воду — и отражение исчезло.
Пёс обнаружил, что препятствие, которым был он сам, — барьер между ним и тем, что он искал, исчез.
Таким же образом исчезло и моё собственное препятствие, когда я постиг, что это было то, что я считал самим собою. А Путь мой был мне впервые указан поведением собаки».
Жила-была корова. Во всём мире больше не было такого животного, которое давало бы столь регулярно так много молока такого высокого качества. Люди стекались со всех концов земли, чтобы посмотреть на это чудо.
Отцы говорили своим детям о преданности предназначенному ей долгу. Проповедники религии призывали свою паству по-своему превзойти её. Правительственные чиновники приводили её в пример как образец правильного поведения, планирования и мышления, которые могут быть воспроизведены в человеческом обществе. Короче, каждый был способен извлечь пользу для себя из существования этого чудесного животного.
Однако была одна черта, которую большинство людей не замечали, настолько они были увлечены очевидными достоинствами коровы. Видите ли, у этой коровы была маленькая привычка. И эта привычка состояла в том, что как только подойник наполнялся её признанным несравненным молоком, корова лягала его и переворачивала.
Рассказывают, что факир, который хотел учиться без всяких усилий, был через некоторое время изгнан из круга шейха Шаха Гватта Шаттара. Когда Шаттар отпускал его, факир сказал:
— У тебя есть репутация человека, который способен обучить всей мудрости в мгновение ока, и в то же время ты ждёшь, чтобы я проводил с тобой так много времени!
— Ты ещё не научился тому, как учиться. Но ты поймёшь, что я имею в виду, — сказал суфий.
Факир притворился, что ушёл, но вместо этого каждую ночь он прокрадывался к теккии, для того чтобы посмотреть, что делает шейх. Через короткое время он увидел, как шейх Гватт взял из какого-то инкрустированного металлического ларца драгоценный камень. Этот самоцвет он держал над головами своих учеников, говоря:
— Это передатчик моего знания и не что иное, как Талисман Просветления.
-Так это и есть секрет силы шейха, — подумал факир.
Той же ночью он пробрался в зал медитаций и украл талисман. Однако, как он ни старался, в его руках драгоценный камень не открывал никакой силы и никаких секретов. Он был горько разочарован. Он стал учителем, приобрёл учеников и пытался вновь и вновь просветлить их и самого себя при помощи Талисмана. Но всё было напрасно.
Однажды он сидел у своей святыни, после того как его ученики ушли спать, размышляя над своими проблемами, и вдруг заметил Шаттара, который появился перед ним.
— О факир! — сказал шейх Гватт. -- Ты всегда можешь украсть что-нибудь, но ты не всегда можешь заставить это работать. Ты можешь украсть даже знание, но оно будет бесполезным для тебя — подобно тому, как вору, укравшему у брадобрея бритву (сделанную благодаря знанию кузнеца), но не имеющему знания о том, как брить, бесполезна бритва. Он объявляет себя брадобреем и погибает из-за того, что не смог не только сбрить хоть одну бороду, а перерезал вместо этого несколько горл.
— Но у меня есть талисман, а у тебя нет, — сказал
факир.
— Да, у тебя есть талисман, но я Шаттар, — сказал суфий. — Своим умением я могу сделать другой талисман, ты же со своим талисманом не можешь стать Шаттаром.
— Зачем же ты тогда пришёл — просто мучить меня? — вскричал факир.
— Я пришёл сказать тебе, что если бы ты мыслил не настолько буквально, воображая, будто иметь вещь — это то же самое, что быть способным измениться при помощи её, то ты был бы готов учиться тому, как учиться.
Однако факир считал, что суфий просто пытается заполучить обратно свой талисман, и поскольку он не был готов учиться тому, как учиться, то решил неуклонно продолжать свои эксперименты с драгоценным камнем. Его ученики продолжали делать так, и их последователи, и последователи их последователей... Фактически ритуалы, которые являются результатом его неустанного экспериментирования, в наши дни составляют сущность их религии. Никто не может себе вообразить — настолько эти события стали освещены временем — что обычаи эти имеют своё собственное происхождение и возникли при тех обстоятельствах, которые только что были рассказаны.
Почтенные практики веры стараются также быть настолько благочестивыми и безупречными, что эта вера никогда не умрёт.
Один хвастливый богач привёл однажды суфия, чтобы показать свой дом. Он водил его по комнатам, которые были заполнены бесценными произведениями искусства, великолепными коврами и всевозможными фамильными драгоценностями. В конце он спросил:
— Что поразило вас больше всего?
Суфий ответил:
-Тот факт, что земля в силах выдержать тяжесть столь массивного здания.
Как-то раз китайский император направил посольство к Хакиму Санаи. Поначалу Санаи отказался «послать свою мудрость для получения и изучения учёными». Однако после долгих обсуждений он согласился представить на рассмотрение некоторые учения. Он также направил императору тщательно запечатанное письмо. В нём содержалось объяснение этих учений.
Учения состояли из двенадцати утверждений, шести посохов, трёх вышитых тюбетеек и одного гравированного камня.
Император передал предметы учёным, дав им три года на то, чтобы исследовать послание и составить отчёт о найденном.
Когда подошёл срок, выяснилось, что учёные написали по этому вопросу книги, критикуя друг друга, основали секты и школы толкований и нашли этим предметам разнообразные применения — от предметов украшения до средств гадания, от объектов поклонения до орудий телесного наказания.
Император прочитал письмо Хакима. Вначале в нём описывались все произошедшие события. Затем в нём было раскрыто настоящее назначение этих предметов и утверждений. В конце говорилось: «Но поскольку информация о настоящем значении этих предметов была передана и не получена, то аудитория не подготовлена для них и, следовательно, обязательно использует их неправильно: передача плюс согласие не равны пониманию. Таким образом, это письмо является ответом на первоначальный вопрос — почему я казался сопротивляющимся тому, чтобы передать мои секреты учёнейшим людям земли. Я не сопротивлялся — я был неспособен».
Жила-была женщина, которая слышала о Небесном Плоде. Она возжелала его. Она спросила дервиша по имени Сабар:
— Как я могу найти этот Плод, чтобы достичь немедленного знания?
—Лучшим советом было бы сказать, чтобы ты училась со мной, — сказал дервиш. — Но если ты делать этого не будешь, то тебе нужно намеренно странствовать по всему миру, временами без всякого отдыха.
Она ушла от него и нашла другого, Арифа-мудрого, а затем нашла Хакима-мудреца, затем Маджуда-безум-ного, затем Алима-учёного и много-много других...
Она провела тридцать лет в поисках. Наконец она пришла в сад. Там росло Древо Небес, и на его ветке висел яркий Небесный Плод. Около Древа стоял Сабар, первый дервиш.
— Почему ты не сказал мне, когда мы впервые встретились, что ты являешься Хранителем Небесного Плода? — спросила она его.
— Потому что тогда ты не поверила бы мне, Кроме того, дерево приносит Плод только один раз в тридцать лет и тридцать дней.
Бахауддин эль-Шах, великий учитель дервишей Накшбанди, однажды встретил собрата на большой площади Бухары. Вновь пришедший был бродячим каландаром (38) из ордена Маламати, «Людей укора». Бахауд-дин был окружён учениками.
38) Каландар — монах.
— Откуда ты пришёл? — приветствовал он прибывшего обычной суфийской фразой.
— Понятия не имею, — сказал тот, глупо улыбаясь. Некоторые из учеников Бахауддина выразили своё
неудовольствие таким неуважением.
— Куда ты идёшь? — настаивал Бахауддин.
— Не знаю, — крикнул дервиш.
— Что есть Бог?!
К этому времени вокруг собралась большая толпа.
— Не знаю.
— Что есть зло?
— Понятия не имею.
— Что неправильно?
— Всё, что плохо для меня.
Толпа, выйдя из терпения, так раздражал её этот дервиш, прогнала его прочь. Он ушёл целенаправленно — в том направлении, которое вело в никуда настолько, насколько каждый знал.
— Дураки! — сказал Бахауддин Накшбанд. — Этот человек играет часть человечества. В то время как вы отвергли его, он намеренно демонстрировал безголовость, как её демонстрирует каждый из вас. Всё несознательно — каждый день вашей жизни.
Жил некогда суфий, который также был преуспевающим купцом и накопил много богатств.
Один человек, посетивший суфия, был потрясён его явным богатством. Он рассказывал: «Мне только что довелось увидеть такого-то суфия. Знаете, он окружён всевозможной роскошью».
Когда об этом сообщили суфию, он сказал: «Мне было известно, что я окружён всеми предметами роскоши за одним единственным исключением. Теперь же я знаю, что в день, когда пришёл этот человек, моя коллекция предметов роскоши стала завершённой».
Некто спросил его, что же явилось последним предметом роскоши.
«Последний предмет роскоши — иметь кого-то завидующего», — ответил суфий.
Некий суфийский мастер однажды объявил, что он возрождает церемонию Дароподношений, согласно которой раз в году приносятся дары к гробнице одного из прославленных учителей.
Люди всех сословий пришли из отдалённых мест, чтобы отдать свои подношения и услышать, если возможно, что-нибудь из учения мастера.
Суфий приказал, чтобы дары были сложены на полу в центре зала для приёмов, а все жертвующие расположились по кругу. Затем он стал в центре круга.
Он поднимал дары один за другим. Те, на которых было написано имя, он возвращал владельцу. «Оставшиеся — приняты, — сказал он. — Вы все пришли, чтобы получить урок. Вот он. Вы имеете теперь возможность понять разницу между низшим поведением и высшим.
Низшее поведение — это то, которому учат детей, и оно является важной частью их подготовки. Оно заключается в получении удовольствия от того, чтобы давать и принимать. Но высшее поведение — давать, не привязываясь словами или мыслями ни к какой плате за это. Итак, поднимайтесь к такому поведению, от меньшего к большему.
Тот, кто продолжает довольствоваться меньшим, не поднимется. Нельзя также получать плату удовлетворением на более низком уровне. Это — смысл учения сдержанности. Отделитесь от удовольствий низшего рода, таких, как думать, что вы сделали что-то хорошее, и осознайте высокое достижение — делать нечто действительно полезное».
Человек, намеревавшийся стать учеником, сказал Зун-н-Нун Мисри Египтянину:
— Превыше всего в этом мире я хочу быть принятым на Путь Истины.
Зун-н-Нун ответил ему:
— Вы можете присоединиться к нашему каравану лишь в том случае, если сумеете сначала принять два условия. Первое -— вам придётся делать то, что вам делать не хочется. Второе — вам не будет позволено делать то, что вам хочется делать. Именно «хотение» стоит между человеком и Путём Истины.
Это случилось в неизвестной стране и в неизвестное время, когда хитрый человек проходил мимо кафе и встретил дьявола. Дьявол был в очень плохом настроении, был голодным и жаждущим, и хитрый человек пригласил его в кафе, заказал кофе к спросил, в чём его горе. Дьявол сказал, что у него нет никакого дела. В прежние дни он привык покупать души и сжигать их в древесный уголь, так как, когда люди умирали, они имели очень жирные души, которые он мог брать в ад, и все дьяволы были довольны. Но теперь все они в аду были потеряны — они погасли, так как, когда умирали, не оставляли никаких душ.
Тогда хитрый человек высказал мысль, что, возможно, они могли бы делать некоторые дела вместе.
— Научи меня, как делать души, — сказал он, — и я дам тебе знак, чтобы показать, какие люди имеют души, сделанные мной.
И он заказал ещё кофе. Дьявол объяснил, что он должен научить людей вспоминать себя, не отождествляться и так далее, и тогда спустя некоторое время они вырастили бы души.
Хитрый человек начал работать, организовал группы и учил людей вспоминать себя. Некоторые из них начали работать серьёзно и пробовали вводить в практику то, чему он их учил. Затем они умирали и когда приходили к вратам небес, там находился святой Пётр со своими ключами, с одной стороны, и дьявол — с другой. Когда святой Пётр был готов открыть врата, дьявол говорил: «Могу я задать только один вопрос — вспоминали ли вы себя?» «Да, конечно», —- отвечал человек, и вслед за тем дьявол говорил: «Извините, эта душа моя». Так продолжалось в течение долгого времени, пока не ухитрились каким-то образом сообщить на землю, что происходило у небесных врат. Услышав это, люди, которых учил хитрый человек, пришли к нему и сказали: «Почему вы учите нас вспоминать себя, если, когда мы говорим, что вспоминаем себя, дьявол берёт нас?» Хитрый человек спросил: «Разве я учил вас говорить, что вы вспоминаете себя? Я учил вас не болтать».
