Гнездилов А. В.

Авторская сказкотерапия

Дым старинного камина.

Сказки доктора Балу

Глава 4

ЭКОЛОГИЧЕСКИЕ СКАЗКИ

Истории, приведенные в этой главе, важны для гармонизации взаимоотношений человека и Природы.

Сегодня все чаще приходится слышать о неблагоприятной экологической обстановке, кризисе, катаклизмах. Что мы оставляем в наследство своим детям? Тенденция к потреблению все ближе подводит нас к разрушению того мира, в котором мы живем. С болью приходится видеть, как некоторые дети, подражая взрослым, БЕЗДУМНО рвут цветы и листья, оставляют после себя мусор на берегу озера, забывают тушить костер. Сегодня особенно важно развивать более осмысленное отношение к окружающему миру, к Природе, к живому. Тем более, что именно мир природы, точнее мир природных стихий, является местом обитания множества чудесных волшебных созданий — природных духов: эльфов, фей, русалок, гномов, троллей, домовых, саламандр и т. д.

Духи цветов, деревьев, камней — это не просто фантазии сказочника или мифологизмы. С деревьями и камнями связаны интереснейшие древние культуры. И сегодня целительные свойства камней используются в литотерапии, а способность растений и деревьев взаимодействовать с энергиями человека широко обсуждается и используется в лечебной практике.

Так или иначе, но идея бережного отношения к природе в наши дни особенно актуальна. Экологические сказки помогут открыть способность души человека тонко чувствовать окружающий мир, стремиться к добру и Красоте. В таком контексте можно строить обсуждение этих историй.

ЦВЕТОК ЭЛЬФА

Жили-были в Санкт-Петербурге двое людей. Его звали Лед, а ее Диала. Он был садовник, а она музыкант. Лед любил музыку, особенно, когда ее исполняла Диала, а она любила цветы, особенно те, что вырастил Лед. Все было хорошо, пока однажды они не поссорились. Причина была пустяковая, но день оказался страшно неудачный для всех. Диала одна отправилась в Павловский парк, чтобы развеять настроение. Была осень, и среди травы и листьев она увидела незнакомые цветы. Они так нежно благоухали и словно сами просились в руки... Будь рядом Лед, Диала не поддалась бы искушению. Он всегда был против того, чтобы рвать цветы.

- Им может быть так же больно, как и нам, - говорил он. - К тому же мы не знаем их жизни. А вдруг у них есть дела поважнее, чем просто служить нам украшением?

Но Лед остался в городе, а досада на него заставила Диалу поступить по-своему. Она сорвала цветы и поспешила домой, так как собирались тучи. И надо же было, чтобы в одном из цветов сладко спал маленький эльф! Проснувшись он не сразу понял, где находится. Каково же было его отчаяние, когда он увидел! что попал в плен к людям. А ведь именно в этот день эльфы собирались улететь вместе с птицами в жаркие страны.

Возвращаться в парк было слишком далеко, да он и не смог бы найти дороги. К счастью, в дом пришел Лед и принес гладиолусы. Эльф кинулся к ним, чтобы утолить голод цветочным нектаром и немного успокоиться. Время шло. Последние листья облетели с деревьев. Диала была слишком занята, чтобы выезжать в парк, и только ее игра на рояле отвлекала эльфа от самых печальных мыслей. Ведь все реже Лед приносил цветы, их время проходило, и эльфу грозил бы настоящий голод, если бы не старый кактус, что жил на подоконнике. Приходилось питаться его горьким соком. Увы, столь однообразная диета заставила эльфа быстро осунуться. Он похудел, у него выросла зеленая борода, и странно испортился характер.

Всю долгую зиму эльф проклинал свою судьбу и негодовал на Диалу. Лед вызывал в нем более добрые чувства. Ведь он время от времени умудрялся приносить цветы, хотя за окном лежали сугробы и завывали вьюги. Наконец наступила весна. Эльф забрался в шляпку Диалы, когда она снова собралась в Павловск. Первая трава пробилась на поверхность, подснежники и одуванчики робко улыбались теплым солнечным лучам. Эльф радостно кинулся к знакомым дорожкам. В чашечках цветов он встретился с первыми эльфами, что вернулись в парк, но они едва узнали его.

- Что с тобой случилось? Ты превратился в старика и весь позеленел как кузнечик.

Бедняга Эльф расплакался и рассказал о своей несчастной судьбе. Увы, его история вызвала больше смеха, чем сочувствия.

- Ты получил хороший урок, - сказали ему эльфы. - Твоя лень и постоянное желание поспать наказаны судьбой. В следующий раз ты уж не будешь опаздывать к отлету. Ты сам виноват в своей участи.

Но Эльф не мог смириться с этим.

— Я-то лучше знаю, кто виноват, — пробормотал он, — и сумею наказать обидчицу.

Много волшебных растений в парке, а Эльф еще знал немало наговоров. И вот, когда Диала в очередной раз пришла в парк, кто-то кольнул ее в шею. Она хотела поднять руку, но вдруг превратилась в цветок. Это было ужасно — в одно мгновение потерять способность двигаться, говорить и, конечно же, играть, а последнее было для нее самой большой потерей. Ведь она так любила музыку! К счастью, в парке время от времени появлялись оркестры или бродячие музыканты. Они хоть немного утешали ее, Да, месть Эльфа удалась на славу. Бедный Лед много раз прибегал в парк и искал Диалу. Однажды взгляд его остановился на ней. Она задрожала от радости: вот сейчас он сорвет ее и увезет в город. Но он лишь вздохнул и пошел дальше. Не в его правилах было

рвать цветы.

Зато нашлись другие люди, которые увидели прекрасный цветок и увезли в свой дом. Она стояла в вазе на старинном рояле, так напоминавшем ей собственный инструмент. Наступила ночь. Лунные лучи скользнули в комнату и коснулись Диалы. И вдруг она снова превратилась в человека. Забыв о всех горестях, она тотчас открыла рояль и стала играть. Мысли и чувства ее, стосковавшиеся по музыке, унесли ее так далеко, что она и не заметила, что пришло утро. И тут снова ей вернулся образ цветка, и она застыла в вазе.

Люди с тревогой вошли в комнату, где она стояла. Они слышали ее игру и думали, что их посетило привидение. Тем временем цветы, которые стояли с ней рядом, завяли, и их выбросили. Как-то к хозяйке пришли гости, и один из них сыграл на рояле какой-то экспромт, В награду ему подарили цветок Диалу.

— Вы заслужили цветок, который не вянет, как и ваш талант! — сказала хозяйка.

Молодой человек принес Диалу к себе, но забыл поставить в воду. Если бы не лунные лучи, она бы погибла. Но вновь они превратили ее в человека. Она вдоволь напилась воды и задумалась о том, что же ей делать? В любой момент она могла превратиться в цветок и стать пустой забавой в руках людей. А их небрежность может стоить ей жизни. В комнату вошел молодой человек и, увидев незнакомку, очень удивился. Впрочем, ей не пришлось ему объяснять свое фантастическое появление в доме. Она была так прекрасна! Грация цветка сохранилась в ней, несмотря на перемену образа. К тому же она сама была музыкантом. Ночь быстро пролетела за игрой на рояле. Под утро Диала воспользовавшись моментом, нашла небольшую вазу, наполнила ее водой и взяла в руки. Молодой человек на минуту вышел, а когда вернулся, Диалы уже не было. Лишь цветок, подаренный ему, стоял в вазе на рояле.

Рассеянность его или иные обстоятельства, но Диала стала путешествовать из дома в дом, из одних рук в другие. В нее влюблялись, ее пугались, она поселяла слухи самые невероятные. Весь город гудел о призраках, о музыке, звучащей в доме, где не было людей, о цветке, который не вянет и приносит счастье. И лишь один человек понял, что происходит. Это, конечно же, был Лед. Дни и ночи бродил он по городу, пытаясь отыскать следы Диалы. Диала много раз приходила к его дому, когда ей возвращался человеческий облик, но не могла его застать. И, наконец, Лед нашел дорогу к королеве эльфов.

— Я вырастил столько цветов для вас и ваших подданных, не могли бы вы мне помочь отыскать невянущий цветок, который еще обладает музыкальным даром?

— Кажется, я слышала о таком, что недавно появился в нашем королевстве, — ответила она. — Но что за выкуп ты готов заплатить за него?

— Все, что вы пожелаете! — ответил Лед.

— И ты даже готов разделить судьбу его и самому стать эльфом этого цветка, которому будешь служить вечно?

— Да! — ответил Лед.

И она превратила его в эльфа. Теперь-то он мог отыскать Диалу. Никакие стены и двери не были ему препятствием, если за ними находились цветы. А он еще чувствовал аромат Диалы, который вел его по следу. Но еще прежде, чем они встретились, лед столкнулся с обиженным Эльфом, который превратил Диалу в цветок. Тот притаился за окном большого старого дома, откуда раздавались звуки рояля.

— Тебе нравится игра Диалы? — спросил Лед.

— О да, конечно. Она так волнует мое сердце. Ведь ты знаешь, мы умеем только петь, и наши голоса так тонки, а здесь можно услышать весь мир, я даже думаю, что я не наказал эту девушку, а наградил, превратив ее в цветок, теперь она знает столько песен растений и эльфов.

— Но чтобы она могла играть, она должна вернуться в мир людей, — сказал Лед.

— Я думаю, она не захочет сама, — ответил Эльф.

— Так ты и сможешь наказать ее тем, что сделаешь то, чего она не хочет, — продолжил Лед.

— Пожалуй, что и так, — согласился Эльф.

— Так лети за своей волшебной травой и быстрей возвращайся.

Эльф улетел, а Лед проник в комнату. Темное облако заслонило луну, и вместо Диалы на клавиши упал белый цветок. Лед схватил его и прижал к груди. В то же мгновение они превратились в людей.

— Стойте! Я еще не успел расколдовать ее! — крикнул Эльф, появляясь в окне.

— У них свое колдовство, с которым нам не справиться, да и стоит ли пытаться, если это колдовство называется любовью, — ответил ему голос королевы эльфов.

ДЕРЕВЬЯ

Около старого покосившегося дома рос клен. В доме жила девочка по имени Твилла. Ее родители были бедны и не могли покупать ей игрушки, зато она дружила с настоящим большим деревом и считала себя самой богатой и счастливой на свете. В самом деле, зимой на ветвях дерева звенели сосульки, весной распевали птицы, летом оно хранило тень и нашептывало таинственные истории, а осенью его золотая крона освещала дом не хуже праздничной елки. Однажды, когда родителей не было дома, из печки вылез маленький гном. — Пых-Пуф, — представился он Твилле, — сегодня день моего рождения, и ты можешь поздравить меня.

Твилла была ему очень рада, тем более что выглядел он очень забавно: с длинной бородой, которую он заправлял за пояс, с красным дымящимся носом и хлопающими ушами. А вся его голова была таких же размеров, как и горбатое крошечное тельце. Однако держался он очень важно и не выпускал изо рта трубки. Кроме того, его старинный бархатный камзольчик украшали блестящие золотые пуговицы. Твилла достала большое красное яблоко, которым угостила ее проезжавшая мимо придворная дама, и подарила его гному. Тот внимательно посмотрел на девочку и закивал головой:

— А скажи-ка мне, дитя мое, часто ли доводилось тебе пробовать такие вкусные яблоки?

— Нет, — призналась Твилла. — Я еще никогда их не ела.

— Ну что же. Твоя доброта заслуживает награды, — молвил гном. — Можешь высказать любое твое желание, и если я буду в силах, то исполню его.

— Я хочу понимать язык деревьев, — сказала девочка.

— У тебя чистое сердце и прекрасный выбор, — заявил Пых-Пуф. — Пусть будет по-твоему.

Он снова забрался в печку и превратился в огонь. Дров не было, но он великолепно горел и вскоре дом наполнился теплом.

— Прощай! — крикнул гном. — Но мы еще встретимся.

С тех пор Твилле стало жить еще интереснее. Она начала понимать язык деревьев, и ее друг Клен пел ей такие чудесные песни, каких она никогда не слышала.

Но холодной весной клен срубили. Твилла была в это время в гостях у своих родственников. Когда она вернулась и увидела вместо своего друга пень, отчаянию ее не было предела. Она плакала не переставая, день и ночь, и в конце концов заболела. Пых-Пуф явился ей на помощь. Он предлагал ей красивые золотые украшения с драгоценными камнями, но она была безутешна. Тогда он поклялся, что покажет ей места, где лежит уголь, чтобы люди могли не трогать живые деревья.

К счастью, на пеньке от клена осталась одна не срубленная веточка. Каждый день Твилла приходила к останкам своего друга и плакала. Но вот удивительно — вначале пенек дал еще несколько веточек, а затем стал так быстро расти, что уже к осени превратился снова в небольшое деревце. Конечно же, Твилла помогала ему. Она вспоминала все песни, которые он ей пел, и пела ему, возвращая тот дар, который получила сама. Прошло несколько лет, и на месте пенька красовался могучий клен, совершенно такой же, каким был раньше. За это время и Твилла выросла тоже и превратилась в очень милую девушку. Но самым чудесным оказались ее голос и ее песни. Из дальних мест приходили люди, чтобы послушать ее.

Прослышал о ней и Принц, правивший этой страной, и позвал ее ко двору. Дело в том, что с ранних лет Принц страдал бессонницей. Самые искусные музыканты и певцы собирались к нему, чтобы развлекать его долгие ночи, когда он не мог уснуть. И вот Твиллу ждали во дворце. Самое печальное, что надо было прощаться с кленом. «Не грусти! — прошептал ей друг, когда она обняла его. — Я приду к тебе».

Твилла не поверила, но когда она ночью стала петь Принцу колыбельные песни, кто-то слегка постучал в окно. Она обернулась и увидела, что за стеклом виднеются ветки ее друга клена. Твилла растворила окно. Ночная прохлада проникла в покои, и вместе с ней тихий шелест листьев, за которым девушка слышала голос своего друга. Он подпевал ей. Удивительно, но впервые за много лет Принц уснул, и счастливая улыбка не сходила с его лица всю ночь. Наутро он с изумлением увидел под своими окнами клен.

— Откуда это дерево? — спросил он.

— Это мой клен, — ответила Твилла. — Я не могу обходиться без деревьев, а в вашем парке одни цветы.

— Я разрешаю вам переделать мой сад так, как вы сочтете нужным, — заявил Принц. — Отныне вы будете носить сразу два титула: Главной Хранительницы Королевских снов и Главной Королевской садовницы.

Очень скоро вокруг дворца вырос чудесный парк. По зову клена из разных мест явились ко дворцу самые красивые деревья. Высокие сосны потянулись чуть ли не выше дворцовых башен, густые ели, березы, ивы выстроились в тенистые аллеи. Веселые ручейки зажурчали среди них. Гранитные валуны поместились на перекрестках дорог, словно каменные рыцари, несущие дозор. Принц был в восторге и не знал, как вознаградить Твиллу, зато придворные были очень недовольны.

— Откуда появилась эта выскочка без роду и племени? — говорили они, — Принц проводит время только с ней и скоро мы, так же, как музыканты, можем остаться без работы и без места.

А Принц уже подумывал, не сделать ли Твиллу своей невестой. Но ведь и в самом деле она не могла похвастаться знатностью. Вот если б она сама первой призналась в любви, он бы мог, не ущемляя своей гордости, великодушно предложить свою руку. И Принц тут же придумал, как подстроить для этого момента удобные обстоятельства. Он вызвал Твиллу и сказал:

— Милая Твилла, вы вернули мне сон и, значит, здоровье. Вы сделали мой парк таким красивым, что я не устаю гулять в нем. Ваши песни изменили мою жизнь, и я не мыслю обходиться без них. Теперь я хочу вознаградить вас и готов выполнить любое ваше желание. Сколь бы дерзким оно ни показалось, я буду счастлив его выполнить!

