/Пер, с кит. К. Голянского.
Часть 1. Мастер Ли
Глава 1. в которой рассказывается история деревни Куфу, о стене, прозванной Перина Дракона, и о загадочном послании стража стены
Глава 2. в которой рассказывается о начале сбора шелка, о страшной беде, постигшей деревню, о том, как Лу Юй по прозвищу Десятый Бык отправляется в столицу на поиски мудреца и на улице Глаз встречает знак судьбы
Глава 3. в которой наш герой знакомится с мудрецом, у которого имелся один маленький недостаток, и возвращается с ним в родную деревню, где они пытаются открыть тайну «пьяного забытья»
Глава 4. в которой Десятый Бык узнает от настоятеля о корне молнии, о последнем императоре династии Суй, о жестокой прародительнице и об ошибке великого Тан Тайцзуна
Глава 5. в которой повествуется, как Десятый Бык узнаёт много нового о столичной жизни, об отрезанном ухе разбойника из Сучжоу, о золоте, козле и Скряге Шэне, о красотке Пин, игре «летящие бабочки» и прочих способах близкого знакомства
Глава 6. в которой рассказывается о некоторых опасностях супружества, о споре мастеров Триады, о спектакле на большой дороге и о гостеприимной хозяйке дворца
Глава 7. в которой повествуется о методах воспитаниях юношества, о знакомстве со вторым ученым Китая и его несравненной дочерью и прелестях дворцовой жизни
Глава 8. в которой рассказывается история любви Яркой Звезды и молодого офицера, о танце с мечами и о том, как доброе сердце Хо Вэня обрело покой
Глава 9. в которой красота и жестокость идут рука об руку, а два ученых рассуждают об искусстве птичьего звукоподражания
Глава 10. в которой приводится несколько примеров набожности, описываются пышные похороны и оживают мертвецы
Глава 11. в которой решается судьба экспедиции за Великим Корнем Силы, кости дракона дают неопределенный ответ, а мастер Ли рассказывает историю своего рождения
в которой рассказывается история деревни Куфу, о стене, прозванной Перина Дракона, и о загадочном послании стража стены
Я складываю руки на груди и кланяюсь четырем сторонам света.
Меня зовут Лу Юй, но не путайте меня с автором известной «Книги Чая» *. Наша семья вполне обычная: десять детей, я — самый младший; и поскольку я силен и крепок, меня прозвали Десятый Бык. Отец умер, когда мне исполнилось восемь. Через год и мать отправилась в подземное царство Желтого Источника. С тех пор я живу с дядей Наном и тетушкой Хуа в деревне Куфу, расположенной в долине Чо.
* «Ча цзин», написан в VII в. от Р. X. Действие романа происходит в начале династии Тан в годы правления императора Тайцзуна (6I8-649 гг. от Р. X.). Таким образом, автор трактата и главный герой романа являются практически современниками.
Мы все гордимся нашей землей. И особенно двумя жителями деревни, молва о которых распространилась так далеко, что люди из других мест приходят на них посмотреть. Именно с них я и начну свой рассказ.
Как-то раз оценщик Фан решил объединить силы с Хапугой Ма и, придя к нему в дом, подарил жене маленькую рыбешку, нарисованную на листке дешевой бумаги. Она приняла подарок и в ответ большим и указательным пальцами прочертила в воздухе круг. В этот момент открылась дверь и в комнату влетел разъяренный Ма с криком: «Женщина, ты хочешь меня разорить?
Ему бы хватило и половины!»
Конечно, возможно, все было и не так, но как говорит настоятель нашего монастыря, «порой басня куда более правдива, чем достоверный рассказ».
Оценщик Фан обладал поистине удивительным талантом. Ему всегда настолько точно удавалось определить минимальную сумму залога, что мне это казалось просто чудом. Правда, настоятель рассказал мне его секрет. На столе Фана, расположенном в амбаре Ма, всегда лежал какой-нибудь гладкий сверкающий предмет, который служил ему зеркалом, позволяющим видеть глаза очередного несчастного.