В далёкой стране жило некогда идеальное общество. Члены этого общества не знали тех страхов, которые сегодня мучают нас. Они не знали также неопределённости и неустойчивости, отличаясь целеустремлённостью, и располагали более разнообразными средствами самовыражения. Хотя им не были знакомы стрессы и напряжения, которые сейчас считаются существенными для прогресса человечества, жизнь их была богаче, потому что иные, лучшие элементы заменили эти явления. Другими словами, их образ жизни был несколько иным. Мы даже можем сказать, что наши современные восприятия представляют собой только грубую, кустарную модель тех реальных восприятий, которые были характерны для членов идеального общества.
Они жили реальной жизнью, а не полужизнью. Мы можем назвать их людьми Эльар.
У них был вождь, которому стало известно, что в их стране невозможно будет жить в течение, скажем, двадцати тысяч лет. Он разработал план спасения, понимая, что их потомки смогут успешно вернуться домой только после многих испытаний. Он нашёл для них место убежища — это был остров, весьма отдалённо напоминавший их родину. Из-за различий в климате и других условий жизни эмигрантам пришлось претерпеть некоторые изменения. Они стали физически и морально более приспособленными к новым обстоятельствам, например, тонкие восприятия стали более грубыми, подобно тому, как в соответствии с потребностями ремесла грубеет рука человека, занимающегося физическим трудом.
Для того чтобы смягчить боль, которую принесло бы сравнение между старыми и новыми условиями, людей почти полностью заставили забыть о своём прошлом. О нём остались лишь слабые воспоминания, но этого было достаточно, чтобы полностью пробудиться в нужный момент.
Эта система была очень сложной, но хорошо организованной. Органы, с помощью которых люди выживали на этом острове, были также превращены в органы физического и умственного наслаждения, а те органы, которые были действительно творческими на их старой родине, были поставлены в особое положение неопределённости. Они были связаны с их слабой памятью и находились как бы в состоянии подготовки к своей конечной активизации.
Эмигранты обосновывались медленно и болезненно, приучая себя к местным условиям. Возможности острова были такие, что, соединив их с усилиями и определённой формой руководства, люди смогли бы перебраться на другой остров, расположенный уже ближе к их родине. Это был первый из целого ряда островов, на которых происходила постепенная акклиматизация.
Ответственность за эту «эволюцию» была возложена на тех, кто мог с ней справиться. Естественно, что таких людей было очень мало, потому что для основной массы практически было невозможно удержать в своём сознании оба вида знания, тем более что одно из них, казалось, противоречит другому. Определённые специалисты взяли на себя обязанность охраны «особой науки».
Эта наука (метод осуществления перевозок) была не чем иным, как знанием мореходного искусства и его практического применения. Требовались также инструкторы, сырьё, люди, усилия и понимание. Располагая всем этим, люди смогли бы научиться плавать или просто принимать участие в постройке кораблей, но нужно было пройти определённую подготовку. В течение некоторого времени этот процесс шёл нормально.
Затем случилось так, что некий человек, лишённый необходимых качеств, восстал против такого положения вещей и сумел развить блестящую идею. Он понял, что усилия по подготовке к побегу ложатся тяжёлым и, по-видимому, нежелательным грузом на людей. Б то же время они склонны были верить тому, что им говорили о работе, связанной с побегом. Поэтому он сделал вывод, что, используя эти два фактора, он сможет захватить власть и отомстить тем, кто, по его мнению, недооценил его. Он просто-напросто предложит избавиться от этого груза, утверждая, что никакого груза нет.
И он сделал такое заявление:
«Нет никакой необходимости совершенствовать свой ум и тренировать его так, как это было вам описано. Человеческий ум и без того является стабильным и последовательным. Вам говорили, что нужно стать искусным мастером для того, чтобы построить корабль. А я говорю вам, что не нужно становиться мастерами -вам вообще не нужны никакие корабли! Для того, чтобы выжить и остаться членом общества, островитянину необходимо соблюдать всего лишь несколько правил. Развивая врождённое чувство, присущее всем, он может достичь всего на этом острове, являющемся нашим домом, общим достоянием и наследием».
Сумев вызвать у людей интерес, оратор «обосновал» своё заявление следующими доводами:
«Если корабли и плавание действительно реальны, покажите нам корабли, уже совершившие путешествия, и пловцов, вернувшихся назад!»
Инструкторы не могли принять подобного вызова. Он был рассчитан на то, что ослеплённая толпа не увидит лжи. Дело в том, что корабли иногда не возвращались назад, а возвратившиеся пловцы претерпевали такие изменения, что становились невидимыми для остальных.
Толпа требовала ясных доказательств, «Кораблестроение — это искусство и ремесло, — говорили беглецы, пытаясь унять волнение. — Изучение и применение этого знания требуют использования особой техники. Всё это, вместе взятое, вызывает общую активность, которую нельзя изучать по частям, как этого требуете вы. Эта активность сопровождается присутствием неосязаемого элемента, называемого баракой, от названия которого произошло слово "барк", то есть корабль. Это слово означает "тонкость", и его нельзя показать вам».
«Искусство, ремесло, общее, барака -- чепуха!» -закричали революционеры и повесили всех кораблестроителей, которых смогли обнаружить.
Новое учение было принято с радостью — как провозвестие освобождения. Человек обнаружил, что он уже вполне созрел. Он, по крайней мере, временно почувствовал себя свободным от ответственности.
Благодаря простоте и удобству революционной концепции большинство других способов мышления были вскоре забыты. Очень быстро её уже стали считать фундаментальным понятием, которое не стал бы оспаривать ни один здравомыслящий человек. Здравомыслящими считались, разумеется, те, кто не вступал ни в какие противоречия с общей теорией, на которой теперь основывалось общество.
Идеи, которые противоречили ей, сразу же объявлялись неразумными, а всё неразумное считалось плохим. Поэтому если у кого-либо появлялись какие-то сомнения, ему приходилось либо подавлять их, либо игнорировать, так как любой ценой он должен был производить впечатление разумного человека.
Надо сказать, что слыть разумным не составляло труда. Нужно было только придерживаться ценностей общества, тем более что истинность разумного не требовала доказательств, если человек не мыслил себе жизни вне острова.
Теперь общество пришло в определённое равновесие в пределах острова и, если подходить к нему с его мерками, производило впечатление внушающей доверие завершённости. Оно было основано на разуме и чувстве и выглядело вполне благовидно. Например, на вполне разумной основе было разрешено людоедство. Обнаружилось, что человеческое тело съедобно. Съедобность — признак пищи. То есть человеческое мясо — тоже пища. Для того, чтобы компенсировать недостатки подобного рассуждения, нашли следующий выход: в интересах общества людоедство поставили под контроль. Компромисс стал отличительным признаком временного равновесия. Каждый раз, когда кто-нибудь находил возможность для нового компромисса, общество порождало новые социальные нормы.
Поскольку искусство кораблестроения не находило видимого применения в условиях этого общества, то любая деятельность, связанная с ним, легко могла быть сочтена нелепой. В кораблях не нуждались — некуда было ехать. Из определённых предположений можно было сделать определённые выводы, с помощью которых «доказывали» эти самые предположения. Это называется псевдоопределённостью и заменяет собой реальную определённость. Именно с этой псевдоопределённостью мы сталкиваемся ежедневно, допуская, что завтра мы будем всё еще живы. Наши островитяне применяли её вообще ко всему.
Две статьи Большой Универсальной Энциклопедии Острова могут дать нам представление о том, как всё это происходило. Черпая свою мудрость из единственного интеллектуального источника, доступного им, учёные светила острова сделали следующие выводы (открытия):
«Корабль - - нечто раздражающее. Воображаемое средство передвижения, с помощью которого, как утверждают мошенники и лжецы, можно "пересекать" воду, что с точки зрения современной науки является абсурдом. На острове не существует водонепроницаемых материалов, из которых можно было бы построить такой корабль, не говоря уже о том, что с Острова просто некуда плыть. Пропаганда кораблестроения является самым тяжёлым преступлением, описанным в статье XVIII УГОЛОВНОГО кодекса ("Защита легковерных").
Мания кораблестроения — крайняя форма ухода от окружающей действительности, признак плохой приспособляемости к окружающей обстановке. В соответствии с Конституцией все граждане, подозревающие о наличии у кого-либо этого ужасного состояния, обязаны уведомить официальные органы. Смотрите: "Плавание", "Психические отклонения", "Преступление".
Плавание — нечто отталкивающее. Это воображаемый метод передвижения тела через водное пространство, исключающий возможность потопления и используемый главным образом с целью достижения какого-либо места вне Острова. Человек, "изучающий" это отталкивающее ремесло, должен пройти нелепый ритуал. На первом уроке он должен, лежа на земле, двигать руками и ногами, подчиняясь команде "инструктора". В целом, основой этой концепции послужило стремление самозваных "инструкторов" навязывать свою волю легковерным в первобытные времена. Позднее этот культ принял форму эпидемической мании. Смотрите: "Корабль", "Ереси", "Псевдоискусство"».
Словами «раздражающее» и «отталкивающее» на острове пользовались для того, чтобы указать на то, что противоречило новому учению, которое именовалось «приятным». Смысл этого заключался в том, что теперь люди должны были доставлять удовольствие себе в соответствии с тем, что было полезно Государству. Государством называли совокупность всех людей.
Неудивительно, что с самого начала новой эры сама мысль о возможности покинуть остров наполняла людей ужасом. Такой же неподдельный ужас можно было наблюдать у отсидевших долгий срок заключённых перед выходом на свободу. Вне места заключения — неясный, незнакомый, враждебный мир.
Остров не был тюрьмой, но он был клеткой, незримые ограничения которой действовали куда более эффективно, чем любые видимые преграды.
Общество островитян становилось всё более и более сложным, поэтому мы сможем охватить лишь некоторые из его выдающихся особенностей. Оно располагало богатой литературой. Кроме художественных произведений, существовало множество книг, описывающих ценности и достижения нации. Была создана также целая система аллегорической литературы, живописавшей те ужасы, которыми полна была бы жизнь, если б общество не утвердило себя в своём нынешнем счастливом состоянии.
Время от времени «инструкторы» пытались помочь бежать всем сразу. Капитаны жертвовали собой ради восстановления условий, при которых ныне скрывающиеся кораблестроители смогли бы продолжить свою работу. Историки и социологи связывали эти усилия с условиями Острова, не допуская и мысли о возможности каких-либо контактов вне этого замкнутого общества. Почти для всех случаев можно было сравнительно легко найти правдоподобные объяснения. В расчёт не принимались никакие принципы этики, так как учёные с неподдельным усердием продолжали изучать лишь то, что им казалось истинным. «Можем ли мы делать больше?» — спрашивали они, считая, что альтернативой «больше» могут быть чисто количественные усилия. «Что ещё мы можем сделать?» — и так спрашивали они друг друга, думая, что это «ещё» подразумевает собой нечто иное. Их реальной проблемой было то, что они считали себя способными задавать вопросы, игнорируя тот факт, что постановка вопроса не менее важна, чем ответ на него. Островитяне, конечно, располагали широкими возможностями для мышления и деятельности и в пределах своих маленьких владений. Разнообразие идей и различий во взглядах создавали впечатление освобождения. Мысль поощрялась, естественно, при условии, что она не была абсурдной.
Допускалась свобода высказываний, но от неё было мало толку без совершенствования понимания, к которому не стремились. В соответствии с изменениями, происходившими в обществе, работа и цели мореплавателей должны были выражаться различными способами. Это сделало понимание их реальности ещё более затруднительным для тех, кто пытался следовать им, придерживаясь понятий, принятых на острове. Из-за всей этой неразберихи иногда даже способность помнить о возможности побега могла стать препятствием. Постоянное осознание такой возможности не было чем-то особым, однако желавшие бежать чаще всего довольствовались какой-либо заменой. Неясная концепция плавания не могла быть полезной без ориентации, но даже тем, кто больше других хотел заняться кораблестроением, было внушено, что они уже обладают такой ориентацией. Они уже созрели. Они ненавидели всех, кто говорил им о том, что они могут нуждаться в подготовке.
Страшные представления о плавании или кораблестроении часто заслоняли собой возможности реального прогресса. Во многом в этом были виноваты пропагандисты псевдоплавания или аллегорических кораблей, заурядные мошенники, предлагавшие уроки тем, кто был ещё не в состоянии плавать, или обещавшие проезд на кораблях, которых они не могли построить.
Потребности общества с самого начала вызвали необходимость в некоторых формах подготовки и мышления, развившихся впоследствии в то, что стали именовать наукой. Этот великолепный подход к делу, столь важный там, где он мог найти хоть какое-то применение, в конце концов перерос рамки реального смысла. После «приятной» революции так называемый «научный подход» стали раздувать так, что он заменил собой вообще все идеи. Наконец, всё, что не вмещалось в рамки, стали называть «ненаучным» (удобный синоним для слова «плохой»).