Твилла склонила голову и ответила:

— Добрый Принц! У меня есть заветная просьба. Пусть в королевстве перестанут рубить живые деревья!

Принц пришел в замешательство:

— Да, но чем же люди будут топить печи?

— Для этого есть хворост, а во-вторых, уголь. Мой старый друг по имени Пых-Пуф сказал мне как-то, что знает места, где целые залежи этого топлива.

— А как же строить дома?

— Из камня! — ответила Твилла.

Принц был недоволен, но, выполняя слово, созвал придворных на совет.

— Я хочу издать указ, запрещающий рубить деревья! — заявил он.

— Это немыслимо, Ваше Высочество! — воскликнули придворные. — Люди не поймут вас и взбунтуются.

— Но я дал слово Твилле и должен выполнить его.

«Ах, вот откуда идут интриги! — обрадовались придворные. — Ну что ж, посмотрим, что из этого получится». И они стали распускать про Твиллу слухи один страшнее другого. «Твилла — колдунья. Она очаровала Принца и хочет захватить престол», — говорили одни. «Твилла хочет отнять у народа леса и продавать ему какой-то уголь, чтобы наполнить свою казну», — твердили другие.

Не прошло и нескольких недель, как все королевство загудело от возмущения. Где-то срубили дерево, и в семье дровосека заболел ребенок. Где-то случился пожар... Кто-то на охоте стал рубить дерево для костра и поранил ногу. Все эти обычные случаи теперь получили иное объяснение. Во всем оказалась виновата колдунья Твилла. Гонцы один за другим спешили ко дворцу, рассказывая все новые происшествия.

Вскоре сам Принц усомнился в Твилле и поверил дружному хору придворных и мнению народа. Твиллу заключили в тюрьму и собирались предать суровому суду за колдовство. Однако ночью деревья взломали железные решетки и освободили Твиллу. Утром изумленный Принц увидел за окном вместо парка изрытое поле.

В одну ночь все деревья парка ушли от него. И, конечно же, без Твиллы старая бессонница вновь вернулась к Принцу.

Что же касается Твиллы, то она печально вернулась к своему дому и не знала, что ей делать. Ведь вскоре за ней пустится погоня, да и жители страны постараются схватить ее.

— Не бойся ничего! — сказал ей Клен. — Деревья никого не пропустят к твоему дому. И не грусти о дворцовой жизни. Скоро будет праздник деревьев, и я приглашаю тебя на наш бал.

Твилла задумалась, как ей приготовиться к празднику. И снова появился Пых-Пуф:

— Что бы ты хотела, Твилла? Может, на этот раз украшения гномов тебе подойдут? К тому же я принес тебе платье из листьев, травы и цветов. Никакая парча и алый бархат, шелка и атлас не сравнятся с золотом и багрянцем осенних листьев, с яркостью и пестротой георгинов и гладиолусов, хризантем и астр!

Да, платье было великолепным, и, надев его, Твилла превратилась в необыкновенное цветущее дерево. Вот это был подарок так подарок.

— Я боюсь, что мне не захочется снимать его! — воскликнула Твилла.

— Тогда ты сможешь остаться навсегда деревом, — сказал гном.

— Я этого так хочу!

— Что ж, попробуй об этом попросить короля деревьев на осеннем балу, — посоветовал гном и опять спрятался в печку.

И вот наступил праздник. Среди гор в глубокой уютной долине собрались деревья. Тысячи цветов и красок слепили глаза. Налетел ветер, загремела музыка, запели деревья, и хоровод двинулся вокруг чудесного озера, посреди которого на островке стоял гигантский тысячелетний дуб. Громадная золотая крона, усыпанная драгоценностями, венчала его вершину. Твилла вдруг увидела, как среди стволов у деревьев проступают лица. Впервые в жизни она увидела глаза деревьев, и они были так глубоки и прекрасны, хотя во многих таилась печаль. Вот король Дуб подал знак Твилле, и она приблизилась к нему.

— О, ты прекрасное маленькое дерево! Я вижу тебя впервые, и ты танцуешь легче всех! Я различил твой голос в общем хоре, и с ним тоже никому не сравниться. Твой наряд богаче королевского, и в отличие от других у тебя не одна, а две ноги. Скажи мне, кто ты?

— Она из людей, Повелитель! Она наш друг. Она хотела запретить людям рубить деревья! — раздалось множество голосов.

— Тогда я рад приветствовать тебя! — возгласил Король. — Ответь мне, есть ли у тебя желание, которое я мог бы выполнить?

— Да, Ваше Величество! — сказала Твилла. — Я хотела бы навсегда остаться среди деревьев!

— Никто не против? — спросил Король.

— Нет, — ответили деревья.

Но вдруг чей-то голос произнес:

— Я против!

И среди расступившейся толпы появился Принц.

— Эта девушка принадлежит человеческому племени и не может стать деревом.

— Почему же, если она этого хочет?

— Она в обиде на людей, но я пришел к ней просить прощения. К тому же я люблю ее и хочу, чтоб она стала моей женой и королевой страны!

— Да, но я могу ей предложить такую же честь — стать королевой деревьев! — заявил Король Дуб. — Пусть она выбирает сама!

Твилла склонила голову:

— Простите меня, Принц! И простите меня вы, мудрый Король деревьев! Я не создана быть властительницей. И я отказываюсь от чести принять вашу руку. Мой выбор иной. Я хочу остаться деревом, а мой избранник — это мой Клен. С ним я хочу быть вместе всю свою жизнь!

— Да будет так! — возгласил Король Дуб, и праздник продолжался.

А печальный Принц вернулся во дворец. Он изгнал злых придворных и велел заново посадить парк. Строжайшим указом всем жителям королевства запрещалось рубить деревья. Ведь дровосеки могли срубить Твиллу. А она послала Принцу последний свой привет — горсть воды из волшебного озера в причудливом древесном грибе. Вода никогда не иссякала. И в ней можно было во всякое время увидеть, как в зеркале, отражение Твиллы. Она улыбалась, и от ее улыбки самые чудесные сновидения слетались к постели Принца. И он больше не нуждался ни в каких лекарствах.

ГИНГО

У излучины Рейна, нависая над водой, стоит древний замок Бойген. Тенис-тый парк с каштановыми и лиственничными аллеями примыкает к нему с востока. Крепостные стены и башни давно уже никому не угрожают, и вьющиеся розы, виноградные листья и плющ покрывают их живописным ковром. Множество цветов, птиц, бабочек придают замку праздничный вид, но все кажется, что прошлое не исчезло навсегда, что какие-то тайны хранятся в этих стенах.

Поэтам и музыкантам являются они в грезах, дети пытаются отгадать их, мечтами смутно чувствуя какую-то особую атмосферу замка. Что там? Какая жизнь, какой характер, кто задумал эти гармоничные башни над рекой, которые отвечают скорее красоте человеческой души, нежели воинским замыслам. И впрямь, изысканное убранство комнат, спокойная скульптура, мирные, светские пейзажи на старых картинах и гобеленах, — все здесь дышит какой-то детской чистотой и непосредственностью. Как декорации для игры, но не для жизни, встают перед глазами длинные галереи, сводчатые потолки, уютный ритм колонн, каминов, лепнин, узких окон. Во дворе, против капеллы, стоит большое старое дерево с каким-то удивительно пропорциональным рисунком листьев. Они напоминают то ли примитивную печать, то ли знак, который мог быть взят из карт Таро. Дерево явно не из этих краев, и его название подтверждает это: Гинго. Возможно, оно из Индии, и под одним из его предков сидел некогда благословенный Будда. Однако здесь, в замке, с ним связана совсем другая история.

Лет двести назад замком владел честолюбивый барон Вольфганг фон Мор-генштерн. Была у него дочь Бригитта, которую он хотел выдать замуж за какого-нибудь знатного вельможу, если не за кого-нибудь из членов королевской семьи. Наверное, стоило на это надеяться. Чудный голос был у Бригитты, и не только поэты, но и простой люд прозывал ее Лореллей. В самом деле, развлекая частых гостей, выходила на берег девушка, и средь мрака ночи несся ее голос, будя окрестные леса и холмы. Звенели струны лютни, огни на башнях замка отражались в быстро текущей воде, и молчание восхищенных людей значило больше, чем крики одобрения. Долго никто не мог нарушить тишины после ее пения. Казалось, голос ее обращается к каждому с самым задушевным призывом. Не минуло еще совершеннолетие дочери барона, а уж женихи чуть не толпами осаждали Бойген. И никто не знал, что сердцем Бригитты уже владел юный садовник. Для него пела девушка, не смея подать ему иной знак. Чем он пленил ее, трудно сказать. Дороги любви никому неведомы. Известно лишь, что цветы, выращенные садовником, дурманили головы сильнее иного вина и красоте их не было равных. А главное, что дерево Гинго он привез и посадил в замке. Только могло ли это помочь ему? Для барона он со всем своим искусством и талера не стоил. И как только зоркие глаза донесли вести о душевной склонности Бригитты, в тот же день изгнали садовника из замка с угрозой лишить его жизни, если он осмелится показаться вблизи Бойгена.

Однако поздно спохватился барон. У Бригитты под сердцем уже жило дитя этой несчастной любви. Судьба, однако, поначалу хранила бедную женщину. Барон отправился в поход и целый год отсутствовал.

А Бригитта, оказавшись больной, почти не выходила днем из своих покоев. Появился на свет мальчик, и прятала его дочь барона в домике садовника, где поселились преданные ей слуги. Только долго ли можно было хранить эту тайну? Опять дошли до барона смутные слухи. Велел он обыскать весь замок и уничтожить младенца, если его обнаружат. Крутой нрав был у него, и никто не осмелился бы его ослушаться. В ужасе металась в запертой комнате молодая мать.

Только под утро узнала от слуг своих, что они, дрожа за жизнь, отнесли младенца под дерево Гинго, посаженое отцом его, и там оставили. Меж тем воины барона никого не нашли. Малым, но утешением было это известие для Бригитты. Сердце ее подсказывало, что чья-то сердобольная душа подобрала и спрятала ребенка.

Тем временем спешил барон выдать дочь замуж. Вскоре сыграли свадьбу с одним из тех, кого выбрал барон. Но не было счастья в семье, и детьми больше не наградил Бог Бригитту. Пыталась она найти исчезнувшего сына, которого даже окрестить не успела, но напрасно. Лишь лет семь-десять спустя встретила она ночью мальчика. Сидел он под деревом и смотрел на освещенные окна замка. Обратилась к нему Бригитта с вопросом: «Чей ты?» А ребенок лишь улыбнулся и ничего не ответил ей. Полночи провела с ним дочь барона, а как светать стало — ребенок исчез. Снова и снова искала Бригитта мальчика, но он появлялся лишь в ночные часы, да и то лишь слушал ее, а потом исчезал. То ли сильное потрясение, то ли просто лихая болезнь, но вскоре сошла в могилу дочь барона, и лишь память о себе оставила.

А обитатели замка стали встречать в ночные часы юношу. Чудные глаза его словно завораживали, и не было в них угрозы или мрака, что встречают у привидений. Только улыбался он и мимо проходил.

Решили люди, что безумен юноша, тем более что не отвечал он ни на какие вопросы, хоть и не был похож на глухонемого.

Прошло сто лет со смерти Бригитты. Новые владельцы жили в замке. И, словно повторяя историю, у хозяина замка появилась дочь, которую назвали Бригиттой. Чудный голос ее чаровал людей, и хотя никого уже не оставалось в живых, кто бы лично знал дочь барона Вольфганга, тем не менее память о ней вновь взбудоражила умы.

Случилось так, что встретилась Бригитта-вторая с юношей из-под дерева Гинго и полюбила его. Видно, жил он в другом времени, потому что, как и прежде, сохранил он свою молодость и красоту. Впервые заговорил юноша с Бригиттой, но голос его был похож на шепот листьев. Может, потому прозвала его Бригитта «Гинго». Ночи напролет бродила эта пара по замку, и лица их были счастливее всех, кто попадался им навстречу. Утром же исчезал Гинго, а Бригитта возвращалась в свои покои. Подчиняясь обстоятельствам, девушка стала вести ночную жизнь. Только тесно ей показалось в замке, и стала она уговаривать Гинго отправиться по окрестностям на лошадях. Долго не соглашался юноша, но она упросила его. И в лунные ночи скакали они по берегам Рейна. Бригитта пела, а Гинго внимал ей с радостной улыбкой. Однако стоило побледнеть звездам, и они летели во весь опор назад к Бойгену. Таково было условие, которое поставил Гинго. Долго не могла понять Бригитта, куда он скрывается днем. Не отвечал на эти вопросы ее возлюбленный. И вот, однажды, далеко забрались всадники. Лошадь Гинго повредила ногу, и они не успели вернуться в замок. Солнце встало, и земля дрогнула за спиной Бригитты.

Оглянулась она и не увидела своего возлюбленного. Вместо него, раскинув ветви, стояло посреди поля большое дерево Гинго. Села Бригитта у корней его и уснула. Громкий голос разбудил ее. Увидела она всадников, окруживших ее.

— Откуда здесь взялось дерево? Еще вчера вроде бы его здесь не было. Впрочем, удачная находка, будет на чем дичь зажарить.

Поняла Бригитта, что это охотники, в чьих владениях она оказалась. Стала просить их не трогать дерева, но в ответ лишь смех услышала.

— Это мои угодья, и все, что здесь, — мне принадлежит по праву! — заявил один из всадников.

Соскочил он с коня и, схватив топор, ударил по дереву. Из рубца кровь хлынула.

— Остановись, рыцарь, во имя неба, разве ты не видишь, что жизнь губишь? — закричала Бригитта.

Но охотник еще раз взмахнул топором. Не помня себя, бросилась к нему девушка и ударила в спину кинжалом. Как зверь, захрипел охотник и пал. Схватили Бригитту его товарищи и, связав, повезли к судье. Не долго раздумывал судья. За убийство подлежала Бригитта казни, если не найдется за нее заступника, готового в поединке поддержать ее правоту. Обвинителем выступал брат покойного — рыцарь, которого все боялись. Огромного роста был он, и силы его хватало, чтобы медведя свалить. Никто из замка Бойген не решался принять бой. Ведь в случае неминуемого поражения все равно Бригитта была обречена на смерть. Но случилось опять чудо.

Появился на закате дня всадник неведомый защищать Бригитту. Ошиблись воины, и пробило вражеское копье неведомого защитника насквозь. Думали люди, что падет он насмерть на землю, но он остался в седле. Второе копье пробило его латы, но он не отступил. А в третий раз уже враг его пал с коня бездыханным. Бросились оруженосцы к неведомому рыцарю, но он лишь рукой махнул.

Упали с него доспехи, и люди увидели деревянное лицо и фигуру, вместо человеческих.

— Да это дело ведьмы! — завопил народ и хотел наброситься на Бригитту. Но увели ее прочь в тюрьму, чтобы казнить на следующее утро. В замке Бой-ген должна была свершиться казнь. Заточили Бригитту в башне и приставили стражу. А ночью протянулись ветви Гинго сквозь решетку и коснулись девушки. Что с ней стало, никто не понял. Только пустой оказалась башня, куда ее заточили. А на вершине дерева распевала песни какая-то звонкая птица.

Опять потекли года. А в ночные часы появлялась в замке одинокая фигура Гинго. Ни с кем больше он не говорил, а лишь кивал да улыбался какой-то тоскливой улыбкой.

— А что теперь? Остались ли следы этого предания, кроме самого дерева Гинго? — спросил я старого привратника, раскуривавшего трубку. Он задумчиво воззрился на меня, а затем задал мне вопрос.