— Дешево, очень дешево, не больше двухсот монет,— усмехался Фан, вертя предмет в руках.
Он косился на «зеркало» и, видя округлившиеся от изумления глаза, начинал по-другому.
— Хотя, отделка ничего, в старинном стиле, пусть будет, скажем, двести пятьдесят.
Глаза в «зеркале» все еще недоумевали, но уже много меньше.
— Сегодня годовщина смерти моей бедной супруги, и в такой день я не могу думать о делах,— хныкал Фан.— Триста, и ни монетой больше!
На самом деле никаких денег в нашей деревне не водилось. Все делалось на обмен.
И вот люди подписывали долговое обязательство и, выходя со склада, зачастую натыкались на раздосадованного Ма, который таращился на них и, не веря своим глазам, кричал Фану: «Безумец! Твоя чертова щедрость нас разорит! Кто будет кормить твоих выродков, когда мы вылетим в трубу?» После этого он обычно требовал, чтобы взявший в долг отдавал в шесть раз больше.
Оценщик Фан был вдовцом, и у него имелось двое детей — прелестная девочка, которую мы звали Олененком, и младший сын, прозванный Блохой. У Хапуги Ма детей не было, и когда его жена сбежала с торговцем коврами, расходы
Ма сократились вдвое, и он был очень счастлив. Но больше всего Хапугу Ма и оценщика Фана радовал ежегодный сбор шелка. Причина была проста — яйца шелковичного червя можно купить только на деньги, а никто в деревне, кроме Ма и Фана, не имел ни гроша. Ма покупал яйца на рынке и отдавал их крестьянам, требуя в качестве оплаты долга шелк, и покуда оценщик Фан был единственным оценщиком шелка на много ли вокруг, они забирали две трети нашего урожая. Они увозили его в Пекин и возвращались с мешками, набитыми серебром, которое потом безлунными ночами закапывали у себя в саду.
Настоятель говорит, что деревня жива, покуда в ней есть кто-то, кого все любят до ненависти. Что ж, хвала Небу, мы имеем таких «любимцев».
Земля же наша поистине прекрасна, и мы горячо любим ее. Особенно мы гордимся озером и стеной, которые с древности служат предметом домыслов и слухов. Легенда гласит, что, когда наши предки появились в долине Чо, они тщательно обследовали местность, прежде чем заняться строительством. Поэтому сейчас мы абсолютно уверены — ни одно место в мире не имеет столь грамотной планировки. Деревня Куфу надежно укрыта от Черного Воина, огромной черепахи, обитающей в северных водах. Ее время года — зима, стихия — «вода». Лето — время Красной Птицы. Она живет на юге, ее стихия — «огонь», и мы всегда рады услышать хлопанье ее солнечных крыльев. Восточные холмы — родина Лазоревого Дракона; он приносит весну, его стихия — «дерево». На западе же холмы чуть меньше, и это дом Белого Тигра; он олицетворяет осень и «металл» *.
* Здесь и далее приводятся образы и принципы фэншуй —древней науки, описывающей законы и методы гармоничного вписывания творений человека и природный ландшафт.
Мудро продумана и форма поселка. Исходя из того, что глупо строить деревню в виде рыбы, если соседнее поселение имеет форму крючка, наши предки построили Куфу так, что своими очертаниями она напоминает единорога — доброе и послушное создание, не имеющее врагов. Однако где-то была допущена ошибка, и однажды в Куфу вдруг раздался страшный звук, земля содрогнулась, и через всю деревню пролегла глубокая трещина, разрушившая несколько хижин. Предки осмотрели ее, пытаясь понять, в чем дело, но безрезультатно. Причина была не ясна. И тут кто-то залез на самое высокое в округе дерево, посмотрел вниз и сразу все понял. По глупой оплошности пять рисовых полей на востоке по своей форме походили на огромного кровожадного слепня, примостившегося на боку единорога. Немудрено, что тот стал брыкаться, дабы прогнать назойливую муху. Форму засаженных рисом участков изменили; и с тех пор подобных толчков больше не случалось.