Из-за отсутствия должного подхода островитяне, подобно людям, предоставленным самим себе в прихожей и нервно перелистывающим журналы, погрузились в поиски различных замен тому, что было первоначальной (и, естественно, конечной) целью переселения общества.
Некоторым более или менее успешно удалось переключить своё внимание на сугубо эмоциональную деятельность. Существовали различные виды эмоциональных проявлений, но не было соответствующей шкалы для их оценки. Все эмоции считались «глубокими» или «проникновенными», во всяком случае, более проникновенными, чем отсутствие таковых. Эмоции, приводившие людей к самым крайним физическим или ментальным проявлениям, автоматически нарекались «глубокими».
Большинство людей ставили перед собой различные цели или позволяли другим делать это. Например, они могли следовать различным культам, стремились приобрести деньги или социальное положение. Одни поклонялись определённым вещам и чувствовали себя выше всех остальных; другие, отвергая идею поклонения чему бы то ни было, считали, что у них нет идолов и позволяли себе насмехаться над остальными.
Шли века, и остров покрывался осколками этих культов. К несчастью, в отличие от обычных осколков, они могли сами поддерживать своё существование. Различные люди, руководствовавшиеся самыми лучшими побуждениями и не только ими, снова и снова комбинировали эти культы, получавшие вторую жизнь. Для любителей и интеллектуалов всё это представляло собой сокровищницу научного материала (или же материала «посвящённых») и создавало у них утешительное ощущение разнообразия.
Увеличивались многочисленные возможности удовлетворения различных ограниченных склонностей. Остров был переполнен дворцами и монументами. Люди, конечно, гордились этими достижениями и считали, что живут счастливо, ибо никто из них не мог бежать.
Кораблестроение имело некоторое отношение к определённым сторонам их жизни, но почти никто не знал, какое именно.
Корабли тайно поднимали паруса, пловцы продолжали обучать плаванию. Обстановка на острове не смогла наполнить души этих посвящённых людей смятением. В конце концов, они тоже выросли в этом обществе. И были прочно связаны с ним и его судьбой.
Однако зачастую они вынуждены были оберегать себя от слишком пристального внимания своих сограждан. Некоторые «нормальные» островитяне пытались спасать их от них самих. Другие пытались убивать их, руководствуясь столь же возвышенными соображениями. Третьи страстно желали получить от них помощь, но не могли найти их.
Все эти реакции на существование пловцов были следствием одной и той же причины, воспринятой различными умами по-разному. Этой причиной было то, что едва ли кто-нибудь знал сейчас, кем в действительности были пловцы, чем они занимались и где их можно было найти.
По мере того как жизнь на острове становилась всё более и более цивилизованной, люди стали заниматься странным, но полезным делом. Смысл его заключался в том, что они выражали сомнение в правильности системы, в условиях которой жило общество. Конкретное проявление сомнений, касавшихся социальных ценностей, приняло форму насмешек над ними. Эта деятельность сначала могла быть окрашена весёлыми или печальными тонами, но в действительности она превратилась в повторяющийся ритуал. Потенциально это было полезным делом, но развитию его истинно творческой функции часто мешали.
Людям казалось, что, дав своим сомнениям хотя бы временно проявиться, они смогут каким-то образом смягчить их, избавиться от них и чуть ли не примириться с ними. Сатиру считали многозначительной аллегорией; аллегории принимали, но не могли усвоить. Пьесы, книги, фильмы, стихи и памфлеты были обычным средством такого развития, хотя этим же были заняты и особые направления в более научных отраслях знания. Многие островитяне считали эмансипированным, современным или прогрессивным следовать этому культу, а не старым.
Здесь и там кандидаты приходили к инструкторам плавания, чтобы заключить с ними соглашение, и обычно происходил такой стереотипный разговор:
— Я хочу научиться плавать,
— Вы хотите договориться об этом?
— Нет, я только должен взять с собой тонну капусты.
— Какой капусты?
— Еды, которая потребуется на другом острове.
— Но там есть еда и получше.
— Я не понимаю, о чём вы говорите. Я не могу быть уверенным в этом и должен захватить свою капусту.
— Но вы не сможете плыть с целой тонной капусты!
— Тогда я не смогу ехать. Вы называете её грузом, а для меня это самая необходимая вещь.
— Допустим, что в качестве аллегории мы назовем это не капустой, а «предположениями» или «разрушительными идеями».
— Я лучше пойду со своей капустой к тому инструктору, который понимает, что мне нужно.
Одному ловкому негодяю были доверены группы сирот. Заметив, что дети имеют определённые сильные и слабые стороны, он решил извлечь выгоду из этого знания. Вместо того, чтобы учить их владеть искусством учения, он уверял их, что они уже обладают им. Далее, он заставлял их делать одни вещи и воздерживаться от других и таким образом удерживал большинство из них в слепом подчинении своему руководству. Он никогда не раскрывал, что изначально ему было поручено научить их учиться.
Когда дети подросли, он заметил, что, несмотря на все его усилия, некоторые освободились от его влияния, тогда как остальные не вышли из рамок повиновения.
Затем ему было доверена вторая школа сирот. От них он не требовал послушания и уважения напрямую. Вместо этого он подчинил их своей воле, говоря им, что культура ума — единственная цель образования, и взывая к их самомнению. «Ум, — говорил он, — даст вам универсальное понимание».
«Должно быть, это правда, —думали дети. — В конце концов, почему мы не можем разрешить все проблемы самостоятельно?»
Он подкреплял это положение демонстрациями. «Этот человек, — говорил он, — порабощён своими эмоциями. А тот человек руководствуется своим интеллектом. Насколько же он счастливее от того, что свободен от эмоционального безумия!»
Он никогда не позволял детям предполагать, что существует альтернатива выбору между эмоциями и интеллектом, а именно — интуиция, которая, однако, может быть подавлена или затушёвана либо тем, либо другим, и чьё проявление всегда отвергается как случайное совпадение или беспочвенная догадка.
Есть два типа «привычного» поведения: один происходит от простого подражания, другой основан на интуиции, обуздывающей и эмоции, и интеллект. Но поскольку интуитивное поведение связано с истинной реальностью, этот зловредный старик просто упразднил его в пользу подражательного поведения.
Тем не менее некоторые дети подозревали, что определённые удивительные стороны жизни не укладываются в его фрагментарную схему, и спрашивали его, нет ли ещё чего-нибудь нераскрытого, некой тайной силы. Одной группе спрашивающих он ответил: «Конечно, нет! Такое суеверное представление происходит вследствие ошибочной работы ума. Не придавайте значения совпадению. Совпадение --не более чем случайность, которая, несмотря на эмоциональную привлекательность, лишена какого-либо интеллектуального звучания».
Другой группе он сказал: «Да, в жизни есть больше, чем вы когда-либо сможете узнать, потому что этого нельзя достичь прямым распространением научной информации, которую я вам давал или которую вы сумеете собрать под моим руководством».
Однако он позаботился о том, чтобы эти две группы не могли обменяться мнениями и понять, что он дал два противоречивых ответа. Теперь, когда дети сообщали ему о необъяснимых явлениях, он предавал их забвению как не относящиеся к науке.
Он знал, что без опоры на интуицию дети никогда не вырвутся из невидимой сети, которой он их опутал, и что интуитивное знание тайн, исключённое из их образования, могло быть достигнуто только при определенной гармонии ума и эмоций. Поэтому он учил их не обращать внимания на изменения состояния ума, ибо, обнаружив, что сила восприятия меняется от часа к часу, они могли бы догадаться, как много он от них утаил. Его обучение лишило их способности помнить те проявления интуиции, которые были им дарованы, и они были склонны придерживаться приготовленных негодяем логических схем.
Дети, которых он неправильно обучал в первой школе, теперь выросли, и поскольку он позволил им подойти ближе к пониманию истинной природы жизни, некоторые случайные замечания, сделанные ими членам второй школы, поколебали веру последних в научную истину. Поэтому он спешно собрал тех учеников первой школы, кто оставался ему верен, и послал их проповедовать невразумительные доктрины, претендующие на объяснение скрытого механизма жизни. Затем он обратил внимание учеников второй школы на этих учителей, сказав: «Слушайте внимательно, но не забывайте обдумывать».
Однако некоторые члены первой школы, порвавшие с учением старого негодяя, возражали им, говоря: «Мы тоже отвергаем эти учения, но то, что они неспособны объяснить тайный механизм жизни, который вы ищете, не отрицает его существования». Те ответили: «Можете ли вы тогда изложить тайну в логических терминах?» Однако им было сказано, что делать так —- значит отрицать истину.
Тогда они возразили: «Неистинно то, что не может выдержать холодный свет разума». Немногие тем не менее восклицали: «Мы готовы верить всему, что вы говорите нам! Мы считаем вас замечательными!» Однако они были так же безнадёжно потеряны, как интеллектуальные дети и учителя невыразительных доктрин, поскольку полагались только на рабскую доверчивость, а не на интуицию.
Система образования пришла в состояние хаоса. Расплодилось столь много направлений мысли, что часто говорилось: «Я не могу никому доверять. Я должен разобраться сам, применяя высшую волю».
Старый негодяй, заваривший всю эту кашу, процветал, подобно безумцу, радующемуся действию разрушительных сил. В особенности его культ интеллекта поощрял эгоцентризм и разногласия. А тем, кто ощущал внутреннюю неуверенность, чувство неполноты или тягу к чему-то целостному, истинному, он говорил: «Отвлеките своё внимание честолюбием!» Он учил их домогаться почестей, денег, имущества, сексуальных успехов, состязаться с окружающими, предаваться любимым занятиям и развлечениям.
Говорят, что когда лошадь не может найти траву, она ест сено. За неимением зеленой травы Истины, они питались сухим сеном, которым он наполнял их кормушки.
Старик изобретал для них всё больше и больше отвлекающих средств: мода, повальные увлечения, различные течения в искусстве, музыке и литературе, спортивные соревнования и все виды достижений, которые давали им временное облегчение от того чувства нехватки. Они были подобны больному, который принимает от своего врача болеутоляющие средства, поскольку тот уверяет его, что болезнь излечима. Или же их ситуация была подобна ситуации обезьяны с диким яблоком: она схватила яблоко, лежащее в бутыли, но горлышко слишком узко, чтобы вытащить руку с яблоком. Из-за бутыли она не может убежать — вскоре ее хватают и сажают в мешок. Однако она гордо кричит: «Тем не менее у меня есть яблоко!»
Фрагментарное видение жизни, навязанное человечеству старым негодяем, стало общепринятым, а те немногие люди, которые пытались указать действительное местопребывание Истины, считались безумными и легко опровергались при помощи старого аргумента: «Если то, что вы говорите, истинно, тогда докажите нам логически!»
Фальшивую монету берут лишь потому, что существует настоящая, и многие люди в глубине души знали это. Но они были, как дети, рождённые в доме, из которого им не разрешалось выходить, и обречённые бродить из одной комнаты в другую, не зная, что где-то может быть другой дом с другой обстановкой и другим видом из окон.
Дервишу Ладжаварду, который учился у ног великого суфийского учителя, было сказано, чтобы он усовершенствовал своё знание в упражнениях по чувствительности. Затем он должен был вернуться к своему мастеру для дальнейших инструкций. Он удалился в лес и стал концентрироваться на внутреннем созерцании с огромной силой и прилежанием до тех пор, пока ничто уже не могло побеспокоить его.
Однако он недостаточно хорошо концентрировался на необходимости в равной степени удерживать все объекты в своём сердце, и его жажда добиться успеха в своём упражнении оказалась несколько сильнее, чем его решение вернуться в ту школу, из которой он был послан медитировать.
И однажды, когда он концентрировался на своём внутреннем «Я», слабый звук достиг его слуха. Раздражённый этим, дервиш взглянул вверх на ветку дерева, с которой, казалось, доносился звук, и увидел птичку. Б голове у него пронеслась мысль, что эта птичка не имеет права мешать упражнениям столь преданного своему делу человека. Как только он осознал эту мысль, птичка упала к его ногам мёртвой.
Здесь следует сказать, что дервиш не был настолько продвинувшимся, чтобы понимать, что на всём Пути есть испытания. Всё, что он мог видеть в этот момент, так это то, что он достиг такой силы, которой никогда не имел раньше. Он смог убить живую тварь, или, может быть, она была убита какой-нибудь другой силой, находящейся вне его, за то, что помешала его самоуглублению!
«Должно быть, я — действительно великий суфий», — подумал дервиш. Он поднялся и пошёл к ближайшему городу. Добравшись до него, он нашёл хорошенький домик и решил попросить там чего-нибудь поесть. Когда на его стук какая-то женщина открыла дверь, дервиш сказал:
— Женщина, принеси мне пищу, потому что я продвинувшийся дервиш, а в том, чтобы накормить того, кто находится на Пути, есть заслуга.