— Уж коли вы знаете всю историю замка, то не могли бы представить этого странного Гинго, что живет вместе с деревом?

— Отчего же, пожалуй. Худощавый человек, со смуглым лицом, высоким лбом, тонкими, слегка удлиненными чертами. Нос с горбинкой, красиво вырезанные ноздри и губы. Чуть выступающий подбородок. Большие темные глаза с какой-то зеленой искоркой в глубине. Блестящие черные волосы, поседевшие на висках. Закутан в старинный плащ, скрывающий одежду... Вот, пожалуй, и все.

Старик глубоко затянулся и пустил струю дыма в воздух.

— Теперь подойдите к дереву с другой стороны и скажите, что там!

Я нерешительно последовал его совету, думая, что меня разыгрывают. С другой стороны толстого ствола Гинго сидел человек, которого я столь отчетливо представил себе минуту назад.

Он смотрел куда-то сквозь меня. Быстрые сумерки спустились на замок. Образ Гинго бледнел и сливался с темнотой. Все неотчетливее становилось видение, пока не исчезло. Ночь пришла в замок Бойген.

ДУБ

У Сугдейских берегов над скалистым обрывом стоял старый могучий дуб. Мор-екая соль вместе с пеной, сорванная с волн и принесенная ветром, пропитала его белесоватую кору. Ветви его протянулись над обрывом, словно звали солнечные лучи забраться в самые узкие щели каменного хребта, надвигающегося на море. И по ночам из этих скал вылетали летучие мыши, и на крыльях своих несли они горячий шепот, вздохи и непонятные звуки. Души ли существ, прошедших когда-то по этим землям, напоминали о себе или голоса природы, истомленной зноем, открывали свое сердце ночной прохладе, кто знает.

Только жил в этих местах когда-то Юсуф-бей. Юность свою провел он в скитаниях и сражениях. Говорили, что в свое время служил он турецкому султану и был первым среди янычар, кто удостоился за верность и отвагу получить халат визиря и туфлю с султанской ноги для ношения на груди. Однако не любил о себе рассказывать Юсуф-бей. Устал, видно, от суеты и захотелось ему покоя и простого счастья вдали от людей. Построил он дом над обрывом и привел в него молодую красавицу-жену. Звали ее Гюльсун, и отдал за нее Юсуф-бей на кафском базаре чуть ли не половину своего состояния. Да и то, если б не взялся за свою саблю, потерял бы Гюльсун. Сам паша из Стамбула торговал ее для своего гарема и затем пытался с боем отобрать у соперника.

Поначалу, казалось, счастлив был Юсуф-бей. Редко кто спускался с гор к его дому, который скорее напоминал крепость на скале среди глубоких обрывов. А с моря и подавно нельзя было подняться по скользкому утесу. Не беден был Юсуф-бей, и не нужно было ему возделывать поля или пасти скот. То, что хотел он, доставляли ему редкие соседи и, получая от него золотые монеты, восхваляли его щедрость. Сидел обычно у крыльца своего дома Юсуф-бей, в тени виноградной беседки, курил душистый табак из кальяна, смотрел на море, солнце и радовался жизни: «Зачем я столько дорог истоптал, столько душ загубил, когда мог бы сидеть здесь и ничего другого не желать?» Только напрасно Юсуф-бей думал, что обрел счастье. Как ни баловал он Гюльсун богатыми подарками, как ни старался угодить ей, все зря. Сердце ее было закрыто для мужа. Покорно принимала она свою судьбу, но полюбить его не могла.

Как одинокий волк, захвативший добычу, не знает радости от своей победы, потому что не с кем разделить ее, так мучился Юсуф от бессилия пробудить чувства Гюльсун. Она же ощущала себя пленницей, тосковала 0 дальних краях, откуда ее похитили, чтобы затем продать, как рабыню, в чей-нибудь гарем. Единственным утешением ее был дуб. Когда грусть одолевала Гюльсун, она забиралась на него и пряталась в его густой кроне. Ей чудилось, что он нежно поддерживает ее на своих могучих ветвях и, превратив листву свою в зеленые паруса, несет в море на свободу или обратно к ее родине. Захватывало дух у женщины, и сладко грезилось под шум морского прибоя и завораживающий шум ветра. Порой засыпала она и видела чудесные сны. Дерево давало ей силу и отраду и, мыслимо ли, но она любила дуб так, как не могла любить мужа.

И заметил это Юсуф-бей. Словно птичка, пряталась жена от него среди дубовых ветвей, а когда обижал он ее, скорей бежала к дереву и прижималась к его стволу, чтобы найти утешение. Разгневался однажды Юсуф-бей и, чтобы не убить

Гюльсун, срубил могучий дуб. Долго рыдала на пне Гюльсун, а муж угрюмо собирал вещи, чтобы переехать в другой дом, подальше от старого.

Меж тем тут незаметно срок подошел, и родила Гюльсун Юсуф-бею дочку. Родить родила, да и исчезла. Пошел искать следы ее муж с собаками. Дошел до старого дома, и оборвался след у громадного пня, что остался от дуба. Глухо шумело море, и над обрывом с криками вились белые чайки. «Вот, наверное, и Гюльсун с таким же криком упала со скалы», — подумал Юсуф-бей, но сколько ни бродил у подножья, никаких останков жены не нашел. Вернулся домой и стал растить дочь. Вскоре, однако, узнал об очередном несчастье. Феллис-ханум, его дочь, оказалась глухонемой. Больной ребенок еще дороже здорового. Сердце Юсуф-бея чуть не разрывалось от любви и жалости к дочери. И жадно ловил он в лице Феллис-ханум черты исчезнувшей Гюльсун.

Проходило время, и вот странные вещи стали твориться на берегу Сугден. По ночам чей-то нежный голос распевал тоскливые незнакомые песни, и эхо в горах разносило их по всем ущельям.

Дивились люди, шептали, что не к добру это, но кто поет, понять не могли. Юсуф тоже обратил внимание на ночное пение. Поначалу казалось ему, что то ветер воет, но не похоже, слишком по-человечески звучал голос. И тут обнаружил он, что его дочь по ночам исчезает. Страшно стало Юсуф-бею. Подумал он, что какой-то колдун его дочь заманивает к себе. И вот решил проследить, куда уходит Феллис-ханум. Ночь спустилась, и лишь луна выглядывала сквозь низкие облака. Долго крался вслед за дочерью Юсуф-бей, сжимая в руках свою саблю, пока не понял, что опять оказался у старой усадьбы. Только вот чудо: на месте пня стоял, как прежде, громадный старый дуб. Феллис-ханум подошла к нему и исчезла в его тени. Не смог выдержать этого Юсуф-бей и бежал прочь, а вслед ему немыслимо высокий голос пел тоскливую песню.

Утром вернулась дочь его и, словно ничего не случилось, стала хлопотать по хозяйству. Пошел Юсуф-бей советоваться, как дочь излечить. Все без утайки рассказал одному святому дервишу.

— Плохо ты сделал, что дуб срубил, — сказал старик. — Теперь попробуй вернуть к жизни его, тогда, может, и проклятие с дочери твоей сойдет.

Снова пришел к старому своему дому Юсуф-бей и увидел, что опять вместо дуба лишь пень стоит. Попробовал Юсуф-бей полить его своей кровью, ничего не случилось. Нашел он два старых желудя от дуба и посадил их поблизости, но ни один не взошел. Меж тем запретил он дочери выходить вечером за ворота и, чтоб не ослушалась она, на ночь стал приковывать ее цепью к стене. Горько плакала Феллис-ханум, только ничего не могла поделать.

И вот однажды в день рождения дочери уставший Юсуф-бей уснул, и приснилось ему, что опять старый дуб ожил. Стали расти его ветви и дотянулись до нового дома Юсуф-бея. Как гнилые веревки разорвали они цепи, подняли Феллис-ханум и унесли. Проснулся Юсуф-бей, кинулся в комнату дочери. Там лишь разор ванные цепи остались. Бросился он к скале по знакомой дороге. Рассвет приподнял завесу ночи, и в утренних лучах восходящего солнца зелеными облаками раскачивались кроны трех громадных дубов. Остановился Юсуф-бей, думая, что это грезится ему и что вот подует сильный ветер и рассеет мираж. Но так и не случилось этого. И вернулся Юсуф-бей в старый дом и до смерти своей жил подле деревьев, охраняя их от чьей-либо злой руки.

КОНЦЕРТ

Наверное, каждому, чьи мечты исполнялись слишком поздно, знакомо это чувство досадного разочарования. Может, и впрямь лучше было бы не мечтать или, во всяком случае, сохранить свои иллюзии, не пытаясь узреть их реальное воплощение. Но это уже голос собственника или труса — тогда не надо очаровываться, увлекаться, радоваться... Всему свое время, и каждый живет в свой срок. Если бы мечта вознесла ребенка на Луну в тот момент, когда он протянул к ней руки, может, он очутился бы не в мертвой ледяной пустыне, озаренной отраженным светом, а в таинственной мерцающей глубине огненного опала, среди неведомых благоуханий, нежнейших на свете звуков и красок. Воистину жизнь едина и лишь наше восприятие двойственно. Чуть приподнимись над чувствами — и примешь равно и печаль и радость, а за ними этот огромный, непознанный мир — лицо Бога, который вне времени и пространства.

В пасмурную дождливую осень насмешливая судьба нечаянно занесла меня в Альпы. Стоит ли говорить, что впечатление от окружающего накладывались на душу, а в ней тоже царила осенняя пора перегоревших желаний, остывших чувств, печальных воспоминаний. Не я ли так стремился в эти края, мечтая увидеть грандиозную панораму снежных хребтов, сверкающих в лучах солнца, яркую голубизну небес, прихотливый ковер цветов и трав на дне долин и склонах гор. О, сколько раз я встречал эти картины на полотнах знаменитых художников! В сотнях вариантов они украшали стены лучших музеев и дворцов Европы. Я уж не поминаю тысячи их копий, дубликатов, репродукций, наводняющих рынки и жилища менее требовательного сословия. Но всюду одно уже слово «Альпы» заставляло сжиматься сердце в сладком и в то же время томительном предчувствии. Да, там сердце прекрасного континента, взрастившего изысканную культуру, там средоточие чудес природы, ее величие и гармония, прообраз горнего царства и высшего мира. Но не так-то просто заглянуть в это святая святых. Многими жизнями оплачены пути в него. Незримые хранители не перестают собирать дань, и если оставляют человеку жизнь, то порой лишают разума. Странная связь. Я слышал уже столько историй, как гениальные мыслители устремлялись сюда и вместе с переживанием экстаза навеки теряли рассудок, и не было средства вырваться из этого мрака кроме как через смерть.

Альпы, Альпы... Всего я ожидал, но вместо ослепительного и грозного великолепия меня окружал густой туман, прерываемый то шквальным ветром, то ливневыми дождями. Серая хмурь облаков, забивших долины, стонущий лес, красно-желтое месиво из листьев и глины, плывущее под ногами, лавины грязного снега, сползающие с вершин на дороги, и за всем этим — отдаленный и постоянный гул. То ли эхо водопадов, переполненных бешеной силы, то ли рев горных пиков, разрывающих ледяной броней живое тело злобной бури.

В этом кошмаре продолжение путешествия было бы безумием, зато все прелести маленьких старинных городков и селений становились особенно милыми и притягательными. За каменными стенами в уютных гостиницах жарко пылали камины. Горячее вино, свежие фрукты, приветливые хозяева... и конечно же, слегка растерянные путешественники, застигнутые осенней непогодой. Люди жались друг к другу, охотно знакомились, рассказывали свои истории и всячески старались скоротать время. В одной из таких гостиниц я и поселился. Она стояла в стороне от дороги на обрывистом берегу глубокого каньона и являла собой остатки маленького укрепленного замка. Часть стен от времени развалились, часть подмыли стремительные ручьи, и они рухнули в обрыв. Зато сохранилось центральное строение и круглая башня с заржавленным подъемным мостом, перекинутым через ров. Приспосабливать весь замок для жилья не имело смысла из-за малочисленности постояльцев, потому для гостей хватало комнат в привратной башне и небольшой пристройке во дворе. Центральное здание замка оставалось пустым, если не считать разнообразных пернатых, населивших многочисленные бойницы. Вечерами там бесшумно сновали летучие мыши, ночью ухала сова, утром стонали голуби. Все вкупе создавало довольно мрачный колорит, хотя он вполне соответствовал вкусам путешественников, ценящих красоту и старину. С интересом спускаясь в холл, я слушал разноязычную речь и присматривался к соседям. Среди довольно живописной толпы постояльцев, пожалуй, самыми колоритными являлись сами хозяева. Ряд признаков явно свидетельствовал, что они не из местных жителей и скорее всего приобрели это рыцарское гнездо для своих нужд. Думаю также, что вряд ли они собирались поправить свои дела и получить хороший доход с путешественников, превратив свой дом в гостиницу. Плата за ночлег была смехотворно мала, так что, остановившись здесь, ты ощущал себя скорее гостем, чем постояльцем.

Вероятно, в этом был свой резон. Никто не чувствовал себя зависимым, и в первую очередь сами хозяева. Придираться к меню или скромной обстановке комнат при таких условиях было немыслимо.

Верно, лишь врожденное милосердие да гостеприимство побуждало владельцев замка держать свои двери открытыми для каждого путника, проходящего через горы. Но забавным было то, что сами хозяева казались едва ли не большими странниками, чем их скучающие гости. Что-то неспокойное проступало в их позах, движениях, манерах. Вот еще мгновение — и они встанут и исчезнут навсегда из этих стен. Словно какой-то бесконечной лентой ползла через них дорога, и голубой дымок походного костра незримо, но постоянно овевал их фигуры. Имена их удивительно соответствовали их образу и звучали каким-то музыкальным аккордом. Гилль — звали хозяина, и с него словно начиналась пьеса в минорной тональности. Извея — имя хозяйки определяло дальнейшее направление мелодии и завершало первый посыл тремя последними шажками.

Необычна была и внешность этой пары. Гилль, человек в летах с курчавыми седеющими волосами. Высокий лоб давал приют не только любым фантазиям и длинным мыслям, в нем сохранялась чистота и непосредственность детских устремлений. В самом деле, хотя Гилль имел не маленький рост, на его кряжистой фигуре голова казалась несколько великоватой и сам он напоминал великовозрастного ребенка. Ярко-синие глаза дополняли бы это впечатление, если бы не так часто обращались внутрь себя.

Зато пристальный взгляд не давил на собеседника, а скорее обволакивал и приглашал приобщиться к своей внутренней жизни. Пожалуй, еще можно сказать о его способности к перевоплощению. Он говорил о море — и поразительно точно, во всех деталях, являл собой тип старого моряка. Он повествовал о войне— и вы видели перед собой бывалого легионера. Речь заходила о религии _ и перед вами стоял смиренный монах, проведший жизнь в постах и молитве. Но, наверное, более всего его характеризовала связь с какой-то древней стихией. Не отгадать, какие начала в ней преобладали: огня, воды, земли или воздуха. Просто вокруг Гилля явственно ощущались незримые энергии. Вероятно, рядом с ним не было холодно в самую ледяную стужу, но также возможно, что и в знойной пустыне от него исходила живительная прохлада родника. Мускулистое тело Гилля могло принадлежать самому неутомимому ходоку, но движения его словно подчинялись законам полета... Ноги его касались земли, а руки, туловище, голова постоянно летели.