Наши предки учли все. А потому они позаботились и о том, чтобы через Куфу не проходило прямых дорог или рек, способных забрать добрую энергию. Они запрудили узкий конец долины и, прорыв каналы по склонам холмов, создали маленькое озеро, удерживающее добрые силы, которые в противном случае непременно утекли бы в другие деревни. Никто не думал о красоте, запруда имела чисто практический смысл. Но озеро получилось столь великолепным, что когда пятьсот лет назад его увидел великий поэт Сыма Сян-жу, он остановился и написал своему другу такие строки:
В чистой воде здесь живут черепахи и рыбы Вместе с крылатыми стаями птиц благородных. Дикие утки и лебеди, гуси, гагары Важно ныряют и плавно скользят над волнами, Будто бы лодки, повсюду гонимые ветром, В медленном танце кружат по волнующей глади, Или, скрываясь в тени берегов камышовых, Лотос клюют, или с жадностью ряску глотают.
Все и поныне так. И остановись Сыма Сянжу здесь в другое время года, он бы увидел еще и множество диких цветов, и пятнистых оленей, которые порой спускаются к воде, чтобы через миг исчезнуть, как дымка.
Еще более мы гордимся нашей стеной, прозванной Перина Дракона. О ней знают все, и стоит отметить, что среди людей ходит уйма историй о ее происхождении. Но мы в Куфу считаем достоверной только нашу версию.
Много веков назад одному военачальнику приказали построить стену, которую бы впоследствии соединили с Длинной стеной *. И увидел он как-то сон, будто призвали его на небеса, чтобы представить свой план Нефритовому Императору — августейшему владыке Небес. Уже позже, на суде по обвинению в измене, военачальник подробно рассказал обо всем.
* Чан чен, так китайцы называют Великую китайскую стену.
Ему снилось, будто он в гигантском лотосе. И вот лепестки раскрылись, и он ступил на изумрудную траву рая. Небо было сплошь покрыто сапфирами, а тропа выложена жемчугом. И тут ива подняла ветвь и, словно перстом, указала военачальнику путь к Реке Цветов, что низвергалась со Скалы Великого Пробуждения. Там, в Бассейне Благоухания, купались и резвились в розовых лепестках наложницы Небесного Императора, столь прекрасные, что военачальник остановился как вкопанный, не в силах отвести взгляда. Но долг обязывал, и он отправился дальше. Тропа поднималась через семь террас ко дворцу. Листья деревьев здесь были из драгоценных камней, издающих мелодичный звон под легкими порывами ветра, а птицы с ярким оперением порхали вокруг и пели божественными голосами. Тропа вела дальше, через фруктовые сады, где Мать-Правительница Ван выращивала Персики Бессмертия, и вскоре военачальник оказался у самых врат дворца Великого Владыки.
Слуги ожидали его и проводили в большую палату, где после трех обычных и девяти земных поклонов нашему гостю разрешили приблизиться к трону. На нем восседал Нефритовый Император, держа на коленях верховную книгу правосудия. На нем была большая плоская шляпа, украшенная тринадцатью жемчужными нитями, и одеяние из черного шелка, расписанное красными и желтыми драконами. Военачальник поклонился и покорно представил свой план постройки стены.