— Так быстро, как только смогу, почтенный дервиш, — ответила женщина и исчезла внутри.
Но прошло довольно долгое время, а она всё не возвращалась. С каждой проходящей минутой дервиш становился всё более и более нетерпеливым. Когда женщина вернулась, он сказал ей:
— Считай себя счастливой, потому что я не направил на тебя ярость дервиша; не каждый знает, что несчастье может прийти из-за непослушания избранному.
— Несчастье действительно может прийти, если человек не способен воспрепятствовать ему через свой собственный опыт, — сказала женщина.
— Как ты смеешь отвечать мне подобным образом? — закричал дервиш. — И что ты хочешь этим сказать?
— Я только хочу сказать, — сказала женщина, — что я — не птичка на лесной опушке.
При этих словах дервиш остолбенел.
— Мой гнев не причиняет тебе вреда, и ты даже можешь читать мои мысли, — пробормотал он. И он попросил женщину стать его учителем.
— Если ты не послушался своего собственного, первоначального учителя, то у меня ты тоже потерпишь неудачу, — сказала женщина.
— Ну, по крайней мере, скажи мне, каким образом ты достигла более высокого уровня понимания, чем я? -спросил дервиш.
— Слушаясь моего учителя. Он говорил мне, чтобы я внимательно относилась к его лекциям и его упражнениям, когда он вызывал меня. Во всё остальное время я должна была рассматривать свои мирские задачи как упражнения. Таким образом, хотя я не слышала о нём много лет, моя внутренняя жизнь постоянно расширялась, давая мне такие силы, которые ты видел, и много других.
Дервиш вернулся в теккию к своему учителю, чтобы тот руководил им дальше. Мастер отказался обсуждать с ним что-либо, но просто сказал, когда тот появился:
— Иди и служи под руководством такого-то мусорщика, который чистит улицы в таком-то и таком-то городе.
Поскольку дервиш рассматривал своего учителя как стоящего очень высоко, он отправился в этот город. Но когда он прибыл на место, где работал мусорщик, и увидел, как тот стоит, покрытый грязью, он не захотел приблизиться к нему и не мог даже вообразить себя его слугой. Пока он стоял там в нерешительности, мусорщик сказал, обратившись к нему по имени:
— Ладжавард, какую птичку ты убьёшь сегодня? Ладжавард, какая женщина может прочесть твои мысли сегодня? Ладжавард, какую неприятную обязанность возложит на тебя твой учитель завтра?
Ладжавард спросил его:
— Как ты можешь читать у меня в уме? Как может мусорщик делать такие вещи, на которые не способен благочестивый отшельник?
Мусорщик сказал:
— Некоторые благочестивые отшельники могут делать эти вещи, но они не делают их для тебя, потому что у них есть другие дела. Для тебя я выгляжу как мусорщик, потому что это моё занятие. Поскольку тебе не понравилась работа, тебе не понравился и человек. Поскольку ты воображаешь, что святость состоит в омовениях, поклонах и медитациях, ты никогда не достигнешь её. Я достиг тех способностей, которые имею сейчас, потому что я никогда не думал о святости — я думал о долге. Когда люди учат тебя долгу перед твоим Мастером или долгу перед чем-нибудь святым, они учат тебя долгу, дурак! Всё, что ты можешь видеть, так это «долг перед человеком» или «долг перед храмом». Поскольку ты не можешь сконцентрироваться на долге, то ты уже всё равно что потерян.
Магомет однажды сказал Вабишаху: «Не правда ли, ты пришёл за тем, чтобы спросить меня, что есть добро и что есть зло?» «Да, — отвечал тот. — Я пришёл именно за тем». Тогда Магомет обмакнул в миро свои пальцы, коснулся ими его руки, сделав знак в направлении сердца, и сказал: «Добро — это то, что придаёт твоему сердцу твёрдость и спокойствие, а зло — это то, что повергает тебя в сомнение, даже в такое время, когда другие люди оправдывают тебя».
Жили два молодых человека. Они не были удовлетворены своей жизнью и отправились на поиски учителя. Много дней шли, многое повидали, пока не услышали про великого святого. Решили они проситься к нему в ученики. Шли несколько дней и на подходе к селению, где жил мастер, решили заночевать. Расположились на кладбище. На рассвете они услышали чей-то разговор неподалёку. Подкравшись потихоньку, они с удивлением обнаружили, что разговаривают два кота. Один говорит другому:
— Ты знаешь, сегодня ночью умер мастер такой-то?
И юноши с содроганием услышали имя того, к кому они так стремились. Их горе было безмерно. Они не застали в живых такого великого мастера, что даже животные говорят о нём на человеческом языке.
Удручённые случившимся, они решили хотя бы поприсутствовать на похоронах. Придя в селение и найдя дом мастера, они постучались в дверь, и у порога их встретил учитель, живой и здоровый. Он пригласил их войти, и за чашкой чая они рассказали ему о разговоре двух котов. Мастер подумал некоторое время и сказал:
— Знаете, сегодня ночью я стоял на молитве, но под утро моё внимание рассеялось, моя молитва на мгновение прервалась. Наверное, поэтому эти симпатичные животные вдруг почувствовали, что я перестал существовать.
Магомет и Али встретили однажды человека, который, считая Али своим обидчиком, начал ругать его. Али терпеливо и молча переносил это довольно долго, но потом не удержался и стал отвечать ругательствами на ругательства. Тогда Магомет отошёл от них.
Когда Али подошёл опять к Магомету, он сказал ему: «Зачем ты оставил меня одного переносить ругательства этого дерзкого человека?» «Когда этот человек бранил тебя, а ты молчал, — сказал Магомет, — я видел вокруг тебя десять ангелов, и ангелы отвечали ему, Но когда ты начал отвечать ему бранью, ангелы оставили тебя -отошёл и я».
Разговорились как-то воробей и курица. Воробей сидел на каменной ограде, а курица прохаживалась внизу.
— Послушай, тебе не надоело всё ходить и клевать? — спросил воробей. — Ведь ты летать разучилась.
— Неправда! — обиделась курица. Она изо всех сил замахала крыльями и взгромоздилась на ограду.
— А вот скажи: не надоело тебе всё летать и прыгать? — спросила она воробья. — Живи в курятнике. Хозяйка будет подсыпать зерно в твою кормушку -клюй, не зная забот, пока не разъешься в курицу. Правда, из тебя могут сварить суп, но ведь это бывает не чаще, чем раз в жизни. Можно и потерпеть!..
Тут подул сильный ветер. Курица, как ни держалась за ограду, всё-таки слетела вниз. А воробей расправил крылышки, полетал вокруг и снова сел на ограду.
—Теперь видишь, — сказал он, — ты большая и сильная, но надеешься в жизни только на кормушку, вот и в полёте ты хотела опереться на каменную стену, а я опираюсь только на свои крылья, и в жизни сам себе опора.
Однажды жил мудрый и очень богатый человек, у которого был сын. Он сказал ему: «Сын мой, вот драгоценное кольцо. Храни его как знак того, что ты — мой преемник, и передай его своим потомкам. Оно ценное, прекрасно выглядит и имеет то дополнительное свойство, что открывает некую дверь к богатству».
Несколько лет спустя у него появился ещё один сын. Когда тот стал достаточно взрослым, мудрый человек дал ему другое кольцо с тем же самым советом.
То же произошло и с третьим, последним сыном.
Когда старец умер, сыновья выросли один за другим, и каждый провозглашал своё первенство, поскольку он обладал одним из колец. Никто не мог сказать определённо, какое из колец было наиболее ценным.
Каждый из сыновей приобрёл своих приверженцев, которые провозглашали большую ценность и красоту именно его кольца. Но любопытная вещь — двери к богатству оставались закрытыми и для обладателей ключей, и для их ближайших сторонников. Они были слишком поглощены проблемой первенства, обладания кольцом, его ценностью и внешним видом. Лишь немногие искали дверь к древним сокровищам.
Но кольца обладали также магическим свойством. Хотя они были ключами, они не использовались прямо для открывания двери к сокровищам. Достаточно было смотреть на них без определённой точки зрения или слишком большой привязанности к тому или иному из качеств. Если сделать так, то смотревшие люди были в состоянии сказать, где находится сокровище, и могли открыть его, просто воспроизведя очертания кольца. Сокровища имели ещё одно свойство: они были неисчерпаемы.
Тем временем сторонники трёх колец повторяли сказку своего предка о достоинствах кольца, каждый по-своему. Первое сообщество думало, что они уже нашли сокровище. Второе думало, что сокровище было аллегорическим. Третье перенесло возможность открыть дверь на отдалённое и туманно воображаемое будущее время.
Однажды жил человек по имени Моджуд. Он жил в одном городе, где занимал пост маленького чиновника, и казалось весьма вероятным, что он окончит свои дни как инспектор палаты мер и весов.
Как-то раз, когда он прогуливался по саду, окружавшему старинное здание около его дома, пред ним предстал Хидр, таинственный Наставник суфиев, одетый в мерцающее зелёное, Хидр сказал: «Человек с блестящими перспективами! Оставь свою работу и через три дня приходи на встречу со мной на берегу реки». Затем он исчез.
Моджуд в волнении пошёл к своему начальнику и сказал ему, что должен уйти. Вскоре все в городе услыхали об этом и стали говорить: «Бедный Моджуд! Он сошёл с ума».
Но поскольку было много кандидатов на его место работы, все вскоре забыли о нём.
В назначенный срок Моджуд встретился с Хидром, который сказал ему: «Порви свои одежды и бросься в поток. Может быть, кто-нибудь спасёт тебя».
Моджуд так и сделал, хотя и удивился —- не сошёл ли тот с ума. Он умел плавать и поэтому не утонул, но плыл с потоком долгое время, пока один рыбак не втянул его в свою лодку, говоря: «Глупый человек! Течение очень сильное. Что ты пытаешься сделать?» Моджуд ответил: «Сам не знаю». «Ты сумасшедший, — сказал рыбак, — но я возьму тебя в свою тростниковую хижину вон там на берегу, и мы посмотрим, что для тебя можно сделать».
Когда он узнал, что Моджуд — грамотный человек, он стал учиться читать и писать. Взамен Моджуд получал еду и помогал рыбаку в его работе. Через несколько месяцев Хидр появился снова, на этот раз — в ногах постели Моджуда, и сказал: «Вставай сейчас же и оставь этого рыбака! О тебе позаботятся».
Моджуд немедленно покинул хижину, оделся как рыбак и, удивляясь всему этому, вышел на дорогу. На рассвете он увидел крестьянина на осле, ехавшего на рынок. «Ты ищешь работу? - - спросил крестьянин. — Мне нужен человек, чтобы помочь принести назад мои покупки». Моджуд последовал за ним. Он работал на крестьянина около двух лет и за это время узнал многое о сельском хозяйстве, но мало о чём-нибудь ещё.
Однажды в полдень, когда он укладывал в тюки шерсть, Хидр предстал пред ним и сказал: «Оставь эту работу, иди в город Мосул и используй свои сбережения, чтобы стать торговцем кожами».
Моджуд подчинился. В Мосуле он стал известен как торговец кожами и ни разу не видел Хидра, пока в течение трёх лет усердно занимался своей торговлей. Он скопил достаточно большую сумму денег и уже подумывал о приобретении дома, когда Хидр появился и сказал: «Дай мне свои деньги, уходи из этого города в далекий Самарканд и работай там у бакалейщика».
Моджуд так и сделал. Вскоре он стал проявлять несомненные признаки просветления. Он лечил больных, помогал своему напарнику в магазине в своё свободное время, и его познания в таинственном становились всё глубже и глубже. Духовные лица, философы и другие посещали его и спрашивали: «У кого вы учились?» «Это трудно сказать», — отвечал Моджуд. Его ученики спрашивали: «Как вы начали свою карьеру?» Он говорил:
«Маленьким чиновником». «И вы отказались от этого, чтобы посвятить себя самоукрощению?» — «Нет, я просто отказался от этого». Они не понимали его.
К нему приходили люди, чтобы записать историю его жизни. «Кем вы были в своей жизни?» — спрашивали они. Моджуд отвечал: «Я прыгнул в реку, потом стал жить с рыбаком, затем среди ночи ушёл из его тростниковой хижины. После этого я стал подручным у крестьянина. Когда я укладывал в тюки шерсть, я изменился и пошёл в Мосул, где стал торговцем кожами. Там я скопил некоторые деньги, но оставил их. Затем я пошёл в Самарканд, где работал у бакалейщика. Это то место, где я нахожусь теперь».
«Но это необъяснимое поведение не проливает свет на ваши странные таланты и замечательные поступки», — говорили биографы. «Это так», — отвечал Моджуд.