Столь же необычна была жена его. Впрочем, как-то мало она напоминала ту пресловутую половину, разделившую годы жизни со своим мужем и носящую на себе отпечаток его личности. Нет, вовсе ничем не походила она на Гилля. В картинах, иллюстрирующих волшебные сказки, сложно встретить облик женщины — грезы, женщины-цветка, женщины-возлюбленной. Такова была Извея. Ее чувства, столь гармоничные и искренние могли соперничать с самыми пылкими юношескими страстями. И хотя возраст ушел далеко вперед ее сердца, однако именно эта яркость переживаний делала ее красоту и молодость вневременными. Тонкие нежные черты ее несли ощущение хрупкости. И не родился еще тот фантастический принц, чьи руки могли бы без боязни коснуться ее. Вот так не смел бы и помыслить о том случайный зритель, встретив во плоти эту женщину-подростка с лицом воздушных Боттичелливских фей. В Извее за тончайшей оболочкой старинной красавицы существовала сложная и сильная душа. Чтобы чуткость не стала жертвой своей беззащитности, она должна опираться на какую-нибудь твердую опору. Я не смею утверждать, но мне кажется именно принадлежность души Извей иному миру, а может быть, и иным планетам, давала ей силы выстоять в этой жизни. Она не пыталась чему-то соответствовать и сохранила верность своему свету... А он лился через ее ясную улыбку, через вечно утреннюю зарю ее волшебных глаз, сквозь прозрачную ткань, что плели ее плавные движения, ибо и руки, и ноги, и тело Извей подчинялись какому-то внутреннему ритму. Для наблюдателя же он являлся постоянным танцем, то медленным, то порывистым, но неизменно чарующим. Магия пластики, которой владели, по словам историков, жрицы древних египетских храмов. Где, какие раскопки могли бы это подтвердить? В лицах на изысканных рельефах гробниц фараонов да в почти утраченных традициях храмовых индийских танцев проглядывает намек на эти тайны. Вот почему так драгоценна была встреча с Извеей. В ней открывался мир давно прошедшего Золотого Века и, может, угадывалось блистательное повторение его в будущем. Мое описание будет неполным, если я не упомяну о голосе Извей. В нем было столько разнообразия, столько оттенков, тембров, созвучий, что, закрыв глаза, в том богатстве ты мог внимать целой гамме, знаменующей голоса природы от веселого ручейка до печального зова кукушки.

Однако я настолько отвлекся, что пожалуй, выдаю явное неравнодушие к этой паре. Да простят меня ревнивые защитники иных достоинств. На Востоке есть пословица: чтобы увидеть Лейлу, надо взглянуть на нее глазами влюбленного Меджнуна. Пусть так каждый взглянет на другого глазами любви — и тогда эти сравнения не покажутся преувеличением. В ином случае эта повесть не для них. В заключении этой мысли мог бы добавить одно: в природе существует не один, а множество ракурсов, и также каждый из нас имеет свое место, с которого нужно взглянуть на мир, и ты увидишь, что «он», или «некто», или ты сам ослепительно красив. Через мгновение изменишь точку зрения, сойдя вниз, и вдруг ужаснешься безобразию того, что казалось невыразимо прекрасным.

О, нет в жизни нашей ничего законченного! Все бесконечно меняется, и не пытайтесь навешать окончательных ярлыков. Закон психологических перспектив — это изнанка закона относительности. Но я продолжаю. После всех перечисленных восторгов я неожиданно обнаружил еще одну необъяснимую странность моих хозяев.

Однажды ночью сильная головная боль не давала мне уснуть, и я попробовал постучать в комнату Гилля и Извей за помощью. Они не отвечали. Я толкнул дверь. Комната, увешанная немыслимой коллекцией старинных музыкальных инструментов, была пуста. За стеной бушевала буря, а хозяева покинули свой дом для ночной прогулки по горам! Мое открытие заставило меня забыть о недуге. Темные мысли о волшебниках, разбойниках и прочем невольно ринулись в мой мозг. Я решил дождаться их прихода. Вернувшись в свою комнату, я приоткрыл окно, которое как раз нависло над порогом. Ветер немедленно загудел по всей комнате, превратив ее в органную трубу. Рев бури над лесом, покрывающим долину, то нарастал, то затихал. Прислушавшись, я внезапно уловил звуки мелодии, словно какой-то оркестр давал концерт среди ночной темноты. Фантастика! Вот звуки труб, вызывающих врага на поединок, вот топот копыт незримого воинства, гулкие удары барабана, как шаги судьбы, грохот литавр, как взрывы адского хохота, заглушающего стоны гобоев. Отчаянная скорбь смычковых, прощальные голоса валторн... Я не верил своим ушам, мне казалось, что я схожу с ума. Неслыханная, грандиозная симфония влилась в стихию урагана и подчинила его своей воле. Не знаю, сколько длился этот концерт, чем кончился, ибо очнулся я от внезапной тишины. Окно захлопнул сквозняк. Я лежал на кушетке, и серый рассвет медленно проникал в комнату. Послышался стук копыт. Двое наездников остановились у дома. Это были мои хозяева. Сам не зная почему, я спустился в холл. Они встретили мое появление молчанием. Я неловко пытался вовлечь их в разговор:

— Что непогода?

— До захода солнца успокоилась, — ответил Гилль.

— Наверное, выбилась из сил, — молвил я.

— М-да, возможно.

А ночью опять они исчезли в самый разгар бури, и опять я слышал музыку. Так повторялось из ночи в ночь. Я уже не сомневался, что попал к троллям, и полный самых диких идей, решил раскрыть их карты, чего бы это мне не стоило. В очередное их возвращение я снова встретил их у порога:

— Вы, кажется, любите ночные прогулки? — приступил я.

— Почему вас это заботит? — спросил Гилль.

Я молчал, не зная как отвечать. Извея внезапно шагнула ко мне и дотронулась до руки:

— Не бойтесь, наше поведение ничем не угрожает вам.

— Я не боюсь, — отвечал я торопливо. — Но я каждую ночь слышу звуки музыки, и мне кажется, что я схожу с ума.

Гилль вдруг радостно засмеялся и, как дитя, хлопнув в ладоши, повернулся к

жене:

— Извея! Это наш человек! Это друг, ведь он слышит нашу музыку.

В следующее мгновение он обнял меня:

— Мы не будем скрываться от вас. Вы из тех, кто может воспринимать сокровенное, потому узнайте нашу историю, и пусть музыка в горах будет подтверждением наших слов.

Так я приобщился к тайне, подаренной странными людьми, что стали моими

друзьями.

Гилль был единственным ребенком в семье. Обстоятельства не позволили ему получить хорошее образование. Большую часть своего детства и отрочества он был предоставлен самому себе, и лишь природа скрашивала его одиночество. Под формальным присмотром дальних родственников мальчик проводил лето в горах. Общение с пастухами и горцами, случайные путешественники не в меньшей мере, чем старые книги и природа, воспитывали в нем мечтательный характер. Он верил в сказки, разговаривал с деревьями, искал среди камней жилища гномов. Чтобы остудить его воображение и пресечь его попытки забираться подальше в горы, взрослые решили попугать его. Как-то они поведали мальчику, что во время грозы из горных пещер выходят гигантские тролли. Они хватают тех, кто ушел далеко от дома и уносят в страшное горное царство. Там

лишь голые скалы и ледники. Сбежать мешают бездонные пропасти и бурные реки. Похищенных людей тролли заставляют пить волшебную воду, и они превращаются в уродов, а иногда и в самих троллей.

Как ни странно, эта история оказала на Гилля противоположное воздействие. Вместо испуга он воспылал желанием познакомиться с троллями. С тех пор, как только приближалась гроза, мальчик старался улизнуть за порог и отправиться в горы. Однажды он преуспел, и гроза застала его на одной из вершин. Ураганный ветер оторвал его от земли и, закружив, бросил в воздух. Трудно сказать, сколько времени мальчик парил в объятиях бури, как его швыряло над долиной под раскаты грома среди сверкающих молний! Наконец, ветер закинул его в небольшое озеро. Гилль выбрался на берег. Потрясенный пережитым он, однако, не плакал, а повторял без конца, что хочет лететь еще и еще! Он раздвигал руки, махал ими, пытаясь вдохнуть побольше воздуха, чтобы подняться... Но буря потеряла силу. Последние порывы ее кружили около мальчика, и он внезапно вдохнул в себя то, что можно назвать семенем бури. Не сразу он понял, что в груди его поселился настоящий ураган. Он быстро рос, и, по желанию Гилля, мог вырываться наружу. Теперь с полным правом мальчик мог считать себя повелителем воздушных стихий. Много раз он уходил в горы и устраивал себе на потеху самые невероятные бури, но та сила, что жила в нем самом, всегда хранила его от увечья. Невредимым он возвращался домой, и никто не догадывался, что еще совсем недавно он носился в воздухе над острыми пиками гор и мог даже побывать у лазурных берегов Адриатического моря. Впрочем, владение силами бури не могло не отразиться на нем. Что-то особенное выделяло его среди сверстников, и случайно ли он получил среди них прозвище Тролля? Гилль мало внимания уделял пересудам, ни разу он не использовал свою силу для сведения счетов с недоброжелателями. У него в это время открылась новая страсть. Гром небесный так потряс его нервную систему иль безумные полеты над горами, но душа его раскрылась для музыки. С настойчивостью маньяка Гилль собирал самые различные инструменты и пытался научиться играть на них. Увы, это было не так легко, и его поначалу удовлетворяло собирание различных звуков, которые он мог издавать. Затем фантазия подсказала ему соединить свои музыкальные увлечения со способностью управлять бурей. Привязав инструменты к деревьям, Гилль стал устраивать для себя дикие какофонии. Он загонял ветер в медные трубы, и они ревели, как стадо диких слонов, он рвал струны арф, он швырял горсти камней и сучьев в барабаны,. .Прошло много лет, но Гилль не замечал времени, он учил деревья владению инструментами, и вот ценою немыслимых усилий или с помощью таинственных горных сил он сотворил настоящий лесной оркестр.

Много мелодий жило в душе его, но он не знал музыкальной грамоты, и лишь фантастические импровизации сопровождали его выплескивающиеся наружу

бури. Наконец, это перестало удовлетворять его. Он не мог упрекнуть никого из своих послушных музыкантов. Березы в его лесу владели тайнами скрипичной игры, рябины — альтами. Ивы могли исполнять виолончельные партии, вязам были подвластны контрабасы. Духовые инструменты требовали простора и высоты, и, конечно, тополя, сосны, ели и тиссы, лиственницы и осины делили меж собой трубы, гобои, кларнеты и валторны. Дубам, липам и букам принадлежали ударные. Завидный оркестр! Но Гилль ощущал бессилие дирижера, который отстал от своих музыкантов. Они были способны на много большее, чем хаотическое звучание, иногда находящее случайные гармонические сочетания под напором управляемой бури.

И вот Гилль решил найти солиста для своего дикого оркестра. Он знал, где искать, но долго не решался, зная, что его прежде всего примут за безумца. Наконец он преодолел себя и отправился к людям. Ему нужен был профессиональный музыкант, который бы смог, прослушав его фантазии, перенести их на ноты, дать им ритм, гармонию и соединить их с необузданной стихией бури.

Так Гилль встретил Извею. Она была пианисткой, настоящим профессиональным музыкантом, преданным классике, но открытым и для любых импровизаций, если они не нарушали в ней то природное чувство гармонии, которым она обладала. О, непросто складывалась их история. Жизнь Извей была полна и богата, хотя судьба успела нанести ей достаточно жестоких ударов. Начать с того, что ее сердце уже открыло двери иному избраннику. Муж ее был мастером архитектуры, и союз их знаменовал редкое единение. Стара мысль, что архитектура суть застывшая музыка, но в этом случае она получила неожиданно выразительное воплощение. Архитектор замыслил увенчать свою любовь небывалым строением — он решил создать храм музыки и посвятить его жене. Он вложил все свои силы, средства, талант, всю свою жизнь в это строение. Трудно описать его архитектуру. Самые неожиданные решения, смелые сочетания, немыслимые находки воплощало это здание. В нем не было явной симметрии, обусловленности пропорций... Как живая волна, внезапно превращавшаяся в сложную кристаллическую форму, как музыкальный экспромт, прихотливо рожденный фантазией и готовый мгновенно и навсегда исчезнуть, ибо повторение невозможно... Таков был этот причудливый храм, вознесшийся к небу на вершине холма. Гребень его венчала улиткообразная башня, создававшая возможности для дополнительного резонанса, и шпиль ее заканчивался фигурой бронзового кентавра. Напряжение мифического существа передавалось четырьмя копытами, сведенными в одну точку, а также мощным порывом вверх. Кентавр натягивал лук, целясь в небо. «В этом храме будет заключена тайна, — сказал архитектор жене. — Когда ты достигнешь совершенства в своем искусстве игры, моя скульптура выстрелит, и стрела устремится к солнцу». Увы, ему не пришлось пережить свое

творение, и только тогда, когда глаза его навсегда сомкнулись, Извея вспомнила другую его фразу, сказанную при закладке здания: «Я вложу в это строение всю свою жизнь». Он сдержал слово, и оставалось ждать исполнения следующего пророчества. Тяжело было горе Извей, пока она не встретилась с Гиллем. И вправду он показался ей поначалу безумцем, но с того момента, как он привел ее в свой лес, она поверила в него. Идея подчинить фантастическую стихию Тролля законам ритма, влить ее в законченную форму, захватила Извею. Разум человека соединился с чувствами природы в единой гармонии, и однажды их концерт был готов. Среди спокойного безоблачного вечера над горами разразилась чудовищная буря. Ее сопровождала фантастическая музыка... Раскаты настоящего грома сливались с партиями барабанов, разноцветные молнии сверкали почти беспрерывно, словно спаянные со звуком, и облака окрашивались всеми цветами радуги. Багровые отблески заходящего солнца то тут, то там прорывались сквозь клочья клубящихся туч. В апофеозе игры пальцы Извей вдруг потеряли клавиши инструмента. Мощный порыв урагана рванул ее в небо, и руки ее превратились в лебединые крылья. Но музыка не прервалась, только теперь она подчинялась белому комочку перьев, затерявшемуся в самом сердце бури. И вот наступил момент коды. Шквал вместе с музыкой достиг заветного храма. Тысячами сверкающих огней рассыпались молнии, ударив в башню. Вздрогнул проснувшийся кентавр, и глаза его отыскали на немыслимой высоте белого лебедя. Со звоном лопнула тетива, но волшебная стрела охотника успела набрать силу. В бескрайнем небе она догнала прекрасную птицу, и та камнем понеслась к земле. Едва успели ее подхватить руки Гилля. Обливаясь кровью, умирала Извея, и лишь немедленная жертва могла выкупить ее у смерти. Все силы Земли и Неба призвал Тролль на помощь себе. Страшной клятвой заклинал он природу оставить жизнь его возлюбленной, обещая отдать обратно свой волшебный дар. И вот слова его были услышаны, и буря уже не вернулась в его грудь. Он потерял силу, Извея — способности к игре, но зато они обрели друг друга, чтобы не разлучаться в остаток жизни. Лишь во сне они могли слушать свои фантазии, да во время непогоды эхо их концертов давало им утешение, если воспоминания способны утешать.

ЛУННЫЙ МАЛЬЧИК

В декабрьской суете Рождественских дней царило веселое ожидание. Даже самые серьезные люди начинали хоть чуточку верить в счастливые перемены. Вот что-то случится, и чудо подарит сказочное счастье или удачу. И это предвкушение радости, эта тайная надежда заставляет толпу горожан двигаться торопливо и бессмысленно. Как дети, попав в стихию чувств, бегут и шутят, смеются и толкают друг друга от избытка жизненных сил, так и волнение города с пестрым людским потоком создает то тут, то там маленькие бури, приливы и отливы. Больше всего это возникает в центре у сверкающих огнями магазинов. Зато на окраине торжественная тишина. Дома словно притаились и ждут. По какой-то из дорог придет время Нового года и вместе с ним волшебство и подарки фортуны?