За троном Владыки сидел тяньгоу, небесный пес, чьи зубы столь остры, что могут пережевывать горы; а рядом с ним стоял Эрлан * — великий воин, который славен тем, что сразил саму каменную обезьяну**. Они стояли и испытующе смотрели на пришельца. Военачальник опустил глаза и тут увидел скипетр предшественника повелителя —Высочайшего Императора Сокровенного Начала. Он лежал у ног Великого Владыки с левой стороны. С правой же стороны лежал другой скипетр — знак императорского наследника — Небесного Повелителя Нефритового Рассвета У Золотых Врат. Военачальник был настолько ошеломлен ощущением безвременья и вечности, царящим в этом дворце, что у него закружилась голова. Он даже испугался, что ему станет дурно, но в этот миг увидел свой план, скрученный в свиток и аккуратно перевязанный шелковой нитью. План лежал на полу, и военачальник стал покорно ожидать божественной похвалы или порицания. Но ни того, ни другого не последовало. Нефритовый Император жестом показал, что разговор закончен. Не вправе подняться, наш полководец попятился назад, но тут его подхватили слуги и понесли прочь. Он очнулся уже на лугу, далеко от дворца, где его подняли на ноги и бросили в Небесную Реку***.
* Таким именем называют второго сына.
** Обезьяна в Китае — символ хитрости и ума.
*** Небесная Река (Тяньхэ) — Млечный Путь.
Довольно странно, но по какой-то причине он не испытывал страха. Шел дождь, и миллионы бриллиантовых звезд падали в бушующую реку, которая неистовствовала и рычала, словно тысячи тигров. Но душа военачальника была спокойна, он медленно погружался в глубину. Все глубже и глубже, пока мерцающий свет Реки совсем не пропал вдалеке. Так он дошел до самого дна и в этот миг проснулся. Он находился дома, в своей постели, и слуга только что принес завтрак.
Каково же оказалось его удивление, когда спустя некоторое время он развернул свиток и увидел, что Небесный Император, или кто бы это ни был, передвинул стену на 122 ли к югу в долину Чо, где она была совершенно не нужна.
Что было делать? Боясь ослушаться божественного наказа, военачальник приказал строить стену так, как показано на карте, из-за чего и был призван к ответу уже перед императором Китая. Услышав столь неправдоподобную историю, земной владыка снял обвинение в измене, приговорив военачальника к смерти за пьянство и пренебрежение долгом. И тогда отчаявшийся подсудимый сказал то, что навеки стало одним из самых удивительных оправданий в истории Поднебесной. Он сказал, что выполнил приказ и построил стену согласно требованиям императора. Но однажды туда прилетел дракон и заснул, уютно устроившись у стены. Мощное тело зверя отодвинуло стену, поэтому она и оказалась в долине.
Так появилась легенда о Перине Дракона; судьи изрядно посмеялись, но, будучи друзьями военачальника, хотели всеми силами спасти его от казни. Хитрые и не особо щепетильные в средствах, они подкупили придворного прорицателя императора, и тот объявил:
- О Сын Неба, я увидел на триграммах*, что по причине, ведомой лишь Небесному Владыке, эта часть стены — наиважнейшая из всех твоих укреплений! И столь важна она, что не смертным охранять ее. Похорони там заживо десять тысяч воинов, и пусть их души охраняют этот форпост.
* Триграмма, или гуа — космогонический символ, состоящий из трех черт — сплошных или прерванных посередине — в различных сочетаниях. Всего таких сочетаний восемь. Учение о багуа — восьми триграммах — легло в основу Книги Перемен — важнейшего гадательного трактата Древнего Китая.
Император был человеком гуманным и попросил прорицателя еще раз свериться с триграммами, дабы проверить, не закралась ли тут какая ошибка. И после очередного подкупа провозвестник изрек:
— О Сын Неба, да будет на то твоя воля, но триграммы ясно говорят, что нужно похоронить вань. Однако вань — это не только десять тысяч. Это может быть и имя одного конкретного воина! Решение очевидно, о Владыка, разве можно выбирать между жизнью одного человека и судьбой самой важной для Неба стены?
Император по-прежнему был недоволен, но выбора у него не оставалось. Поэтому он приказал своим слугам найти первого попавшегося Ваня и похоронить его под стеной. Вань оказался воином и вел себя как герой, ведь ему сказали, что это большая честь, ибо он выбран самим Небом. Его семье выделили монет из императорской казны. Затем под стеной вырыли яму, положили туда Ваня и возвели над ней большую башню — Драконий Глаз, дабы отныне часовой вечно нес свою одинокую вахту.