Поэтому биографы сочинили для Моджуда замечательную и волнующую историю: ведь каждый святой должен иметь свою историю, и эта история должна соответствовать аппетитам слушателей, но не реальности жизни.
Шли осёл и лошадь с базара. Так случилось, что осёл был навьючен выше головы, а лошадь бежала налегке.
Шли они, шли, прошли полдороги — осёл устал, кряхтит, еле дышит.
— Будь другом, — попросил он лошадь, — помоги мне! Возьми часть груза!
Но лошадь и ухом не повела. Немного погодя осёл взмолился:
— Мне уже невмоготу! Помоги! Но лошадь только ушами прядёт.
Дорога пошла в гору. Осёл чувствует, что вот-вот упадёт, и в третий раз просит лошадь:
— Помоги!
—Ладно, — согласилась лошадь, — кое-что я возьму на себя: ты неси груз, а я, так уж и быть, буду за тебя кряхтеть и отдуваться.
Осёл прошёл ещё десяток шагов и упал.
— Вставай, вставай, милый! — умолял хозяин, но осёл не мог подняться.
Делать нечего. Разгрузил хозяин осла и всю поклажу взвалил на лошадь. Теперь осёл бежал налегке, а лошадь кряхтела и отдувалась за двоих...
Голубка, страдая от жажды, летала в поисках воды. Вскоре она увидела нарисованный на стене таз с водой. Голубка быстро подлетела к нарисованному тазу и попыталась напиться из него. И она летала вокруг таза, пристально всматриваясь в рисунок и поминутно ударяясь о стену, до тех пор, пока не пала замертво. Умирая, птица сказала: «Ну и попутала меня нечистая сила! Почему я не вспомнила о воде, которая находится в других водоёмах и реках?»
Как-то раз шах поехал на охоту. В городских воротах ему встретился человек, и шах лишь взглянул на него мимоходом.
С охоты в тот день шах вернулся с пустыми руками и приказал визирю найти и привести во дворец того человека, которого он встретил утром, отправляясь на охоту. Того человека нашли и привели, и шах приказал палачу отрубить ему голову. Человек стал умолять шаха объяснить ему, за что он хочет лишить его головы.
Шах сказал: «Потому что ты — человек, приносящий несчастье. Я встретил тебя сегодня утром, и целый день мне не везло на охоте».
Человек воскликнул: «Ты повстречал меня — и вернулся с охоты без добычи, а я повстречал тебя — и вот теряю свою сладостную жизнь. Кто же из нас двоих приносит больше несчастья?»
Проезжал однажды падишах мимо сада и увидел за забором старика, сажавшего персиковое дерево.
— Эй, старик, — обратился падишах к садовнику, -твоя жизнь клонится к закату, ты уже не дождёшься плодов этого дерева, так к чему же твои заботы?.. Ну, знаю, знаю, ты скажешь: «Предки наши трудились для нас, а мы должны трудиться для потомков». Но ответь, есть ли смысл думать о прошлом, которое ушло во тьму, и о будущем, которое ещё не вышло из тьмы? Ведь только настоящее принадлежит нам.
— Тебе ли, властителю, понять садовника! — отвечал старик. — Ты не хочешь вспоминать прошлое — значит, оно у тебя такое, что лучше бы его вовсе не было. Ты не хочешь думать о будущем — значит, ты его боишься. Так что не завидую я твоему настоящему!
Некто сказал бумаге, увидев её почерневшей — в чернилах: «Лицо твоё было прежде белым и блестело, а сейчас на нём появилась чернота. В чём причина этого, если ты не очернила лицо своё?»
Бумага ответила: «Ты несправедлив ко мне. Я не очернила лица своего. Спроси об этом чернила. Они были собраны в своей чернильнице, которая была их домом, их постоянным местом. Они покинули свой дом и пролились на моё лицо насильственно». Вопрошающий сказал: «Ты права».
Затем он спросил об этом чернила, и те ответили: «Ты несправедлив к нам. Мы жили спокойно в своей чернильнице и решили не выходить из неё. Но перо своим гнусным остриём напало на нас, похитило нас из нашего дома, заставило покинуть нашу страну, нарушило нашу целостность и стало расточать нас, как ты видишь, на этом белом листе. И не нас об этом надо спрашивать». «Вы правы», — сказал тот, кто спрашивал.
И спросил он перо о причине его насилия и похищения им чернил из их дома. И то ответило: «Спроси руки и пальцы. Я было лишь тростником, росшим на берегу реки, и спокойно пробивалось среди зелени деревьев. Но вдруг появилась рука с ножом, взрезала мою кожицу, разорвала мою одежду, лишила меня моей основы, разделила мои волокна, а затем заострила меня, расщепила головку и погрузила в горькие чернила. Она держит меня за верхнюю часть, заставляя двигаться. Своим вопросом и упрёком ты просыпал соль на мои раны. Оставь же меня и спроси того, кто погубил меня». «Ты право», — сказал человек и спросил руку о её насилии над пером.
Рука отвечала: «Разве я что-нибудь представляю собой, кроме плоти и крови? Где же ты видел мясо, совершающее насилие или движущееся само по себе? Я в подчинении наездника, оседлавшего меня, который, говорят, имеет силу и могущество, он подгоняет меня и ездит на мне в различные места земли. Разве ты не видел, что ни земля, ни камень, ни дерево не преступают своих мест и сами не двигаются, если их не оседлают подобные же сильные и сокрушающие наездники? Разве ты не видел рук мертвецов, которые точно так же, как и я, состоят из плоти, костей и крови? Мёртвая рука никак не может обращаться с пером. Так же и я не имею никакого отношения к перу. Поэтому спроси о моём деле силу, мной управляющую. Ведь мой ездок ведёт меня, как ему нужно». «Ты права», — сказал человек и спросил ту силу, почему она использует руку и так часто.
Она ответила: «Оставь порицать меня и моё обращение с рукой. Скольких упрекающих упрекают и сколько упрекаемых невиновно! Как же ты мог разобраться в моём деле, подумав, что я совершаю насилие над рукой, оседлав её?! Ведь и до начала движения я владела ею, но я ею не двигала и не принуждала к движению; я спокойно спала, так что некоторые даже подумали про меня, что я мертва или меня вообще нет. Ведь я не двигалась и не двигала ничем, пока не пришёл некто, побеспокоивший меня и притеснивший, заставив сделать то, что ты видишь. Я обладаю лишь силой, чтобы помочь ему, но силы противостоять ему у меня не было. Имя ему -— воля. Я знаю её только по её имени и по её нападению, так как она вывела меня из пучины сна и толкнула на то, чего я могла бы вполне избежать, оставь она меня в покое»,
«Ты права», — сказал человек и спросил волю: «Что побудило тебя напасть на эту спокойную спящую силу, заставить её что-то приводить в движение? Почему ты не могла избежать насилия над ней?»
Воля сказала: «Не спеши. Возможно, ты найдёшь мне оправдание и зря меня упрекаешь. Я не сама поднялась, а меня подняли. Я не сама пришла, а меня прислал своим решительным приказом несокрушимый повелитель. До его прихода я находилась в состоянии покоя. Но в самое сердце моё явился посланник знания и языком разума потребовал силу, и я заставила её подчиниться. Я несчастна, ибо подчиняюсь насилию знания и разума. Я не знаю, зачем меня поднимут, чему я буду подчинена и что принуждена буду делать. Я только знаю, что я неприкосновенна и спокойна до тех пор, пока не явится этот всесильный пришелец, этот справедливый повелитель, этот деспот. И я очнусь для него и буду полностью повиноваться ему. Каким бы ни был его приказ, у меня нет сил противиться. И всю мою жизнь так. Когда он сам растерян и колеблется в решении своём, я сплю, но сплю Б ожидании его решения; как только он примет решение, я пробуждаюсь, чтобы подчиниться и заставить силу выполнить его. Спроси же обо всём знание и оставь меня со своими упрёками». «Ты права», — сказал человек. И направился к знанию, разуму и сердцу, упрекая их за то, что они подняли волю и принудили её пробудить силу. Разум сказал: «Я лишь светильник, сам я не горю, меня зажигают». Сердце сказало: «А я только дощечка и сама не раскладываюсь, меня кладут». И сказало знание: «Я же рисунок, вычерченный на белизне дощечки сердца при свете светильника разума. Но само я не чертило, а пластинка долгое время была пустой, без меня. Спроси лучше обо мне перо, ведь только пером может быть начерчена линия».
Тут вопрошающий был сбит с толку. Ответ этот не убедил его, и он сказал: «Какую усталость я перенёс на этом пути! Во столько мест заходил я, но каждый, к кому я подходил, чтобы узнать у него суть дела, отсылал меня к другому. Я добр душой и неустанно ходил от одного к другому, каждый раз как слышал речь, понятную моему сердцу, и находил доводы, оправдывающие неспособность ответить на мой вопрос. Но я вовсе не понимаю твоего ответа: "Я линия и рисунок, меня вычертило перо". Я знаю только одно перо — из тростника, одну дощечку — из металла или дерева. Я знаю только те линии, которые прочерчены чернилами, тот светильник, в котором горит огонь. Здесь, в этом месте, я слышу о дощечке, светильнике, линии и пере, однако я не вижу ни того, ни другого. Я слышу грохот жерновов, но не вижу мельницы».
Тогда знание сказало: «Если ты веришь тому, что говоришь, то невелик твой груз, и провианта маловато, и судёнышко утло. Знай же, что на пути, по которому ты пошёл, много губителей, и лучше уж тебе отправиться восвояси и бросить то, во что ты ввязался. Эго не для тебя, оставь же всё. Ведь успех сопутствует тому, кто на него способен. Если же ты хочешь довести дело до конца, то не бойся пострадать и послушай.
Знай, что на этом пути три мира. Мир явного и осязаемого — первый из них. Бумага, чернила, перо и рука принадлежат к этому миру. Эти пристанища ты преодолел с лёгкостью. Второй мир — мир сверхчувственного и скрытого. Этот мир лежит к конце пути. Перейдя меня, ты как раз попадёшь в его пристанище. Чреватый многочисленными опасностями, мир этот насыщен неприступными вершинами и бездонными морями. Я не знаю, как ты уцелеешь Б нём. Третий мир — мир духовного, который находится между миром явного и осязаемого и миром сверхчувственного и скрытого. Ты уже преодолел три пристанища: первое — сила, затем — воля и, наконец, знание. Этот мир является связывающим звеном между другими мирами, потому что пути мира явного легче его путей, а пути мира скрытого — сложнее.
Мир духовного, лежащий между двумя мирами, напоминает судно, движущееся между землёй и водой. Оно всё не охвачено волнующейся водой, но и не находится в пределах спокойной, безмятежной земли. Каждый, кто идёт по земле, идёт в мире явного и осязаемого. Но если он ощутит такой прилив сил, что сможет плыть на судне, он станет подобен идущему в мире духовного. Если же он достигнет того, что пойдёт по воде без помощи судна, он будет неколебимо шествовать в мире скрытого. Если ты не способен ходить по воде — уходи. Ты же преодолел землю и оставил судно; в твоих руках не осталось ничего, кроме прозрачной воды. Преддверие мира скрытого и сверхчувственного — ведение пера, которым знание пишет по пластине сердца, и получение истинного знания, которое поможет тебе идти по воде».
Тогда отвечал спрашивающий путник; «Я в недоумении — что же мне делать? В сердце моё проник страх после твоих описаний опасностей пути. Я не знаю, могу ли я преодолеть все препятствия, о которых ты мне поведало или нет. Есть ли признак, по которому я могу это знать?»
«Да. Напряги зрение и сосредоточь на мне свет очей твоих и зрачков их. Если перед тобой предстанет перо, которым я пишу по дощечке сердца, то ты сможешь быть странником на этом пути. Ведь перо это показывается каждому, кто вышел из мира духовного и постучался у ворот мира потустороннего и скрытого».
И сказал путник: «Теперь я прозрел, и уста Всевышнего стали зрачком моим. Я не вижу ни тростника, ни деревяшки, и я не знаю никакого пера, кроме этого».
Знание ответило: «Ты отдалил от себя корм, который был уже под ногами. Разве ты слышал когда-нибудь, чтобы обстановка дома уподоблялась его хозяину? Разве не знаешь ты, что личность Всевышнего не подобна всем другим личностям? Также и руки Его не подобны рукам, и перо Его не подобно перьям, и речь Его не подобна любой другой речи, и начертанное Им не подобно другим линиям. Всё это — дела небесные из мира потустороннего. Личность Всевышнего не имеет тела и не имеет места; в отличие от других, десница Его не из тростника и скрижаль Его не из дерева, и речь Его не из звуков и слов, и написанное Им не цифры и знаки, и чернила Его не краска и не сок чернильного ореха. Если ты видишь всё это именно таким образом, то я могу считать тебя разве что гермафродитом, болтающимся между мужественностью обезличивания Бога и женственностью уподобления, не примыкающим ни к тому, ни к другому. Как же ты лишил личность и атрибуты Всевышнего тела и его атрибутов, выхолостил речь Его, лишив её смысла звуков и слов, и начал сомневаться в деснице Его, Его пере, скрижали и начертанном?