В ночь на 22 декабря я вырвался из русла центральных улиц Санкт-Петербурга и оказался в районе Старой Деревни. Аккуратные двухэтажные коттеджи окружали заснеженные деревья. Яркий лунный свет заливал сугробы. Чуткая морозная тишина заставляла сдерживать дыхание. Людей не было видно. Зато какие-то фантастические существа, подобно теням, вдруг бесшумно возникали на дороге и тут же исчезали. Вначале я принял их за расшалившихся собак, спущенных с цепи для ночной прогулки, но приглядевшись, испытал невольный страх, если не сказать больше. Вот гигантская черная пантера, совершив семиметровый прыжок, перемахнула через узкую улочку, следом упругими скачками пронеслось полосатое чудовище, в котором нельзя было не узнать тигра. Еще и еще немыслимые звери, огромные птицы вихрем проносились мимо меня, оставляя глубокие следы или сбивая снег с ветвей деревьев. «Неужто что-то случилось в зоопарке, и его обитатели оказались на свободе?» — было первой моей мыслью. Я остановился, думая, куда бы мне понадежнее укрыться.

От ствола старого клена отделилась тоненькая фигура мальчика.

— Добрый вечер, —тихо, но отчетливо произнес он. — Не правда ли, последнее полнолуние этого года самое прекрасное из всех?

Я не сразу мог ответить ему, столь поразительным показался мне его вид. Удивительно нежное лицо, словно отлитое из фарфора, тихие светящиеся глаза с каким-то зеленоватым блеском. Казалось, в них жило само время. Они останавливались на чем-то, и время прекращало свой ход. Они устремлялись дальше, и их движение мгновенно освобождало мир от застылости. В самом деле, когда это дитя задумчиво смотрело на меня, все окружающее, деревья, дома, небо уподоблялось ледяным узорам на оконном стекле в сильный мороз. Потом он улыбнулся и перевел взгляд, и тотчас реальность вернулась. Да, я забыл сказать, что тонкие руки его с длинными пальцами являли такое совершенство формы, словно на фигурах египетских фараонов, где каждая деталь несет законченность и красоту целого. Гармонию лица и фигуры можно прочесть уже по ладони или стопе. Наряд его больше всего походил на какой-то средневековый, какие обычно были на пажах. Бледно-сиреневые лосины, короткий плащ с серебряными звездочками, камзол, расшитый парчовыми узорами. На голове густая шапочка русых волос, своей белизной напоминающая седину снега. В руках букет переливающихся перламутром цветов. Они казались стеклянными и слегка позванивали при соприкосновении, но в то же время издавали сильный, но приятный аромат.

Мальчик стал рассказывать о чудесах этой ночи. Слова его звучали, как сказка, но все подтверждалось и заставляло верить ему. Это был Лунный мальчик. Раз в году в период зимнего солнцестояния он мог спускаться на землю и приносить с собой лунные цветы. Конечно же, они были волшебными, но исполняли желания не людей, а животных, и в первую очередь кошек. Надо ли подробно говорить об эволюции? О том, что со слов мальчика жизнь вначале существовала на Луне, а затем перешла на Землю, что растения Луны стали животными на Земле, так же как минералы растениями, а животные людьми и т. д. И вот этот лунный принц на одну ночь приходил с подарками с покинутой планеты. Вот, оказывается, чем объяснялась эта зимняя фантасмагория. Кошки, вечно униженные, беззащитные в мире людей и животных, получив лунные цветы, немедленно желали превращений. Одни становились собаками, другие пантерами тиграми, третьи получали способность побывать в телах своих хозяев, людей Конечно же, некоторые сложившиеся отношения с домашними животными предполагали и особые трансформации. Так, иные люди вдруг обнаруживали себя в шкурах своих питомцев, и на себе могли ощутить все прелести и невзгоды кошачьей или собачьей жизни. Попробуйте-ка хоть раз на мгновение представить, что вы стали каким-то захудалым котярой. Вы можете говорить только «мяу». Вы не предполагаете, какая последует реакция, вполне возможно в вас швырнут чем-то и крикнут «брысь». Нужда хозяев может и вас выгнать на улицу, а там законы куда более жестокие, чем в джунглях. Впрочем, в конце ночи, с рассветом все вернется обратно, и вы примете свое приключение за дурной сон.

Не так было со мной. Лунный принц дал мне цветок и сказал, что тот будет мне пропуском на особый концерт. И вот я оказался в старинном особняке. Блестящие кавалеры и дамы восседали в креслах, ожидая начала. Они сохраняли абсолютное молчание, обмениваясь лишь красноречивыми взглядами, и я догадался, что вокруг животные, принявшие облик людей. Меж тем оркестранты заняли места. Вышел дирижер и раскланялся с публикой. Я узнал своего Лунного мальчика. Не стану описывать музыку, поскольку не смог бы описать и тех музыкальных инструментов, которыми пользовался оркестр. Просто я вдруг обнаружил себя высоко над землей на хребте звуковой волны, и она серебряным потоком неслась к Луне. И дальше я пролетал над пустыми городами с великолепной архитектурой, над давно умершими лесами, которые в нетленной красоте своей застыли стеклянным памятником самим себе. Горы, долины, моря, подобные гигантским зеркалам. Сколько изысканнейших творений было собрано здесь. Увы, Дух покинул Луну, и, как объемная картина, реальнейший из муляжей, эта планета являла собой царство мертвых. Но нет у Смерти вечной власти над Жизнью. В глубинах вулканических кратеров я услышал тихое ворчание, то просыпались древние силы Луны. В фантастической долине, где хранились

памятники властителей Луны, я увидел фигуры королей. Там же оказалось жилище Лунного принца. Он сам встретил меня у порога и повел показывать памятники. История Лунного царства пронеслась перед моими глазами от начала до конца. Вот мы остановились у одной из последних статуй.

— Взгляните внимательно. Не напомнит ли вам кого-нибудь этот король? — произнес мальчик.

Я вздрогнул, узнав в каменном изваянии свои собственные черты. Мальчик протянул руку к гигантскому темному шару, закрывшему полгоризонта:

— Отец! Перед великим исходом на Землю достигшие следующей ступени приняли свой будущий вид, поэтому вы узнали себя в человеческом облике. Однако не всем выпал жребий покинуть Луну. Среди них был я. Вы оставили меня хранителем мертвой страны, обещав вернуться и взять на Землю. Вот уже протекли века и тысячелетия, а я все жду и тоскую. Царствование в заснувшем мире превратилось для меня в проклятие. Душа моя состарилась от страдания, и лишь надежда на встречу еще сохраняет мою вечную жизнь!

Я со слезами взглянул на чудесное дитя:

— Что я должен сделать, скажи! Мы встретились, и как мне взять тебя отсюда? Ведь ты можешь посещать Землю раз в году?

— Ты забыл про мать, — ответил он, — Только вдвоем вы можете открыть мне путь на Землю. Найди ее на земных дорогах.

— Как это сделать?

Он внимательно взглянул на меня:

— Отец, ты обратил внимание на то, что я отдаю свои цветы прежде всего кошкам? Это связано с памятью о матери и с надеждой, что я встречу ее, и она, вспомнив о своем лунном ребенке, загадает желание о встрече со мной и тобой.

— Но разве она существует в образе кошки, и я должен искать ее среди них? — воскликнул я в изумлении.

— Нет, она человек ныне, но на Луне она пришла к тебе из кошачьего племени, и поскольку ее превращение осуществилось совсем незадолго до момента, когда она покинула Луну, то в декабрьское полнолуние она превращается в кошку на одну ночь. Порой мне кажется, она ищет тебя и меня. Молю тебя, иди ей навстречу. Я жду вас!

Прохладные губы его коснулись моего лица, и он исчез. Я же снова очутился на Земле, на той же пустынной дороге петербургской окраины.

Луна бледнела и истаивала в лучах близящегося рассвета. Подул ветер, и какой-то белый комок, напоминающий снежный, зашевелился у моих ног и словно покатился к ближайшему домику. Я вгляделся и увидел пушистую ангорскую кошку. Она плавно скользила по тропинке среди сугробов, и в зубах был желтый цветок Лунного принца. Через несколько минут одно из окошек дома осветилось мягким светом и послышалась тихая музыка. У меня перехватило дыхание: она повторяла мелодии лунного концерта. Наконец волшебные звуки смолкли. Солнечные лучи высветили деревья и крышу дома с гирляндой хрустальных сосулек, скрипнула замерзшая дверь, и на балкон, кутаясь в шаль, вышла прелестная молодая женщина. Увидев меня, она улыбнулась такой ясной и дивной улыбкой, что я мигом согрелся и словно прозрел Весну.

— Доброе утро! — сказала мне моя чудесная фея. — Не правда ли, последнее полнолуние этого года самое прекрасное из всех!

ОПАЛ

Еще с детских лет во мне обнаружилось странное влечение к драгоценным камням. Нет, его не объяснить обычным любопытством ребенка к сверкающим игрушкам взрослых. При виде драгоценностей я погружался в какое-то особое состояние молчаливого восторга и не только не привыкал к ним, но скорее всего больше и больше упивался их красотой. Они словно гипнотизировали меня, и я не мог отвлекаться ни на что другое. Интересно, что я никогда не стремился завладеть ими или хотя бы взять в руки. Достаточно было их видеть. Поначалу эта страсть казалась объяснимой теми людьми, которые носили на себе драгоценности. Чаще это были женщины, причем молодые, и их художественная легкость, позволявшая парить над миром обыденности, вероятно, привлекала мое внимание, как и всякого другого. Камни же просто служили их отличительным знаком. Но потом я стал встречать людей, далеких от искусств и молодости, но также владевших заветными сокровищами. И в их присутствии волшебный мир ювелирных творений немедленно погружал меня в свою чарующую пучину. Я употребил слово «пучина» не случайно. Наряду со жгучим наслаждением, темный непонятный страх обволакивал меня, будто в этих сверкающих камешках таилась для меня

угроза, тайная опасность.

Наверное, тогда пришла в голову мысль о душе камней. Что, если только незнание мешает нам признать за царством минералов ту ведущую роль, которое оно играет в нашей жизни? Ведь не столь уж были невежественны древние алхимики, приписывающие определенные свойства камням. В самом деле, почему не предположить, что не только люди владеют камнями, но и, наоборот, камни людьми? Вплоть до того, что определяют их поведение, выбор, судьбу и наконец саму жизнь.

Каноны Авиценны, врачебные рукописи Индии, Китая, Египта, средневековая астрология и медицина рекомендуют при различных болезнях носить те или иные минералы. Да и в быту нашем символика камней отнюдь не изжила себя. Изумруд хранит чистоту и невинность, алмазы дают смелость, аметисты притягивают святость и являются любимым украшением кардиналов. А рубины, топазы, аквамарины — десятки и сотни других редких камней? Но моим воображением как-то раз и навсегда завладели чары огненного опала. Ускользающая красота этого камня, которому покровительствует луна, таит в своей туманной глубине все времена года. Вглядитесь, сквозь весеннюю голубизну морской зыби на его поверхности вдруг вспыхивают раскаленные искры знойного лета. Чуть поверните камень — и вот перед взором янтарный разлив осенних закатов, еще мгновение — и слепящая белизна северного сияния посылает вам свое ледяное пламя! Целая радуга переливающихся красок, вечный танец фантастических цветов, замкнутых в крошечном пространстве.

Каким же смыслом окружен торжественный путь опала среди других драгоценностей? Почему его считают несчастливым камнем, отчего его красота не венчает царских корон? Да, из многочисленных характеристик я встречал одну наиболее частую — это камень изменчивости. Если алмаз несет в себе определенность мужского начала и силы, так же как рубин, а изумруд и голубой сапфир заключают женскую ипостась, то опал — это камень без пола, камень-джокер, способный надеть любую маску. Но для меня в его многоликости видится сама жизнь. Жизнь в вечном парадоксе реальности и иллюзии. Мы живем в мире и не в силах отличить того, что есть, от того, что кажется. Трагичен поиск истины, которая манит, но которой не достичь. Но я должен вернуться к событиям, связавшим мою судьбу с опалом.

Я увидел его впервые в кольце своей тетушки. Это была необычная дама, умевшая разделить свою жизнь так, что одна видимая сторона ее казалась образцом добропорядочности и покоя, а другая, тайная, рождала целые легенды о ее обольстительности в молодые годы, невероятных приключениях, опасных связях и коварнейших проделках. Наверное, точнее всех слухов о ней ее могло характеризовать прозвище Амазонка, которое она, конечно, знала, но носила с хорошо скрытым тщеславием. Заметив мой интерес к кольцу, она обещала подарить его мне, если я сумею поладить с опалом.

— Дело в том, — поведала она, — что это не мой камень. Мы с ним обладаем одинаково твердым характером, и в последнее время приходится решать, кто кому должен подчиниться. Он не хочет служить мне по принуждению и, видимо, расценивает свое существование как плен. Думаю, если я не отпущу его, он может убить меня. — Насладясь моими круглыми от удивления глазами, тетушка продолжала: — Его тактика очень коварна. Он возбуждает во мне жажду постоянно его носить. Но когда я его надеваю, то чувствую, что не он украшает меня, а я словно становлюсь его частичкой. И тогда меня безумно тянет ко сну, но стоит мне отдаться ему, я не получаю отдыха. Яркие сновидения вовлекают меня в неведомую жизнь. Однако она так обессиливает меня, что я встаю, чувствуя, как тело каменеет, а душа в нем скована, как в могиле.

Долго я ждал, когда кольцо придет ко мне. Но, верно, тетушке пришлось перенести нелегкую борьбу с собой, прежде чем она решилась расстаться с опалом.

Полный тревожного нетерпения, я повесил кольцо себе на шею, и через каждые пять минут с упоением вглядывался в свое сокровище. Камень же будто впитывал мой восторг и сам открывал мне все новые стороны своих чар. Перламутровые лучи его с тихой лаской прикасались ко мне, и я был счастлив, как если бы открыл целый мир, где маленькое божество готово было вести меня по тайным тропам в самое сердце красоты и света, хранящиеся в его глубинах.

Когда, наконец, я несколько пришел в себя, то обнаружил странное явление. Днем, несмотря на присутствие солнца, я мог видеть луну. Более того, ее лучи не сливались с солнечными, а падали самостоятельно. Самые жаркие часы летнего зноя теперь потеряли надо мной свою власть. Достаточно было взглянуть на лунный серп, и холодные лучи его, превратившись в ветер, освежали мою разгоряченную голову. Окружающий мир также изменился, и я мог замечать у предметов не одну, а две тени, я улавливал рядом со своими чувствами чувства опала, который дарил мне свое видение. И самое невероятное, что я словно получил способность останавливать время. Внимание и память обострились настолько, что я мог вызвать перед глазами любое событие прошлого, и реальность его, буквальная осязаемость, могли ввести в заблуждение, споря с миром настоящего, который окружал меня. Кому не доводилось сожалеть, что он не успевает проследить полет летучей мыши, узоры на крыльях редкой бабочки, сверкающие танцы стрекоз над гладью тихого пруда? Так вот, я получил эту возможность, как и тысячи других. Я вновь слушал колыбельные песни матери, я вновь встречал тех славных людей, которые некогда прикоснулись к моему детству и ушли за порог смерти. Я вновь с затаенным дыханием оценивал те богатства Земли, что встретились на моем пути, но тогда я бежал мимо них, лишь скользнув по ним взглядом, теперь же они принадлежали мне, и ни они, ни я никуда не спешили. Да поймет меня тот, кто также пролетал по своей жизни, устремленный в будущее, пока не догадался, что истина живет всегда в настоящем. Так вот, мой опал создал мне величайшую иллюзию — превращать прошлое в настоящее. Сколько весен вернулось ко мне вместе с благоуханием тысяч роз, сколько осеней одарило меня пестрым листопадом и сочностью своих плодов так, что наполненность моей души грозила мне реальным голодом, ибо в изобилии фантазий я забывал о насущном хлебе. Однако даже в стране, куда я попал, во мне срабатывал неизживаемый инстинкт будущего. Я хотел найти душу моего Божества, которое вело себя так прихотливо. Мой опал мог грустить, и тогда тщетно было заглядывать в его туманные глубины, в иные минуты он смеялся, сердился, капризничал, как ребенок и, конечно, был абсолютно не похож на тех послушных джиннов, которые служили волшебным перстням в сказках Шехерезады. Но, так же как в «Тысяча и одной ночи», я пожелал узнать историю моего опала.