Если ты не понимаешь речения Пророка: "Аллах создал Адама по подобию своему" в прямом смысле, как это можно представить зрением, то будь до конца уподобляющим, как сказано: "Будь полноценным иудеем, а если нет, то не играй с Торою". Если же ты понял из этого, что речь идёт о внутреннем подобии, которое можно понять разумом, но нельзя видеть глазами, будь настоящим, обезличивающим, мужественным почитателем и иди предназначенным путём, ведь ты — складка в священной долине. И прислушайся тайной сердца своего к тому, что его вдохновляет. Возможно, на огне найдёшь ты верный путь. Возможно, из-за тайны Престола ты будешь позван также, как был позван Моисей: "Я призываю тебя"».
Когда путник услышал от знания эти слова, он сразу почувствовал ограниченность свою, и возгорелось сердце его пламенем от неистового гнева его на самого себя, когда проник он взором своё уродство. До этого елей светоча сердца его едва тлел, хоть и не касался его пламень. И наложился огонь на огонь.
Знание сказало ему: «Воспользуйся же такой возможностью и открой глаза. Возможно, ты в огне найдёшь верный путь». Он воззрел, и вдруг взору его открылось божественное перо. Оно оказалось таким, каким описало его знание, лишённым атрибутов: не из дерева и не из тростника, без головки и без копчика оперения. Оно неустанно пишет в сердцах всех людей различные виды знания, и как будто в каждом сердце у него есть головка, хотя и нет её у него. Подивился путник и сказал: «Да, друг-знание, Всевышний вознаградил меня благом, вижу истинность всех описаний этого пера, вижу его не таким, как все перья».
С этим он покинул знание, поблагодарив его, и сказал: «Моё пребывание у тебя и мои искания затянулись. Я решил отправиться к господину знания и спросить его о нём».
И он отправился к нему и сказал: «Послушай, перо, почему ты всё время вычерчиваешь в сердцах людей такое знание, которым заставляешь волю подчинить себе силу, чтобы та воздействовала на ей подвластное?» Перо ответило: «Ты что же, забыл то, что видел в мире явного и, осязаемого, и то, что услышал из ответа пера? Ведь ты спросил его, и оно отослало тебя к руке». «Нет, я не забыл этого», — ответил путник. «Так мой ответ будет точно таким же, как ответ этого пера». — «Но как же, ведь ты не такое, как оно?!» «Разве ты не слышал, — молвило перо, — что Аллах создал Адама по своему подобию?» «Да, я слышал об этом». — «Тогда и спрашивай о своём деле ту, что называется правой рукой правителя. Она держит меня, поворачивает; я подчиняюсь ей, и меня принуждают. В смысле принуждения нет никакой разницы между божественным и человеческим пером. Разница только в том, видим ли лик его».
Путник спросил: «А кто же правая рука правителя?» «Ты не слыхал, — сказало перо, — что говорил Всевышний: "И небеса скручены Его десницей"?» «Слыхал». — «Перья также в Его деснице, она ими и двигает».
И отправился путник от пера к деснице. Когда он увидел её, она оказалась ещё более удивительной, чем чудесное перо. Невозможно описать или объяснить даже немногое из этих чудес, многочисленные тома не вместят и десятую десятой их описаний. В общем, эта десница была не как все десницы, рука — не как все руки, пальцы — не как все пальцы. Путник увидел движущееся перо, зажатое в деснице, и открылось ему его оправдание. Он спросил десницу о деле её и о том, почему она двигает пером. Та сказала:
«Мой ответ будет повторением того, что ты слышал в мире явного. Я отошлю тебя к силе. Ведь рука не имеет силы сама по себе. Сила неизбежно управляет ею».
И путник отправился в мир силы. Тут он увидел такие чудеса, что всё, увиденное им прежде, показалось ему презренным и жалким. Он спросил силу, почему она управляет рукой. Сила ответила: «Я лишь атрибут. Спроси того, кто владеет им, — Могущего. Ведь надо опираться на субстанцию, а не на атрибуты».
При этом пошатнулся путник и еле осмелился пошевелить языком, чтобы задать вопрос. Но вдруг услышал он твёрдое речение, обращённое к нему из покрова Тайны: «Его не спрашивай о том, что Он делает, это их спрашивают».
В страхе перед Присутствием он упал в обморок как громом поражённый. Придя в себя от глубокого обморока, он сказал: «О Прославленный! Нет никого более величественного, чем Ты! Я пришёл к Тебе, полагаясь на Тебя, веруя, что Ты — Властитель-Исполин, Единственный и Всесокрушающий. Я боюсь только Тебя, смиряюсь в просьбе перед Тобой. Я заклинаю только об одном: чтобы Ты избавил меня от наказания и сменил гнев на милость. Я могу лишь просить Тебя, молиться Тебе и уповать на милость от рук Твоих. Я говорю: расширь грудь мою, чтобы я познал Тебя, и развяжи язык мой, чтобы я восславил Тебя».
Тут из-за Покрова воззвало к нему: «Ты должен жаждать прославления и превозношения Владыки пророков. Обратись к Нему: что даст Он тебе, возьми то; что воспретит, откажись от того; что скажет, то повторяй».
И он в этом Присутствии не сказал более, чем: «О Прославленный! Не могу так восхвалить Тебя, как восхвалил себя Ты сам».
Затем он сказал: «Господин мой! Если у языка моего нет смелости, чтобы восславить Тебя, то разве нет в сердце моём страстного желания познать Тебя?»
И воззвало к нему: «Ты должен подняться до правдивых. Возвращайся же к главному наиправдивейшему и следуй Ему. Друзья Владыки пророков — как светила: какому бы из них ты не следовал, ты пойдёшь верным путем. Разве ты не слышал сказанного: "Не достичь познаваемого — значит познать"? Так хватит же с тебя этой доли Нашего Присутствия. С тебя достаточно уже познания того, что ты лишён Присутствия, не можешь видеть его Блеска и Величия».
С этим возвратился путник и извинился за вопросы и упрёки, так сказав руке, перу, знанию, воле, силе и тому, что следует за ней: «Примите мои извинения. Я был словно несмышлёный младенец, когда пришёл в эту страну, Но каждый новоприбывший удивляется. И мой упрёк вам был лишь следствием ограниченности и невежества. Теперь для меня стали ясны ваши оправдания. Мне открылось, что единственно, кто владеет всеми мирами, Силой и Могуществом -—- это Единственный и Всесокрушающий. Вы же — лишь игрушки в руках Его
Могущества, которым Он распоряжается, зажав в Своей деснице. Он первый и последний, и тайный, и явный».
Когда он произнёс эти слова, в мире явного и осязаемого сокрылся смысл сказанного им, и он был спрошен: «Как можно быть первым и последним, ведь это два противоположных атрибута? Как можно быть и тайным, и явным, ведь одно не равняется другому, тайное не явно».
Путник ответил: «Он первый по отношению ко всем созданиям, так как всё проистекло из Него по порядку, одно за другим, и Он последний по отношению к движению идущих к Нему. Они постоянно возвышаются от одного пристанища к другому, пока это не завершится в конце концов тем Присутствием. Это конец Пути. Итак, Он последний в видении, первый в создании. Он тайный по отношению к живущим в мире явного свидетельства, которые хотят познать его пятью органами чувств, и Он же явный по отношению к тем, кто ищет Его с помощью светильника, возгоревшегося в их сердцах внутренним разумом, устремлённым в мир сокрытого».
Некогда в одном пруду жили три рыбы. Первая рыба была самой умной, вторая —- попроще, а третья -совсем глупая. Жили они так, как все рыбы на свете, пока однажды не пришёл человек.
Человек принёс с собой сеть, и умная рыба видела его сквозь воду. Перебирая свой жизненный опыт, истории, которые она слышала, она призвала на помощь весь свой ум и решила действовать. «В этом пруду мало таких мест, куда можно было бы спрятаться, — подумала она, — поэтому лучше притвориться мёртвой».
Собрав все свои силы, она, к немалому изумлению рыбака, выпрыгнула прямо к его ногам. Так как хитрая рыба задержала дыхание, он подумал, что она сдохла, и бросил её обратно в воду. Рыба тут же забилась в ложбинку над берегом.
Вторая рыба, та, что была попроще, не совсем поняла, что произошло. Она подплыла к умной рыбе за объяснениями.
— Просто я притворилась мёртвой, вот он и бросил меня обратно в воду, — сказала ей умная рыба.
Простодушная рыба, не мешкая, выпрыгнула из воды и тоже плюхнулась прямо к ногам рыбака. «Странно, — подумал рыбак, — рыбы здесь сами выскакивают из воды». Но так как вторая рыба позабыла задержать дыхание, рыбак увидел, что она жива, и засунул в свою сумку.
Он снова повернулся к воде, но зрелище выпрыгивающих на сушу рыб несколько смутило его, и он не догадался застегнуть сумку. Вторая рыба, поняв это, выбралась наружу и устремилась к воде. Она отыскала первую рыбу и, тяжело дыша, легла возле неё.
Третья, глупая рыба, не могла ничего понять даже после того, как выслушала объяснения первых двух рыб. Тогда они перечислили ей все обстоятельства, обращая внимание на то, как важно задержать дыхание, чтобы казаться мёртвой.
— Благодарю вас, теперь я всё поняла, — радостно ответила глупая рыба.
С этими словами она с силой выбросилась из воды, упав рядом с рыбаком.
Рыбак, уже упустивший двух рыб, сунул эту рыбу в сумку, даже не потрудившись взглянуть, дышит она или нет. Сумку на этот раз он плотно застегнул. Снова и снова закидывал рыбак свою сеть, но первые две рыбы не покидали своего укрытия.
Наконец он решил, что надо заканчивать и стал собираться в обратный путь. Открыв сумку и убедившись, что глупая рыба не дышит, он отнёс её домой и отдал коту.
Одна обезьяна очень любила вишни. Однажды, сидя на дереве, она увидела на земле вишни восхитительного вида и спустилась вниз, чтобы достать их. Но вишни лежали в прозрачной стеклянной банке. После нескольких неудачных попыток обезьяна наконец догадалась просунуть руку в горлышко сосуда. Зажав одну вишню в кулаке, она хотела вытащить руку, но не смогла, потому что её кулак оказался шире отверстия сосуда.
Разумеется, всё это было сделано умышленно, и вишни в сосуде были ловушкой, устроенной ловцом обезьян, который знал, как они мыслят.
Услышав обезьяний визг, охотник вышел из своего укрытия. Испуганная обезьяна попыталась удрать. Но её рука, как он и предполагал, застряла в сосуде, и обезьяна потеряла способность быстро передвигаться.
К тому же — и охотник это знал заранее — она продолжала судорожно сжимать вишню в руке. Таким образом, он без труда схватил обезьяну, затем резко ударил её по локтю, отчего её кулак разжался, и она выпустила вишню.
Обезьяна высвободила руку, но была поймана. Охотник использовал вишню и сосуд, но не лишился ни того, ни другого.
Когда-то давным-давно один человек, сосредоточенно и упорно размышляя над тайнами природы, раскрыл секрет добывания огня.
Этого человека звали Hyp. Он решил поделиться с людьми своим открытием и для этого стал путешествовать от общины к общине.
Он передавал секрет многим группам людей. Некоторые воспользовались этим знанием, другие, не дав себе времени подумать, каким полезным оно могло бы оказаться для них, поняли лишь то, что Hyp опасен для них, и прогнали его. В конце концов люди какого-то племени, перед которыми он продемонстрировал своё искусство, пришли в дикую панику и убили его, видя в нём исчадие ада.
Прошли века. В первой общине, где Hyp некогда обучал людей добыванию огня, это знание сохранилось только у особых жрецов, пользовавшейся властью, богатством и теплом, в то время как остальные люди замерзали от холода. Вторая община начисто забыла искусство добывания огня. Люди третьей общины поклонялись образу самого Нура, так как именно он был их учителем. В четвёртой общине сохранилась история открытия огня в легендах и преданиях — одни верили в них, другие нет. Б пятой общине действительно использовали огонь, и это позволяло людям находиться в тепле, готовить пишу и производить разные полезные предметы.
И вот, спустя много-много лет, один мудрец с небольшой группой учеников путешествовал по землям этих племён. Ученики пришли в изумление при виде множества различных ритуалов, с которыми они здесь столкнулись.
— Но ведь эти действия относятся всего лишь к добыванию огня и ни к чему больше, -— сказали они учителю. — Наш долг — открыть этим людям правду.
— Что ж, я согласен, — ответил учитель. — Тогда мы повторим наше путешествие в связи с этой новой целью, и те из вас, кто уцелеет к его концу, узнают, каковы реальные проблемы и как их разрешить.
Итак, мудрец и его ученики достигли первого племени, где им оказали радушный прием. Жрецы пригласили путешественников на церемонию «сотворения огня».
Когда церемония кончилась и толпа возбуждённо переживала увиденное «чудо», мудрец обратился к ученикам:
— Не желает ли кто-нибудь из вас открыть этим людям правду?
Первый ученик сказал:
— Во имя истины я считаю себя обязанным поговорить с этими людьми.
— Если ты собираешься сделать это на свой собственный страх и риск, то начинай, —- ответил учитель.
Ученик вышел вперёд, стал перед вождём племени и окружающими его жрецами и сказал:
— Я могу совершить чудо, которое вы относите к особому проявлению Божества. Если я сделаю это, признаете ли вы, что много веков уже находитесь в заблуждении?
— Хватайте его! — закричали жрецы.
Этого человека схватили и увели, и больше его никто никогда не видел.
Путешественники тронулись в путь и через некоторое время подошли к территории второй общины, где поклонялись орудиям разведения огня. Ещё один ученик вызвался образумить этих людей.
С позволения учителя он сказал:
— Я хочу поговорить с вами как с разумными людьми. Вы поклоняетесь даже не самой вещи, а всего лишь средствам, с помощью которых она может быть произведена. Таким образом, вы лишены возможности использовать эту вещь. Я знаю реальность, лежащую в основе вашего обряда.
Эта община состояла из людей более разумных, но
они сказали ученику:
— Так как ты — наш гость, мы почтили тебя гостеприимством. Но как пришелец, не знакомый с нашей историей и обычаем, ты не можешь понять того, что мы делаем. Ты заблуждаешься, возможно, даже пытаешься лишить нас нашей религии или изменить её, потому мы больше не хотим тебя слушать.
Путешественники двинулись дальше. Достигнув земель третьей общины, они увидели перед каждым домом идола, изображавшего Нура -— открывателя огня. Третий ученик обратился к руководителю общины так:
— Этот идол изображает человека, олицетворяющего собой возможность, которую он был способен использовать, не так ли?
— Может быть, это и так, — ответили почитатели Нура, — но проникнуть в эту тайну дано лишь немногим.
— Только тем немногим, кто поймёт, а не тем, кто отказывается видеть определённые факты, - - сказал третий ученик.
— Всё это ересь, которую к тому же высказывает человек, даже не умеющий правильно говорить на нашем языке и не принадлежащий к священникам, посвящённым в нашу веру, —заворчали жрецы.
И этому ученику не удалось добиться успеха.
Группа продолжала своё путешествие., пока не прибыла на территорию четвёртой общины. На этот раз перед собранием людей выступил четвёртый ученик. Он заявил:
—-История о создании огня правдива. Я знаю, как добывать огонь.
В толпе возникло замешательство и послышались различные мнения. Некоторые говорили: «Возможно, это правда, и если так, то мы непременно хотим узнать, как добывать огонь».
Но когда мудрец и его последователи испытали их, то оказалось, что большинство стремилось использовать огонь для своей личной выгоды. Они не понимали того, что огонь есть нечто необходимое для человеческого прогресса. УМЫ подавляющего числа людей этого племени были настолько пропитаны извращёнными легендами, что те, кто воображал себя способными представлять истину как таковую, оказывались, как правило, неуравновешенными людьми, не умевшими получить огонь, даже если бы им показали, как это делается. Были и другие, которые заявили: «Конечно, в легендах нет ничего правдивого. Этот человек просто хочет одурачить нас, чтобы занять в нашей общине высокое положение».
Третья партия говорила: «Наши легенды должны оставаться такими, какие они есть, поскольку это наше наследие, объединяющее всех нас в единое целое. Если мы сейчас откажемся от них, а затем обнаружим, что новое толкование никуда не годно, что тогда станет с нашим обществом?»
Были также и другие точки зрения.
Итак, группа отправилась дальше и пришла наконец на территорию пятой общины, где разведение огня было чём-то обычным и общедоступным. Там путешественникам встретились другие испытания.
Мудрец сказал своим ученикам: — Вы должны научиться тому, как учить, ибо человек не желает, чтобы его учили. Сперва вы должны будете научить людей тому, как учиться. А перед этим необходимо объяснить им, что существует нечто такое, чему следует учиться. Люди воображают, что они всё уже знают, и хотят всегда изучать то, чему, как они думают, необходимо научиться, а не то, что должно быть изучено прежде всего. И только когда вы поймёте всё это, мы сможем изобрести метод обучения. Знание без специальной способности к обучению — это не то же самое, что знание и способность.
Идиот, мудрый человек и кувшин
Идиотом может быть назван обычный человек, который склонен неверно истолковывать то, что случается с другими. Причём он даёт этому столь правдоподобные объяснения, что для него и ему подобных мир, в котором они живут, кажется логичным и истинным.
Такому идиоту однажды вручили кувшин и послали за вином к одному мудрому человеку.
По дороге идиот из-за своей невнимательности споткнулся о камень, упал и разбил кувшин.
— Такой-то человек послал вам кувшин, но ужасный камень украл его у меня.
Эти слова весьма рассмешили мудрого человека, но, желая всё-таки проверить последовательность мышления идиота, он спросил:
— Если кувшин украли, зачем же ты принёс ручку от него?
—Я не так глуп, как думают люди,—ответил идиот, — я принёс ручку в доказательство моих слов.
Давным-давно существовал город, состоявший из двух параллельных улиц. Однажды некий дервиш переходил с одной улицы на другую, и жители этой улицы заметили, что глаза его полны слёз. «Кто-то умер на соседней улице!» — закричал один из них, и тут же все дети, игравшие поблизости, подняли крик.
На самом деле дервиш плакал оттого, что незадолго до этого чистил лук.
Но крик всё разрастался, и его вскоре услышали на соседней улице. Жители обеих улиц были так опечалены и испуганы, вообразив, что у соседей несчастье, что не решались даже поинтересоваться друг у друга о причине переполоха.
Один мудрый человек, пытаясь успокоить их, посоветовал тем и другим спросить друг у друга, что случилось. Слишком возбуждённые, чтобы внять его совету, они отвечали: «Ведь мы и так знаем, что наших соседей постигло большое несчастье».
Это известие распространилось подобно пожару, и вскоре уже никто из жителей каждой улицы не сомневался, что кто-то обречён.
Немного придя в себя, те и другие решили покинуть эти места и таким образом спасти свои жизни.
И вот с обеих сторон города, с обеих улиц полностью эвакуировались жители. Прошло сто лет. Город стоит всё ещё пустой, а недалеко от него — две деревни.
Жители обеих деревень из поколения в поколение передают предание о том, как когда-то вовремя убежали из обречённого города, в котором жили, и спаслись от неизвестного бедствия.
Давным-давно жил один добрый человек. Всю свою жизнь он следовал высоким заповедям, предписанным тем, кто надеялся после смерти попасть в рай. Он раздавал щедрую милостыню нищим, любил своих ближних и служил им. Поняв, как важно быть терпеливым, он переносил самые тяжёлые и неожиданные испытания, часто ради других. Он совершал путешествия в поисках знания. Его смирение и образцовое поведение снискали ему славу мудрого человека и уважаемого гражданина, которая разнеслась от востока до запада и от севера до юга.
Все эти достоинства он в самом деле культивировал в себе всякий раз, когда вспоминал о них. Но был у него один недостаток — невнимательность. Это качество не имело над ним большой власти, и он считал, что, по сравнению с его достоинствами, невнимательность -весьма незначительный недостаток. Так, нескольких нуждающихся людей он оставлял иногда без помощи, потому что не замечал порой их нужду. Любовь и служение также иногда оказывались забытыми, когда он был поглощён своими личными нуждами и желаниями.
Он любил спать и часто засыпал именно в те моменты, которые были благоприятны для поиска знания, или для понимания его, или для практики подлинного смирения, или когда можно было бы увеличить число добрых дел; такие возможности он упускал, и они больше не возвращались.
Невнимательность оказывала не меньшее влияние на его основную сущность, чем добрые качества.
И вот он умер. Обнаружив себя за пределами этой жизни, добрый человек направился к райской обители.
Пройдя немного, он решил передохнуть, чтобы проверить свою совесть. Всё тщательно взвесив, он пришёл к выводу, что вполне достоин войти в райские чертоги, и продолжил свой путь.
Подойдя к райским воротам, он увидел, что они закрыты, и в этот момент услышал голос, обращённый к нему: «Будь внимателен, ибо ворота открываются только раз в сто лет». Добрый человек устроился неподалёку ждать, взволнованный открывшейся перспективой, Не будучи занятым сейчас, как обычно, совершением добрых поступков, он обнаружил, что у него плохо развито внимание. В течение некоторого времени, которое ему показалось целой вечностью, он старался не заснуть, но в конце концов голова его склонилась на грудь, и сон на какое-то мгновение смежил его веки. И в этот миг ворота широко распахнулись. Но прежде, чем он успел открыть глаза, они захлопнулись с шумом, который мог бы разбудить мёртвого.
Человек, который помнил о смерти
Однажды один дервиш сел на корабль, чтобы отправиться в морское путешествие. Увидев его на борту корабля, другие пассажиры, как водится в таких случаях, стали друг за другом подходить к нему за напутствиями. Всем им он говорил одно и то же и, казалось, просто повторял одну из тех формул, которые каждый дервиш время от времени делает объектом своего внимания. Он говорил: «Помни о смерти, пока не узнаешь, что такое смерть».
Почти никто из путешественников не обратил особого внимания на этот совет.
Вскоре разыгрался свирепый шторм. Матросы, а вместе с ними и все пассажиры, упали на колени, умоляя Бога спасти корабль. Они в ужасе стонали, считая себя погибшими, и в исступлении ожидали помощи свыше.
Всё это время дервиш сидел спокойно, задумчиво, совсем не реагируя на движение и на происходящее вокруг.
Наконец волны утихли, море и небо успокоились. Прииди в себя, пассажиры осознали, как безмятежен был дервиш среди всеобщего ужаса. «Разве вы не осознали во время шторма, что только одни доски отделяли вас от смерти?» -— спросил один из них.
«О да, конечно, — ответил дервиш, -— я знал, что на море всегда так, но ещё на суше я часто размышлял о том, что в обычной жизни, среди самых повседневных событий нечто, ещё менее прочное отделяет нас от смерти».
Один человек изучал язык животных. Однажды он прогуливался по деревне, как вдруг его внимание привлёк какой-то шум. Он увидел осла, отчаянно ревущего, и собаку, которая что есть силы лаяла на него.
Человек приблизился и стал слушать.
- Ты постоянно говоришь только о траве и пастбищах, — сетовала собака, -— а когда я хочу тебе кое-что сказать о кроликах, это раздражает тебя.
Человек не мог более сдерживаться и вмешался в их разговор:
— Вы могли бы прийти к чему-то общему, если бы поняли, что полезность сена подобна полезности мяса.
Животные резко обернулись к нему. Собака свирепо залаяла, чтобы заглушить его слова, а осёл так сильно его лягнул, что человек свалился без чувств.
Затем они вернулись к своему спору.
Два благочестивых и достойных человека вместе вошли в мечеть.
Первый снял свои туфли и оставил их у входа в мечеть. Второй же снял свои туфли и, аккуратно сложив их подметками друг к другу, вошёл в мечеть.
Это событие вызвало спор между другими благочестивыми и достойными людьми, которые сидели у входа.
Они решили выяснить, кто из этих двух поступил лучше. «Человек вошёл в мечеть босой, — сказал один из них, — так не лучше ли было оставить свою обувь за дверью?" «Мы не учитываем одного; он мог взять с собой туфли для того, чтобы они ему напоминали о священном месте, о должном смирении», — возразил другой.
Когда те люди вышли, совершив молитву, они были порознь спрошены зрителями, разбившимися на две партии.
Первый человек сказал: «Я оставил свои туфли за дверью по весьма обычной причине: если бы кто-нибудь захотел их украсть, он бы имел возможность побороть своё искушение и таким образом приобрёл бы себе заслугу».
Слушатели были восхищены благородным образом мыслей этого человека, который так мало заботился о своей собственности и отдался на волю случая.
В это время второй человек объяснил своим сторонникам: «Я взял туфли с собой, потому что, оставь я их на улице, они могли бы возбудить соблазн в душе какого-нибудь человека. Тот, кто поддался бы искушению и украл их, сделал бы меня своим сообщником в этом грехе». Мудрость и благородство этого человека привели в восторг всех, кто его слушал.