Не стану затягивать повествование о том, как решил искать дорогу через страну Морфея, как однажды мне подсказали древний рецепт алхимиков, и я, перейдя предел сна, очутился в лунном море. Воглеа — повелительница призраков и лунного царства, разгневанная моим вторжением, явилась предо мной. Из ее слов я понял, что Луна хранит прошлое Земли, и все формы, достигшие совершенства, рано или поздно попадают в эту полуночную обитель. Но именно здесь я жаждал найти объяснение моему опалу, и, видно, в сердце древней богини возникло сочувствие. Впрочем, может, скорее это следовало бы назвать коварством. Подобно Янусу, ей была присуща двуликость. Одна ее ипостась являла суровый мужской принцип, другая воплощала мягкость женской стихии. Пустив перед облачной лодкой моей быстрокрылую ласточку, она повелела мне плыть за ней.

— Ты пройдешь через время и пристанешь к острову, где хранится прошлое нашей дочери, душа которой заключена в твоем опале.

Сердце мое, предчувствовавшее разгадку, чуть не разорвалось, когда я ступил на призрачный берег, и мой камень, обретя человеческую плоть, превратился в прелестную хрупкую деву с опаловыми глазами. Странную историю, более похожую на вымысел, поведала мне она.

— В давние времена при дворе могущественного короля жила красавица фрейлина. Множество знатных и богатых поклонников искало ее руки, но, чтобы добиться ее благосклонности, нужно было подарить ей самые драгоценные камни на свете. Каприз ее вначале вызвал удивление, но затем подзадорил соперников. Поднялись паруса на мачтах кораблей, тронулись в путь кавалькады вооруженных всадников, чтобы в странах Востока найти редчайшие камни и привести их на суд красавицы. И когда исполнился срок, у ног фрейлины были сложены самые дивные драгоценности, которые когда-либо создавались на земле. Тщетно пыталась она выбрать лучшее, но внезапно явился еще один претендент. Это был загорелый моряк, убеленный сединами. Он пришел последним, но, не приветствуя никого, приблизился к хозяйке и преклонил колени. Тихо вскрикнула фрейлина и побледнела, когда он вынул свои глаза и протянул их на ладони. В его орбитах были два опала, которые он обменял на свое зрение у лунных колдунов. «Не жалейте меня, — молвил моряк, — я все равно вас вижу, а для моей любви большего не нужно». Никто из женихов не посмел оспаривать красоту его дара, и была отпразднована пышная свадьба. Прошел год, и король страны, прослышавший о чудесных опалах, решил устроить во дворце бал драгоценностей. Конечно, фрейлину пригласили в первую очередь. Тщеславие или иное чувство руководило юной красавицей, но она отправилась на праздник одна, и в ушах ее, оправленные в серебро, светились чудесные опалы. Король был восхищен и просил продать их или обменять на что угодно. Фрейлина ответила вежливым отказом. Ее сопротивление подхлестнуло необузданного владыку. Год назад он потерял супругу. «В таком случае я имею честь просить вас стать королевой. Вы будете принадлежать мне, как и все ваше достояние. Одним шагом я приобрету утешение и для казны и для моего сердца!»

«А как же мой муж?» — спросила, сдаваясь, фрейлина. «Он всего только муж, а я еще и король. Не волнуйтесь, я позабочусь о нем. Ему сообщат о несчастном случае с вами, а мои слуги сумеют создать ему уютное гнездо в замке, из которого он и не захочет никуда выходить. Его слепота спасет его от удара». Но король ошибся. Узнав от гонца, что его возлюбленная погибла, моряк поднялся на башню и заперся в ней. Семь дней он не выходил, и когда на восьмой слуги взломали двери, то нашли его мертвым.

Исполненная раскаяния, фрейлина похоронила его и, покинув замок, вернулась к королю. Пышная свадьба с королем оказалась не очень веселой. Прошло еще немного времени, и у нее родилась дочь. Увы, память о моряке не удалось стереть так легко. Принцесса родилась слепой. Никто не знал, как это случилось, но вскоре опаловые глаза оказались в ее орбитах. Угрызения совести или странные толки о принцессе заставили короля удалить ее от двора. На берегу моря для нее выстроили небольшой замок и поселили там вместе с немногочисленной челядью. Однако против желания королевской четы принцесса стала занимать умы всего государства. Вначале обнаружилось, что у нее чудесный голос, и, когда она пела в замковой капелле, сам король приезжал тайно послушать ее. Сопровождавшие его придворные нередко видели, как он ронял слезы. Потом поползли слухи, что в лунные ночи принцесса обретает зрение. В самом деле, к ней собирались друзья, она звала музыкантов, и, не зажигая свечей, они танцевали до рассвета, причем слепая ни разу не споткнулась и никого не задевала. И, наконец, по просьбе принцессы, ей подарили небольшую парусную лодку. Не внимая уговорам слуг, она уплывала в море одна и могла возвратиться лишь через несколько дней, когда луна бывала на ущербе. Приближалось совершеннолетие юной наследницы престола, и никто не сомневался, что способности принцессы затмят ее главный недостаток. Король и королева приглядывались к женихам, но в день своего рождения принцесса исчезла. В канун праздника, по словам испуганной прислуги, какое-то странное облачное судно бросило якорь против замка. Старый моряк сошел на берег и, взяв принцессу за руку, перевез на свой призрачный корабль. Подул ветер, туман рассеялся и лишь лунная дорожка осталась на том месте, где недавно виднелись очертания судна. Никто при дворе не сомневался в том, что похитил принцессу тот, кто некогда достал опалы.

Вот так я узнал историю моего опала, и хотя осталось неведомым, как человеческая душа могла воплотиться в камень, страстное желание оставить в человеческой плоти сказочную принцессу обуяло меня. Не помню, сколько слов я потратил, пытаясь убедить ее. Как я клялся отдать за нее свою душу, чтобы вырвать ее из-под власти Лунной богини! Как молил вернуться на землю с ее страданиями и нищетой, но зато с живой жизнью, которой правит горячая кровь! Она молчала в ответ. Затем внезапно улыбнулась. Странную речь услышал я от нее:

— Послушай, я сама выбрала свою судьбу, и разве не помогло мне это сохранить в другой материи красоту и совершенство? Разве не они пленили тебя, когда я была заключена в камне? Но многое еще недоступно твоему пониманию, и память твоего прошлого существования скрыта в тумане лунного моря. Хорошо, я принимаю твою любовь и клятвы. Мы вернемся с тобой на Землю и разделим твою жизнь на двоих. Но и ты должен по истечении срока дней твоих вернуться со мной на лунную дорогу. Твоя душа войдет в камень и будет принадлежать вечно прекрасному прошлому. Мы соединимся воедино в капле опала, и ты будешь всегда мною, как я тобою.

Разве мог я в ту минуту понять ее? Для меня значило только то, что она отвечает на мою любовь. С пылом я протянул к ней руки. Она же вдруг растаяла в воздухе, как сновидение. В ладони моей осталась опять серебряная змейка кольца, сжимающая загадочный камень. Долго все случившееся казалось немыслимой фантазией. Я заперся в доме и, никуда не выходя, мучительно перебирал до деталей своей странствие. Образ Воглеа сливался с образом принцессы. История фрейлины представала предо мной так ярко, будто я сам пережил ее и принимал в ней участие. В какие-то мгновения я видел себя тем несчастным моряком, и на меня ложилась вина, что я первый открыл двери иного мира и вызвал к жизни силы Луны. Не они ли затем определили судьбу принцессы да и мою собственную? То мнилось, что я — самовластный король в темном углу замковой капеллы, и пение слепой дочери разрывает мое сердце. Эти возвращающиеся переживания доводили меня до полного изнеможения, и, когда наступал вечер, я засыпал так, словно проваливался в могилу. Но вот силы постепенно стали возвращаться, и вместе с тем какое-то воспоминание или навязчивое впечатление стало стучаться в сознание. И однажды среди ночи прозрение явилось ко мне. Я проснулся с чувством, совершенно незнакомым прежде. Дом, постель, окружающая обстановка, все оставалось знакомым и принадлежало мне, но тело, тело было чужим! Я стал ощупывать себя, протирать глаза, пытаясь избавиться от остатков сна, но ощущение не только не проходило, но усиливалось. Я прилагал неимоверные усилия, чтобы сохранить, хоть частичку своего «я», которая будто выдавливалась из меня новым сознанием. Как эквилибрист на канате, балансируя между центрами, раздвоившими мою личность, я подошел к зеркалу и с ужасом вгляделся в него. Из сумеречного сияния стекла проступило нежное лицо принцессы, и опаловые глаза ее струили тихий лунный свет. Чудо преображения смяло последнее сопротивление моего прежнего сознания. «Ты будешь мною, как я тобой», — вспомнил я. Да, это не греза. Я поднимаю руку и отражение в зеркале делает то же. Я кружусь, и волна разлетающихся волос обвивает мое лицо и стан. До самого рассвета я буду владеть этим легким телом, буду танцевать и петь лунные песни. Но с первыми лучами солнца мой возлюбленный сменит меня. Снова и снова будет он искать следы мои, снова и снова пытать свой драгоценный опал о том давнем королевстве на берегу моря.

СЕРДЦЕ

В глазах одиноких женщин обычно можно угадать какое-то особенное выражение: не то затаенной грусти, не то ожидания, не то нарочитой замкнутости... Трудно подобрать определение, но, вероятно, более, чем мужчины, созданные для любви и лишенные ее, они несут в себе тихую боль, которой не скрыть, как ни старайся. Однако нет ничего ошибочнее, чем делать обобщения и руководствоваться ими.

В прелестном местечке Гессель-Винкеле, прогуливаясь по утрам, встречаешь почти всех жителей. Одни выносят в свои аккуратные садики столы для завтрака, другие выводят на улицу своих четвероногих друзей, третьи спешат за продуктами или новостями в ближайшие магазины. Как звон колокольчиков, в воздухе звучит: «Доброе утро, доброе утро, доброе утро». Знаком ты со встречным или нет — неважно, приветствие летит к тебе и ждет ответа. Среди многих встречаемых людей я обратил внимание на немолодую женщину с огромной собакой. Она шла так легко и грациозно, словно всю жизнь танцевала и эта готовность осталась в ней. Наверное, этот порыв исходил из самой глубины ее души, потому что в лице ее, прекрасном и гармоничном, отражалась» та же окрыленность, тот же полет и одухотворенность. Но главное, это было лицо счастливого человека, которому нечего желать, кроме того, чтобы просто продолжать так идти, ведя на поводке собаку, и вдыхать утренний воздух.

— Вот самое удивительное существо, что проживает здесь, — поделился я впечатлениями со своим хозяином, у которого гостил. — Представляю себе, сколько радости дарит она одним присутствием своим близким.

— Не тут-то было, — отвечал мой собеседник, — если вы имеете в виду Янтарную Сибиллу, а иной, я думаю, в нашем Гессель-Винкеле и нет. Так вот, она абсолютно одинока.

— А почему ее так прозывают? — заинтересовался я.

— О, это целая история, не то выдумка, не то безуминка.

Уступая моим настояниям, он рассказал мне ее. И вот как все это выглядело.

Лет двадцать назад здешние леса были еще достаточно глухие и обширные. Немало охотников собиралось в Гессель-Винкеле, чтобы отправиться отсюда за кабанами, оленями, а порой и на медведя. Среди них был один молодой человек по имени Генрих. Внешность имел он самую заурядную, да и состояние самое среднее, поэтому хоть и робким его нельзя было назвать, но только со стороны он мог любоваться прекрасной Сибиллой. В те времена она многих с ума сводила, но держалась, как королева. Холодна, величава, и никто не мог похвастаться ее благосклонностью. Однажды Генрих в очередной раз отправился на охоту и заблудился. Собаки его куда-то исчезли, дело было к вечеру, и решил он забраться на дерево, чтобы отыскать путь. И с вершины увидел, что над лесом, словно пламя без дыма, высится дерево с золотыми листьями. Слез Генрих вниз и поспешил к чуду, которое увидел. Но чем дальше шел, тем труднее был путь. То бурелом, завалы из павших стволов, то овраги, то скалы. Выбился из сил охотник. Сел под дерево и закрыл глаза. Очнулся от света. Видит, что рядом с ним костер пылает, а вокруг какие-то дети. Он пригляделся, а у детей — бороды! Хочешь верь, хочешь не верь, а попал Генрих к гномам.

— Что тебе здесь надо? — спрашивают его. Он и отвечает, как было: что заблудился, увидел дерево с золотыми листьями и пошел к нему.

— Опять это проклятое дерево! — говорят гномы. — Столько несчастий нам приносит. Если ты поможешь нам срубить его, мы тебя отпустим и дорогу покажем, а нет, так останешься с нами и станешь таким же, как мы.

Из их объяснений он понял, что дерево с золотыми листьями ему не пригрезилось, и оно — беда для гномов. Выросло дерево из подземных недр, где обитали гномы, и вытягивает их золото наружу. Срубить его им не под силу. И вот взялся Генрих за топор. Но сколько не рубил, только лезвие тупил, да топорище ломал. Каменный ствол был у дерева. Тогда пришла в голову Генриху мысль — не рубить дерево, а выкопать все его корни. Взялись все вместе за работу. Все корни освободили, а один, главный, не могут. Уходит он глубоко под землю. Пришлось Генриху лезть в подземное жилище гномов. И там увидели они озеро. Прямо из середины его и рос этот корень. Видит охотник, что гномы боятся в воду лезть. Тогда прыгнул сам в озеро. Нырнул глубоко и стал, держась за корень, копать основание его. И тут в руках его оказался скользкий камень. Из него и росло дерево. Он вынырнул и увидел, что камень светится изнутри. Тем не менее оборвал он корень и на берег вышел. В этот же момент загремела земля от тяжелого удара. Это свалилось дерево. Выбрались они на поверхность. Проводили гномы Генриха, дорогу ему показали. С тем он и вернулся, а камень тот, конечно, с собой взял. Оказалось при свете дня, что это кусок янтаря в виде сердца. Ничем особенным он не отличался, только в темноте начинал светиться. Какие-то облики в нем плыли, фигуры проходили, цветы распускались. И вот стали Генриху сниться чудесные сны. И явился ему однажды маленький гном в золотой короне. Рассказал о своей судьбе печальной и просил помочь ему.