Но ещё один человек, присутствовавший среди них и бывший настоящим мудрецом, воскликнул:
— О слепцы! Пока вы здесь предавались возвышенным чувствам, развлекая друг друга примерами благородства, произошло нечто реальное.
— Что же произошло? — спросили все разом.
— Никто не был искушён туфлями, — продолжал мудрец, — никто не был свободен от искушения туфлями. Предполагаемый грешник не прошёл мимо них. Вместо этого в мечеть вошёл другой человек. У него вообще не было туфель, так что он не мог ни оставить их снаружи, ни внести их внутрь. Никто не заметил его поведения. А сам он меньше всего думал о том, какое впечатление он производит на тех, кто на него смотрит или не смотрит. Но благодаря его реальной искренности, его молитвы сегодня в этой мечети самым непосредственным образом помогли всем потенциальным ворам, которые могли или не могли украсть туфли или которые могли бы справиться, устояв перед искушением.
Разве вы не поняли ещё, что практика поведения, опирающаяся на сознание, какой бы прекрасной она не была сама по себе, теряет свою ценность, когда узнаёшь о существовании истинных мудрецов?
Муравей в соответствии со сложившимся у него планом смотрел на цветочный нектар, как вдруг с воздуха на цветок ринулась стрекоза, попробовала нектар и отлетела, потом вернулась и опять присосалась к цветку.
— И как только ты живёшь без работы и без всякого плана? — сказал муравей. — Если у тебя нет ни реальной, ни относительной цели, каково же основное направление твоей жизни и каким будет её конец?
Стрекоза ответила:
— Я счастлива и больше всего люблю удовольствия. Эго и есть моя жизнь и моя цель. Моя цель—не иметь никаких целей. Ты можешь строить для себя какие угодно планы, но ты не сможешь убедить меня в том, что я несчастлива. Тебе — твой план, а мне — мой.
Муравей подумал: «То, что для меня очевидно, от неё скрыто. Она ведь не знает, каков удел муравьев. Я же знаю, каков удел стрекоз. Ей — её план, мне — мой».
И муравей пополз своей дорогой, ибо сделал всё, что было в его силах, чтобы предостеречь стрекозу.
Немного спустя их дороги опять сошлись.
Муравей заполз в мясную лавку и, примостившись под чурбаком, на котором мясники рубили мясо, стал благоразумно ожидать своей доли. Вдруг в воздухе появилась стрекоза. Увидев красное мясо, она стала снижаться на чурбан. Но только она уселась, как огромный топор мясника резко опустился на мясо и разрубил стрекозу надвое.
Половинка её тела скатилась вниз, под ноги муравью. Подхватив добычу, муравей поволок её в своё жилище, бормоча себе под нос:
- Твой план закончился, а мой продолжается. «Тебе — твой план» больше не существует, а «мне — мой» начинает новый цикл. Наслаждение казалось тебе важным, но оно мимолётно. Ты жила ради того, чтобы поесть и в конце концов самой быть съеденной. Когда я тебя предостерегал, ты решила, что я брюзга.
Жизнь отдельного индивидуума и жизнь человеческих сообществ весьма отличаются от того, чем они кажутся. Фактически жизнь построена по образцу, очевидному для одних и скрытому для других. Более того, развиваясь во времени, она следует даже не одному образцу, а нескольким. Люди, однако, знают обычно какую-нибудь часть одной из моделей и пытаются связать её с другой. Они неизменно находят то, что ожидают, а не то, что существует на самом деле.
Рассмотрим для примера три вещи: пшеницу в поле, воду в источнике и соль в шахте. Таково естественное (природное) состояние человека. Он представляет собой существо, с одной стороны, завершённое, а с другой стороны, — обладающее способностями и возможностью для дальнейшего прогресса.
Каждый из трёх вышеназванных элементов (пшеница, вода и соль) представляет собой одну из трёх субстанций с их возможностями. Они могут остаться такими, какие есть, или же, при известных обстоятельствах (а если говорить о человеке — то при наличии усилий), могут измениться. Это первая область, или состояние, человека.
Вторая область, однако, выступает как стадия, на которой может происходить нечто большее. Пшеницу посредством определённого усилия и знания собирают и запасают в виде муки. Воду берут из источника и запасают для дальнейшего употребления. Соль добывают из шахты и очищают. Эта область отличается от первой области активностью: предыдущая стадия содержала в себе только возможность к изменению. Во второй области имеющееся знание применяется на практике.
В третью область можно вступить только после того, как три составных элемента в соответствующих количествах и в точной пропорции объединяются в определённом месте и в определённое время. Соль, вода и мука соединяются и превращаются в тесто. С добавлением в тесто дрожжей в нашу смесь внесён жизненный элемент, и тогда печь подготавливается для выпечки хлеба. Этот процесс настолько же зависит от «прикосновения», настолько и от собственного знания.
Все вещи ведут себя согласно своей собственной ситуации, и эта ситуация соответствует области, в которую они в данный момент помещены.
Если цель — испечь хлеб, то зачем говорить о производстве соли?
Жила когда-то птица, которая не умела летать. Как цыпленок, она ходила по земле, хотя и знала, что некоторые птицы летают.
Случилось так, что в силу ряда обстоятельств яйцо летающей птицы высидела эта нелетающая птица. В должное время птенец вылупился, причём со способностью летать.
Иногда он спрашивал свою приёмную мать: «Когда же я полечу?» И привязанная к земле птица отвечала ему: «Чтобы взлететь, ты должен быть настойчив в своём стремлении, как все птицы».
Она ведь не могла преподать оперившемуся птенцу урок полёта и даже не знала, как вытолкнуть его из гнезда, чтобы он мог научиться.
Но странно, что птенец сам не замечал этого. Чувство благодарности к приёмной матери не позволяло ему понять своё положение. «Если бы не она, — рассуждал он сам с собой, — я до сих пор оставался бы в яйце». А иногда он говорил себе так: «Любой, кто смог меня высидеть, конечно, научит меня летать. Это только вопрос времени, или, возможно, всё зависит от моих собственных усилий, может быть, для этого надо обладать какой-то высшей мудростью —других причин нет. Птица, которая привела меня к моему теперешнему состоянию, в один прекрасный день поднимет меня на следующую ступень».
Как-то идущий по дороге тёмной ночью дервиш услыхал крик о помощи, доносившийся со дна заброшенного сухого колодца.
— Эй, что случилось? — закричал дервиш, заглянув в колодец.
— Я филолог, — ответил голос, — не найдя в темноте дороги, к несчастью, я провалился в эту глубокую яму и теперь никак не могу отсюда выбраться.
— Держись, друг, дай мне только раздобыть лестницу и верёвку, — ответил дервиш.
— Постойте минуточку, — закричал филолог, — вы неграмотно выражаетесь, к тому же ваше произношение никуда не годится. Очень прошу вас исправить их.
— Если это важнее их смысла, вам будет лучше побыть там, где вы сейчас находитесь, пока я не выучусь правильно говорить, -— ответил дервиш и пошёл своей дорогой.
Изучение человека включает в себя три науки. Первая — это наука обычного знания; вторая — наука необычных внутренних состояний, часто называемых экстазом; и наконец, третья, и очень важная, — это наука истинной реальности, того, что лежит за пределами тех двух.
Только реальное внутреннее знание приносит знание науки истинной реальности. Первые две науки только отражают, каждая по-своему, третью науку. Они почти бесполезны без неё.
Представим себе кучера. Он сидит на козлах экипажа и управляет лошадью, которая тянет за собой экипаж. Экипаж — это интеллект, высшая форма, в пределах которой мы находимся, когда сознаём своё существование и решаем, что нам делать. Экипаж даёт возможность лошади и ездоку действовать. Это то, что мы называем «ташкил» — внешняя оболочка, или формулировка.
Лошадь ~ движущая сила, она является энергией, называемой иногда «эмоциональным состоянием», или «другой силой». Она необходима, чтобы привести в движение экипаж. Человек в нашей схеме есть тот, кто воспринимает наилучшим образом цель и возможности ситуации и устремляет экипаж в заданном направлении, чтобы достичь цели.
Каждый из этих трёх элементов, взятый в отдельности, способен выполнять свои функции, причём достаточно правильно. Но общая функция, которую мы называем движением экипажа, не может осуществляться до тех пор, пока действия трёх элементов не будут согласованы правильным образом.
Только человек — реальное «я» — знает связь «экипажа», «лошади» и «кучера» друг с другом, а также знает, как связать их действия.
Великая работа, в понимании суфиев, есть знание того, как скомбинировать функции трёх элементов. Слишком много седоков, неподходящая лошадь, чересчур лёгкий или тяжёлый экипаж — и результат не будет достигнут.
Учитель подобен хозяину дома. Его гости — те, кто пытается изучать Путь. Эти люди никогда прежде не бывали в доме и плохо представляют себе, что это такое. Но дом, как бы то ни было, существует.
Когда гости входят в дом и видят место, предназначенное для сидения, они спрашивают, что это такое. Им отвечают: «Это место, где мы сидим». Гости усаживаются на стулья, не вполне понимая назначение стульев. Хозяин развлекает гостей, но они продолжают задавать вопросы, подчас неуместные. Хозяин же как человек гостеприимный не ставит им этого в упрёк. Гости хотят знать, например, где и когда они будут есть. Они никак не могут понять того, что никто из них не будет обделён вниманием, что кроме хозяина в доме есть и другие люди, которые в этот момент готовят им пищу, и есть другая комната, где их рассадят и подадут еду.
Так как гости не видят ни еды, ни её приготовления, они смущаются, возможно, даже испытывают сомнения и вообще чувствуют себя неловко.
Добрый хозяин, понимающий состояние своих гостей, должен успокоить их, чтобы ничто не помешало им в назначенный час насладиться трапезой.
Среди гостей есть люди более сообразительные, которые скорее своих товарищей уловят связь вещей в доме, — они могут дать этим последним надлежащие объяснения. Между тем хозяин отвечает на вопросы гостей в соответствии со способностями каждого из них воспринимать единство и функции дома.
Одного существования дома недостаточно. Дом должен приготавливаться к приёму гостей, и присутствие хозяина в нём необходимо. Кто-то должен добросовестно выполнять роль хозяина, чтобы гостящие в доме чувствовали себя непринужденно, ведь хозяин несёт за них ответственность. Вначале многие из них не понимают, что они — гости, или, скорее, им неизвестно само понятие «гость», то есть, что от них в этой роли требуется и что это может им дать.
Опытный гость, который уже знает о домах и гостеприимстве, в конце концов чувствует себя свободно и, таким образом, начинает лучше понимать, что такое дом и каковы многие стороны жизни в нём. Пока гость только пытается постичь сущность дома и запомнить правила этикета, его внимание слишком поглощено этими факторами, чтобы он мог заметить, скажем, красоту, ценность или назначение мебели.
Жил когда-то богатый волшебник, у которого было много овец. Волшебник был очень жаден и не хотел нанимать пастухов, не желал строить изгородь вокруг пастбища, где паслись его овцы. Из-за этого овцы часто забредали в лес, падали в пропасть и т. д. Самое же главное — они убегали от него, так как знали, что волшебнику нужны мясо и шкуры.
И вот, наконец, волшебник отыскал средство. Он загипнотизировал овец и, во-первых, внушил им, что они бессмертны, что, сдирая с них шкуры, им не причиняют вреда, а наоборот, такая операция будет им приятной и даже полезной. Во-вторых, он внушил им, что сам он, волшебник, — их добрый хозяин, который так сильно любит своё стадо, что готов сделать для него всё, что угодно. В-третьих, он внушил им, что если с ними вообще что-нибудь случится, то это произойдёт не сразу, во всяком случае, не в один день, а поэтому им не стоит об этом думать. Наконец, волшебник внушил овцам, что они совсем не овцы, что одни из них — львы, другие — орлы, третьи — люди, четвёртые — волшебники.
И после этого все его заботы и беспокойства закончились: овцы никуда больше не убегали, а спокойно ждали того часа, когда волшебнику потребуются их мясо и шкуры.
Женщина привезла с юга персики. Распаковала, перебрала, подгнившие съела, остальные аккуратно сложила в ящик. Время от времени она их перебирала, подгнившие съедала, остальные укладывала. Так она и не попробовала ни одного целого персика.
Притчи человечества |
|||||
|
Общество изучения Ки - Москва , основатель - Мастер Коити Тохэй (10-й дан Айкидо) Син Син Тойцу сайт http://ki-moscow.narod.ru объединения души и тела Ки-Айкидо, Ки-Класс - тренировки, обучение, занятия в Москве |
|||||
|
|
|||||