Случилось гному в годы его царствия встретить среди людей прекрасную девушку. И влюбился он в нее, но сколько не молил о любви, только смеялась над ним красавица. И впрямь, какая может быть пара из гнома и человека. Проходило время, давно уже забыла о гноме девушка, а он все любил ее. Узнав об этом, рассердились гномы на своего владыку. Требовали, чтоб отрекся он от своего сумасбродства и жил, как все гномы. Он же отказывался и все норовил уйти к людям, чтобы хоть на мгновение вновь увидеть свою избранницу. Тогда казнили его злые гномы и бросили тело в подземное озеро. Но любовь не дала умереть сердцу короля, и выросло из него дерево с золотыми листьями. Теперь Генриху досталось оно, и вот крошка-король умолял пойти на поиски его возлюбленной. Взял Генрих янтарь в карман и отправился по Гессен-Винкелю. Первой, кого он встретил, была Сибилла. Как огонь запылал янтарь, а Сибилла вдруг взглянула на Генриха так, словно впервые увидела его. Долго они разговаривали и все наговориться не могли. Почувствовал Генрих, что у девушки вдруг вспыхнул интерес к нему, и пожалуй, он может надеяться, что это не пустой каприз красавицы. Однако решил он проверить, что будет, если он без янтаря к ней подойдет. Так и сделал. И смотрела на него Сибилла с удивлением, и будто искала чего-то, но не находила. Одна только вежливость не позволяла ей тотчас повернуться к нему спиной и уйти прочь. А ночью гном опять снился Генриху и в слезах благодарил его.

— Это она, я узнал ее. Спасибо тебе, добрый человек!

Стыдно стало Генриху, что хотел он стать соперником на пути любви гнома. Ведь тот даже жизнью своей пожертвовал ради возлюбленной. Только не мог он понять, когда это гном успел встретить Сибиллу и полюбить ее. Судя по дереву с золотыми листьями, то было не меньше, чем сотня лет назад.

— Ты прав! — ответил ему гном. — Случилось это сто лет назад, когда жила Сибилла другой жизнью. Но я ее душу узнал. Лишь тело меняется, а душа остается у человека вечной!

И тогда снова пошел Генрих к Сибилле. Рассказал ей все приключившееся с ним и отдал ей янтарное сердце гнома. С тех самых пор словно ушла в сновиденья свои и стала там королевой гномов. Что для нее стало главным в жизни, теперь трудно сказать. Ни в ком она не нуждается. Можно, конечно, и о безумии ее подумать. Кто-то рассказывал, что видел, как она ночью в лес гулять уходит и на голову надевает маленькую корону. Но чего не случается в Гессель-Винкеле!

— А что с охотником стало? — спросил я.

—Да ничего, зажил, как все. Гостей порой принимает. Вы, верно, не поняли, что я и есть тот охотник. Меня ведь Генрихом зовут, а многие по привычке добавляют — охотник Генрих.

ПРИНЦ АВГУСТА

Не следует спешить, даже если тебе предлагают стать Принцем. Эргель Данк, поэт и бродяга, как-то странствуя по незнакомому краю, наткнулся на пустой старый дом. Время было позднее, накрапывал дождь, и он решил переночевать в этом заброшенном жилище Среди ночи ему послышались голоса в соседней комнате. Карманы Эргеля были пусты, так что будь это даже разбойники, терять ему было нечего. Он осторожно выбрался наружу, а затем громко постучал

в двери. Никто не ответил, тогда Эргель решительно толкнул двери и вошел в дом. Полоска света указала ему путь, и он попал в тускло освещенную комнату. Семь человек находились в ней, и среди них одна женщина. Одетая в старинное платье, так же как и остальные, она выделялась своей яркой внешностью. Отблески пламени из камина падали на ее лицо, и оно резко меняло выражение. Вот, словно темно-красный цветок распускался на нем, и оно становилось гневным и зловещим.

Мгновение спустя светлая волна смывала эту маску, и на ее месте возникало лицо Белоснежки. Печаль туманила черты ее, и в детских губах застывал немой упрек. Еще миг, и оранжевый блеск рысьих глаз, исполненных колдовской, звериной силы, устремлялся из омута ее смеющегося лица. Да, от него трудно было оторваться, тем более что остальные ее спутники казались мало примечательными, кроме одного. Молодой человек в бархатном наряде голландского художника.

Черный берет нависал над его непомерно высоким лбом. Большой нос с горбинкой скорее напоминал птичий клюв, лицо выражало глубокую печаль, и ее не могли изменить никакие тени.

После нескольких извинительных слов компания приняла Эргеля, как своего товарища. Пиво из солидного бочонка, черный хлеб с сыром, которыми его угощали, явно не соответствовали роскошному убранству стола. Золотые чаши, инкрустированные драгоценными камнями, вазы из перламутра, обрамленные затейливым серебряным литьем — все это явно напоминало натюрморты голландских мастеров XVI века. Впрочем, хмель вскоре ударил в голову Эргеля, и он с трудом воспринимал окружающее. Лишь отрывками вспоминал он эти события на следующий день. Помнилось ему, что хозяйка, желая подразнить печального юношу, старалась уделять особое внимание пришельцу. Потом сели играть в карты, и Эргель обыграл всех. Наградой должен был быть поцелуй красавицы.

Печальный «белый ворон», как про себя прозвал Эргель человека в берете, предложил горсть золотых, прося отказаться от приза.

Эргель лишь качнул головой. Тогда тот молча указал на шпагу. Разгоряченный победой, бродяга со смехом выхватил ее у противника и сломал. Окружающие захлопали его ловкости, однако видя неподдельное страдание молодого человека, Эргель отказался от своей награды. Его освистали остальные присутствующие. Но он отвернулся от них к стене. Там висела странная картина в золоченой раме. Пустой темный холст словно ждал, чтобы на него легли краски. Но одна фигура была вырисована на нем, и она являла собой самого Эргеля, стоящего спиной к зрителю. Потом компания куда-то заспешила и исчезла. Холодное прикосновение их рук оставляло неприятное впечатление. Лишь одно пожатие было искренним и благодарным, и, конечно же, оно принадлежало печальному юноше. Потом Эргель долго спал, а когда проснулся, сумбур этой ночной пирушки продолжал терзать его. Он опять осмотрел дом. Все исчезло, как будто и не было. Одна картина осталась на стене. На ней теперь была изображена вся ночная компания вокруг с драгоценной посудой стола. Лишь самого себя он уже не нашел на ней.

Прошел, вероятно, год, и снова Эргель бродил по дорогам. Однажды, в конце июля, в годовщину странной встречи в пустом доме, он заблудился в лесных дебрях. Темнота сгущалась вокруг него, и ему казалось, что какие-то маленькие фигурки крались за ним по сторонам тропинки. Однако стоило ему сделать шаг в их сторону, как они тут же замирали, сливаясь с кустами и деревьями.

Для волков они были слишком малы, для детей — слишком проворны. В тревоге путник ускорял шаги, порой бежал, но преследователи не отставали. Наконец, выбившись из сил, он сел под деревом посреди небольшой поляны. Глаза его слипались несмотря на страх. Он предался раздумьям, но вдруг услышал со всех сторон нарастающий шум. Эргель напряг зрение. Сотни крошечных фигурок, взявшись за руки, двигались по краю поляны. Этот странный хоровод вокруг него повторял какие-то слова или мелодию, и теперь Эргель не сомневался больше. Это были гномы. Они мелькали все быстрее и быстрее, и у путника закружилась голова. Когда он очнулся, то почувствовал, что не может двинуться.

«Я, очевидно, привязан к дереву», — мелькнуло у него в голове.

Но нет, ни одна веревка не оплетала его рук и тела. Он просто превратился в огромную ель. Та ель, у которой он присел, стояла рядом, и ее ветви участливо касались его. Наступил день. Гномы исчезли. Эргель видел лесных животных, группа охотников выехала на поляну верхом на стройных лошадях. Он хотел окликнуть их, но не мог. Лишь шевельнул ветвями. Тихий шорох слетел с вершины дерева, но никто не обратил на него внимания. В ужасе от своей участи, Эргель стал уверять себя, что это лишь сон и он проснется человеком. Увы, он не спал. На закате дня пришли гномы. Его снова превратили в человека и стали с ним разговаривать.

— Зачем ты явился в наши владения, незнакомец? Ты нарушил течение нашего времени. В Священный час гномов мы вынуждены были сопровождать тебя, пока ты шел в самые заповедные места нашего королевства.

— Я сбился с пути и заблудился, — отвечал Эргель, — но я готов сделать все, чтобы искупить свою вину!

Гномы пошептались, а затем принесли лук со стрелами.

— Мы хотим посмотреть, на что ты способен. Выстрели из лука в заходящее солнце, а затем постарайся найти стрелу до того, как наступит полночь!

Эргель понимал, что спорить или ставить условия бесполезно, зато у него есть шанс спастись. Изо всех сил натянув лук, он пустил золоченую стрелу в медно-красный диск, опускающийся за деревья.

Вслед за тем он побежал. Гномы ринулись следом за ним. Догадались ли они о его намерении бежать, но он слышал их крики, и маленькие стрелы свистели у него над головой. Он опередил их и, петляя как заяц, выскочил к реке. В сотне метров от него был узкий мост.

Спасение было рядом. На другом берегу меж деревьями виднелись дома людей. Внезапно Эргель услышал крик о помощи. Крошка гном, видимо еще ребенок, удивший рыбу, упал в реку, и течение уносило его к омуту. Забыв о себе, Эргель прыгнул в воду и вытащил малыша на берег. Быстро оглядевшись, он хотел бежать к переправе, но его преследователи уже отрезали ему дорогу. Он побежал прочь от моста вдоль реки. Снова ему удалось оторваться от погони. Грозное хрюканье раздалось впереди него. Из леса выскочил огромный вепрь и ринулся на Эргеля. Беглец увернулся от его громадных клыков, а затем прыгнул ему на спину, вцепившись в жесткую холку. Вепрь рванулся вперед и запутался среди кустов и корней поваленных деревьев. Эргель вдруг увидел, что под шкуру зверя загнаны под самую шляпку три золотых гвоздя. Сам не зная, зачем он это делает, Эргель вытащил гвозди и отбросил их в сторону. Вепрь внезапно успокоился. Вероятно, именно боль от гвоздей привела его в такую неистовую ярость. Теперь он успокоился. И снова, задыхаясь, Эргель бежал прочь от погони. На этот раз удача, казалось, была рядом. Он видел край леса, а за ним возделанные людьми поля. Стук молоточков обратил на себя его внимание. У крошечного домика под холмом стоял гном и ковал сверкающую золотую чашу. Она была инкрустирована бриллиантами и рубинами. Увидев беглеца, гном выпустил молоток и бросился бежать.

Драгоценная чаша упала и подкатилась к ногам Эргеля. Рука его потянулась к сокровищу, но он отдернул ее. Он не желал зла гномам и тем более не хотел посягать на их добро. Отвернувшись, Эргель рванулся вперед и упал в яму. Там лежала его стрела. Придя в себя, он вновь увидел, что находится на поляне. Гномы окружали его, но теперь в их обращении к нему звучало уважение.

— Ты выдержал испытание, человек! И мы предлагаем тебе стать принцем Августа. Ты станешь таким же, как мы, и женишься на нашей королеве!

— Нет, — отвечал Эргель. — Я благодарю вас за честь, но отказываюсь. Я хочу вернуться к людям.

— У тебя есть время подумать, но знай, что твой отказ превратит тебя навсегда в дерево этого леса, — сказали гномы. — Оставайся здесь и думай. Сбежать с этой поляны ты уже не сможешь. Оцени это место, которое может стать твоим до скончания твоих дней.

Наступила ночь, и Эргель сел под елью, не зная, что предпринять. Шелест ветвей над ним заставил его насторожиться. Он вспомнил, как, будучи елью, хотел заговорить с людьми, и они не услышали его. Теперь он может что-то узнать от дерева. Да, это была говорящая ель, и она пыталась его поддержать и утешить, когда он стоял рядом с ней.

—Ты не можешь узнать меня, но я тебя вспомнил, путник. Год назад мы встретились в пустом доме, и, когда ты пришел, гномы приняли образы людей с картины голландского мастера. И я был тогда твоим соперником, и ты дважды победил меня. Первый раз в карты, второй — когда сломал мою шпагу. Но я не мог забыть твоего благородства, когда ты отказался от поцелуя женщины, которую я любил. Знай же, что меня постигла почти такая же участь, как и тебя. Меня превратили в дерево, хотя я был человеком. Мое имя Нольд, и судьба моя печальна. Еще среди людей я встретил и полюбил прелестную девушку Герану. Увы, она играла со мной и со всеми, кто попадался на ее пути. Трудно представить, чего она хотела, но я думаю, что ее своенравной натуре хотелось власти над теми, кого она увлекала собой. Вероятно, это послужило причиной ее внезапно го исчезновения. Она ушла от людей к гномам, чтобы стать их королевой. Я ре шил последовать за ней. Не стану рассказывать, как это удалось, но я встретил в лесу светлых духов сосновых деревьев и дал клятву верности им. Тогда же узнал, что Герана владычествует над лесными гномами, которые враждуют с соснами. Они заключили союз с хмурыми елями из черного леса, и те пришли в эти леса отвоевывать место у светлых сосен. Немало людей попало под колдовские чары лесных гномов и превратилось в воинство еловых деревьев. Я сказал тебе что стал защитником солнечного леса, и дал клятву верности им. Наверное, ты поймешь меня. Сосновый лес светел, солнечные лучи касаются их корней и питают их. Ели —темны, и закрывают землю от света, потому темные силы пользу ются их покровительством. Но духи природы ищут союза с людьми. Этот союз дает им шанс победить в войне друг с другом. Лесные гномы также ищут предводителя для своих полчищ среди людей. Каждый месяц они находят себе принца, который должен повести их в бой. Герана помогает им, и ее красота служит приманкой. В ту ночь, год назад, я пришел на свидание с Гераной и попал в плен к гномам. Они хотели, чтобы я выступил против сосен, и я отказался. Тогда они превратили меня в дерево и оставили здесь. Теперь ты, волею судьбы, так же оказался в плену у гномов, и тебе предложили стать принцем Августа. От твоего выбора многое зависит.

— Но что происходит с теми принцами, когда проходит их время? Например, с Маем, Июнем или Июлем? Ведь это столь короткое время?

— Ты ошибаешься, — прошептала ель. — Время у природы иное, и то, что для людей месяц, для гномов может тянуться как год. Что же касается принцев, то они засыпают в подземном королевстве гномов и становятся памятниками самим себе и своему царствованию.

— Есть ли возможность спастись? — спросил Эргель.

— Пожалуй, ты можешь попробовать, — ответил Нольд. — Тебе не уйти за пределы поляны, но под моими корнями есть ход в подземелье. Там, если ты передвинешь стрелки каменных часов, гномы начнут встречу месяца раньше, чем надо. Может быть, ты узнаешь их тайный клич и песню, которые дадут тебе власть над ними. Они все подчиняются тайному гимну и не смогут сражаться против того, кто поет его.

Эргель скользнул в подземелье. Множество гномов сновали по узким галереям. Все были заняты подготовкой к встрече нового месяца, и на Эргеля не обращали внимания. Он долго пробирался по дорожкам, тускло освещенным светляками и фонариками, пока не оказался на широкой площади, посреди которой возвышалась статуя королевы.

Вокруг нее на пьедесталах стояли семь принцев, превращенных в янтарь. Сердце Эргеля сжалось, и он пошел дальше. У озера с темной ледяной водой он увидел громадные каменные часы. Изнутри шел тяжелый стук, словно билось огромное сердце. Эргель хотел подойти к часам, когда внезапно на него кинулся громадный вепрь.

Однако приблизившись к Эргелю, он успокоился и отошел в сторону, давая дорогу. Два гнома, стоящие на страже, так же пропустили его, и он узнал в одном из них ребенка, которого спас, а в другом — кузнеца, который ковал золотую чашу. На циферблате часов вместо цифр стояли имена месяцев и над ними отшлифованные каменные лица.

На месте Августа было пустое место. Эргель схватился за стрелку и передвинул ее. Раздались тяжелые удары колокола, пробившего восемь раз. Загремела музыка, приветственные крики, смех, шум. Гномы пустились в пляс, и начался праздник. Вскоре были раскупорены бочонки с пивом, и гномы запели свои сокровенные песни. Эргель старался запомнить все, что слышал. Наконец, он почувствовал, что пора возвращаться. По дороге обратно он случайно увидел у подножий памятников принцам оброненную кем-то старинную шпагу. Прихватив ее с собой, Эргель поднялся наверх. Ель раскачивалась и скрипела.

— Что с тобой? — обратился к Нольду юноша.

— В твоих руках моя жизнь и мое спасение! — ответило дерево. — Скорее ударь шпагой в мой ствол!

Эргель повиновался, и через мгновение перед ним стоял такой же, как и он, молодой человек с ясными голубыми глазами.

— Теперь я могу бежать, но тебе нельзя пересечь границу поляны. Боюсь, что мы можем встретиться с тобой в битве деревьев, тогда я уже не смогу быть твоим другом.

— Но я не собираюсь становиться принцем и сражаться на стороне гномов!

— Ты еще не видел королевы. Ее красота пленит тебя, и ты все забудешь! — сказал Нольд.

— Посмотрим! — ответил Эргель.

И той же ночью он увидел королеву Герану. Ничем не напоминала она той женщины с картины голландского художника, которую он встретил в пустом доме. Действительно, перед ним была настоящая королева. Красота ее напоминала красоту драгоценного камня, вплетенного в изысканный узор золотой оправы. Но он вспомнил фигуру королевы, стоящую в подземной стране гномов, где ее окружали мертвые принцы. Нет, он не хотел подчиниться такой красоте, хотя не мог не восхищаться ею. Меж тем затрубили рога и загремели барабаны.

— Мы идем за победой! — сказала Герана, и Эргель молча кивнул ей в ответ. На рассвете два войска встретились в долине среди горных кряжей. Гномы

двигались позади сумрачных, мохнатых елей, и в руках у них были острые боевые секиры. С другой стороны выстроились светлые стройные сосны, и их розовеющие стволы казались всадниками с устремленными в небо копьями. Эргель выехал вперед, и навстречу ему помчался Нольд, размахивая мечом.

— Стой! — крикнул предводитель гномов, но противник не слышал его. Тогда Эргель увернулся и подставил свое копье под удар Нольда. В этот момент меч его переломился и упал на землю. Нольд повернулся и взглянул глаза Эргелю. Сломав и свое копье, Эргель запел священную песню гномов. Растерянно переглядываясь, гномы бросали на землю оружие и подхватывали эту мелодию. Вскоре вся армия пела, и сосны ответили тем же. Битва кончилась, не успев начаться. Три человека сошлись в центре долины.

— Итак, твое решение, Эргель. Хочешь ли ты быть принцем Августа? — спросила королева Герана.

— Нет! — ответил он. — Я возвращаюсь к людям.

— Что скажешь ты? — обратилась она к Нольду.

— Да! — ответил он. — Если ты добавишь к этому титулу еще одиннадцать остальных.

— Больше не будет войны меж деревьями, и нет нужды искать новых принцев, — молвила Герана, протягивая ему руки.

Солнце спускалось к закату, и фигура Эргеля отбрасывала тень на лесную дорогу. Он шел дальше, и даже не заметил, как миновал пустой дом, в котором началась вся эта история.

ОСЕННИЙ БАЛ

Глубокой осенью в вечернюю пору одинокий всадник медленно двигался по  заброшенной дороге среди пустынных холмов, озаренных печальным светом заходящего солнца. Вооружение, доспехи, запыленный плащ свидетельствовали о том, что путник принадлежал к немногочисленному братству странствующих рыцарей, которые, презрев суету и довольство светской жизни, искали вдохновения среди природы, стоит ли говорить, что чаще всего это были поэты и художники и потому их приключения и слава давали пищу фантазии. Действительные события или воплощения их грез ложились в основу мелодичных баллад, которые распевали на пирах и балах. Насмехаясь над странностями мечтательных чудаков, люди украшали себя их доблестями и служением идеалу.

Гелар, как звали рыцаря, уже много лет скитался по дорогам, и земля, которая ложилась под копыта его коня, казалась ему близкой и родной, словно была его владениями, которые он объезжал, как заботливый хозяин. Ясные дни и непогода, яркость солнца и звездные ночи будто рождались в его душе и вместе с настроением уходили, оставляя его то радостным, то печальным.

Осенью какая-то тревога поселялась в его сердце. Он спешил, погоняя коня, хотя никто не ждал его, и путь его не имел ни цели, ни конца. Дорога, по которой он ехал, раздваивалась, одна шла на юг, другая поворачивала на север. В сомнении рыцарь придержал коня, он увидел на северной дороге красные кленовые листья. Они казались угольками, упавшими на землю, чтобы зажечь бурую сухую траву. Меж тем поблизости не было видно ни одного дерева. Ветер или судьба бросили их на пути рыцаря? Но именно они повлияли на его выбор. Гелар направился к северу. Совсем уже поздно, когда солнце уже почти полностью скрылось за горизонтом, он увидел прекрасную рощу, обнесенную узорчатой чугунной решеткой. За деревьями, одетыми в пышный золотой наряд, слышалась чарующая музыка, старинный парк был полон гостей. Среди аллей и полянок мелькали богато наряженые танцующие пары. Решетка высоких ворот, украшенная изогнутыми драконами, растворилась перед рыцарем, полыхнув огненным блеском золотых копий, венчающих ее верх. Слуги, молча поклонившись, приняли его коня и пригласили принять участие в празднике.

Небольшой дворец в середине парка казался прозрачным. Огромные полукруглые окна размером почти во всю стену открывали богатое убранство дворца с многочисленными канделябрами, мраморной скульптурой, роскошными старинными картинами, как если бы это была гигантская беседка. Никто не обращал внимания на Гелара, никто не указал ему хозяев этого бала, но это не смутило рыцаря. Утолив голод и жажду у великолепных столов, уставленных фруктами и вином, рыцарь принял участие в веселье. Здесь никто не соблюдал этикета, гости танцевали кто как умел, поддаваясь чарующей мелодии и своему собственному порыву.

Вскоре Гелар обратил внимание на прелестную женщину, стоявшую у колонны. Необыкновенные рыжие локоны спускались по ее плечам, бледное лицо с глубокими тихими глазами, тонкие руки, двигающиеся в такт музыке, словно она дирижировала невидимым оркестром, алый цвет ее платья словно впитал в себя краски закатного солнца. Заметив внимательный взгляд Гелара, она улыбнулась

и кивнула ему. С бьющимся сердцем Гелар пригласил ее на танец. Ее звали Кленисса. Мелодия сменялась другой, вторая третьей, а Гелар не мог оставить свою даму. Время разом и остановилось и летело с головокружительной быстротой, пытаясь догнать его чувства. А они мчались быстрее, чем его конь во время турнирного боя. Гелар и сам не мог объяснить своего состояния, ему казалось, что он знает эту даму давным-давно, безумно ее любит и готов умереть, если она отнимет свою руку. Меж тем все медленнее и тише звучала музыка во дворце. Зато снаружи деревья стали раскачиваться от порывов налетевшего ветра, который срывал листву, деревья становились голыми, и тысячи желтых, красных, оранжевых листьев кружились, залепляя окна дворца и заглушая музыку своим тоскливым шуршаньем. Кавалеры и дамы то и дело исчезали выскальзывая наружу и не возвращаясь обратно. Зал пустел, уже редкие пары скользили по драгоценному паркету. В тревоге Гелар решил посмотреть, что происходит и, взяв с Клениссы слово подождать его, вышел в парк. Страшная буря чуть не сбила его с ног. Он увидел, как гости бросаются к воротам парка. Кавалеры выхватывали свои шпаги, дамы закрывали лица. Бесформенные фигуры каких-то чудовищ в развевающихся темных одеждах штурмовали парк. Один за другим падали его защитники, и дикий рев бури сливался с жалобными выкриками и сухим треском ломающихся деревьев. Гелар едва нашел своего коня и, вернувшись в зал, увидел, что он пуст. Кленисса со слезами на глазах стояла у окна, прижавшись лицом к стеклу.

—Вокруг бой, здесь нельзя больше оставаться, — сказал Гелар. — Мы должны попробовать прорваться. Но прежде вы должны довериться моему сердцу, я не знаю, что нас ждет, но люблю вас и буду верен до последнего вздоха. Утерев слезы, она улыбнулась и заглянула ему в глаза: — Я верю и люблю так же, как и вы.

Через мгновение они уже мчались к воротам. Трудно описать этот бой с вихрем, но удача сопутствовала рыцарю, он пробился сквозь осаждающих и, бережно укрыв плащом свою драгоценную ношу, едва держась в седле от усталости, всю ночь ехал по неизвестной дороге, доверившись своему коню. Он уже не помнил, как остановился на какой-то поляне, спустился с коня. Устроив ложе для своей возлюбленной, лег у ее ног, сжимая в руках обнаженный меч. Сон принял его, как бездонная пропасть принимает падающий камень.

Когда он проснулся, вокруг него был пустой голый лес. Ни листочка не было на деревьях, его дама исчезла. В отчаянии оглядываясь по сторонам, он увидел, что дерево, под которым он лежал, — чудесный клен с бордовыми и желтыми листьями. Это было чудо. Обняв ствол, рыцарь закрыл глаза, чтобы не дать пролиться слезам. И словно объятия его встретили сочувствие, ему показалось, что ветви золотого дерева склонились и коснулись его плеч и головы.

— Кленисса! — прошептал он и уже не ушами, а сердцем услышал тихий голос:

— Я здесь!

Гелар остался подле дерева, оберегая его от любых напастей, он укрывал его корни снежными сугробами и укутывал ствол своим плащом. И на удивление листья дерева не опадали вопреки всем законам природы. Пришла весна, и снова лес оделся зеленым убором. Гелар выстроил себе небольшой домик вблизи леса, и каждый день навещал свой клен.

Однажды он отправился к известному чародею, чтобы узнать свою судьбу и что с ним произошло.

— Ты побывал на осеннем балу деревьев. — молвил ему мудрец. — Знаешь ли ты о том, что Творец создал весь мир, наделив его способностью расти. Так, камни должны когда-то стать деревьями, деревья животными, а животные людьми, люди же ангелами и так далее. В осенний бал время настоящего и будущего сливаются. Ты встретил душу дерева, какой она должна стать через много веков. Твоя любовь вырвала дерево из-под законов природы и, вероятно, от тебя зависит, как сложится ее дальнейшая судьба. Раз в году в осенний бал ты сможешь встречать свое дерево в человеческом облике. Но удастся ли тебе сохранить свою любовь к той, которая приходит к тебе скорее, как мечта, нежели как реальное существо?

И снова рыцарь вернулся к своему дереву. Он посвящал своей возлюбленной песни, стихи и пел их среди людей. Вскоре весть о новом рыцаре-трубадуре облетела страну. Не проходило праздника или бала, где бы не исполнялись песни Гелара. Как-то о нем услышала королева:

— Не было еще ни одного менестреля, который бы не посвятил своих песен мне, — заявила она придворным. — Я хочу, чтобы он явился ко двору и стал служить мне.

Гелар подчинился приказу. Его песни очаровали повелительницу.

— Мы довольны тобой, рыцарь, — сказала она. — Но теперь ты должен сочинить песни для меня.

— Я могу петь лишь тогда, когда в моем сердце звучит любовь.

— Уж не хочешь ли ты, дерзкий, признаться в своей нелюбви к королеве? Однако я не буду торопить тебя. Ты будешь оставаться при дворе, пока в твоем сердце не проснется новое чувство к своей повелительнице.

И для Гелара наступили дни испытаний. Придворная челядь издевалась над ним, королева обращалась с ним, как если бы он был шутом и должен был веселить толпу приближенных. В редкие ночи Гелару удавалось, оседлав коня, мчаться в заветный лес, чтобы облегчить свое сердце, обнимая чудесное дерево. Вскоре, однако, королевские шпионы выследили его. Он был вызван на суд:

— Нам донесли, что вы подозреваетесь в чародействе. Что вы делаете в лесу подле дерева? Может быть, вы замышляете сглазить королеву?

Рыцарь молчал. Его связали, и вот кавалькада всадников во главе с королевой прибыла в лес и остановилась под чудесным раскидистым кленом. Королева оглядела дерево. Затем подозвали Гелара.

— Рыцарь, я отдаю должное вашей преданности, так же как и вашим песням, но на что вам далось это дерево? Откажитесь от него, и я обещаю вам, что вы займете престол вместе со мною.

— Нет, — ответил Гелар.

— Тогда я предлагаю вам второй выбор: откажитесь от дерева, иначе оно будет срублено.

— Моя душа связана с душой дерева, которую вам не убить.

— Посмотрим! — ответила королева. Она дала знак, и двое дровосеков разом взмахнули топорами, чтобы свалить клен. Алая смола, похожая на кровь, выступила на коре и тотчас исчезла. Дерево мгновенно зарубцевало свою рану и стояло невредимым. Снова взмахнули дровосеки сверкающими топорами. На этот раз они отскочили, словно дерево превратилось в камень. Что бы ни пытались сделать с ним, все было напрасно. Гелар бледный стоял, стиснув зубы и молча глядя на дерево.

— Кажется, я должна признать поражение, — сказала королева. — Но этого никогда не случится, скорее я казню вас, добрый рыцарь. Есть ли у вас последнее желание?

— Да, — ответил Гелар. — Похороните меня рядом с деревом.

Королева дала знак слугам, но не успели они прикоснуться к рыцарю, как тот упал мертвым. Удостоверившись в этом, придворные обернулись к королеве.

— Верно, он оказался вне нашей власти. Погребите его у корней этого проклятого дерева.

Прошло несколько лет, а королева не могла забыть Гелара, она запретила трубадурам петь его песни, но сама постоянно вспоминала его мелодии и стихи, и некуда было деться от этого. Вскоре пришла болезнь и заставила королеву считать дни своей жизни. Ужас перед смертью охватил повелительницу. Ни пиры, ни веселье, ни охота не отвлекали ее. В отчаянье она пришла к чародею:

— Я хочу жить во что бы то ни стало, в каком угодно образе, лишь бы жить. Помоги мне! Или я отправлю тебя своим гонцом в царство смерти.

— Нет нужды, — ответил волшебник, — если Ваше величество готово обменяться с деревом своей душой, то я могу помочь Вам жить вечно.

— Но деревья не живут вечно! — возразила королева.

— Вы правы и Вы ошибаетесь, — ответил чародей, — есть одно дерево, которое живет вечно благодаря любви человека, чья душа бессмертна. И Вы знаете это дерево.

Странный указ прочли приближенные в завещании своей королевы: «Тот, кто первым окажется под кленовым деревом, которое ни зимой, ни летом не меняет свою листву, и где погребен рыцарь Гелар, тот должен занять после меня трон». В смущении придворные отправились к дереву, поскольку их королева исчезла. У подножья прекрасного клена, пылающего своей листвой в лучах восходящего солнца, как настоящий костер, они обнаружили прекрасную рыжеволосую девушку, кутающуюся в алый плащ. Склонив колени, придворные водрузили на ее голову корону. А вскоре пронеслась молва, что каждое полнолуние одинокий всадник скачет из леса ко дворцу. Но на этот счет новая повелительница не задавала никаких вопросов своим подданным и сама не отвечала на возникающие толки. Именно после этих ночей она была необычайно прекрасна и радостна. И так было до конца ее дней. Когда же она умерла, и тело ее оставили ночью в часовне, стражи опять увидели ночного всадника. В ужасе они не могли преградить ему дорогу, узнав в нем Гелара. Он взял тело королевы и умчался с ним в лес. Это было осенью, в пору, когда деревья праздновали  ОСЕННИЙ БАЛ.