Сам же император настолько устал от этого дела, что запретил даже упоминать о злосчастной стене и обо всем, связанном с ней. Что и сыграло на руку военачальнику, который был отпущен на свободу и преспокойно дожил свои дни в воспоминаниях и богатстве.
Целое столетие Перина Дракона являлась любимым зрелищем зевак. Поначалу, конечно, ее охраняли, однако практического значения она не имела и со временем пришла в запустение. Даже зеваки утратили к ней интерес; она поросла сорняками и частично обвалилась. Правда, это был рай для детворы и любимое место для игр, пока однажды не случилось нечто странное.
Как-то вечером, когда дети, как обычно, играли у стены, послышался странный звук. Из Драконьего Глаза донесся глухой, безжизненный голос, словно из бамбуковой трубы в двести ли длиной. Дети тут же бросились врассыпную, но хорошо запомнили те странные слова.
Возможно, бедный Вань, и поныне охраняющий стену, хотел что-то сказать своему народу и для этого выбрал детишек нашей деревни Куфу? Как знать. Но ежели так, то это было очень странное послание. Покуда смысл его не смогли разобрать даже самые знаменитые ученые и мудрецы. Если почтенные читатели желают попробовать свои силы, то я дам им такую возможность:
Нефритовый серп, Шесть, семь. Чаша с огнем, Ночью как днем. Пламя как лед, Зло и добро, Золото и серебро.
в которой рассказывается о начале сбора шелка, о страшной беде, постигшей деревню, о том, как Лу Юй по прозвищу Десятый Бык отправляется в столицу на поиски мудреца и на улице Глаз встречает знак судьбы
Моя история начинается в год Тигра — 3337*, когда настало время сбора шелка.
* 639 г. н. э. 16
Урожай обещал быть превосходным. Яйца шелковичного червя, которые раздал нам Хапуга Ма, были здоровые и черные как смоль, а листья шелковицы столь сочны, что се рощи напоминали гобелены, сотканные из толстой зеленой парчи. Всюду сновала детвора, распевая:
Лист шелковый столь хороший, что захлопаешь в ладоши.
Вся деревня гудела как растревоженный улей.
Девушки несли к монастырю на холме соломенные корзины, и монахи прокладывали их желтой бумагой. Настоятель благословлял корзины и жег фимиам, дабы умилостивить покровителей урожая. Крестьяне относили к реке бамбуковые решетки и корытца, где старательно их скребли. Кто-то собирал полевые цветы и перетирал их, кто-то маленькими кусочками нарезал фитильки свечей, а старики смешивали зубцы чеснока с мокрой землей и клали их на стены хижин. Если чеснок давал много побегов, это сулило щедрый урожай; и никогда еще в деревне не видали такого количества побегов.
Женщины на ночь клали яйца шелкопряда под перины, чтобы во время сна согревать их, а старики бросали горстки риса в котлы, поставленные на маленький огонь. Вода закипала, и, когда пар поднимался вверх, можно было начинать.
Пора!
Женщины очищали яйца гусиными перьями и клали в корзины. Затем все посыпалось тертыми цветами и порошком из фитильков, и корзины можно было ставить на решетки. Гусиные перья аккуратно втыкались по краям корзин, и под решетками разводился огонь. Все на коленях молились покровительнице шелка Даме Коньей Головы, и вскоре в каждой хижине появлялись новорожденные гусеницы.
Вылупившись, шелкопряды лениво извивались, наслаждаясь теплом от огня, но вскоре они начинали есть... Пока не увидишь шелковичного червя, трудно представить, сколько он ест, а ест он только листья шелковицы. Без преувеличения можно сказать, что чавкающие звуки прожорливых гусениц способны разбудить залегшего в спячку медведя, не говоря уже о человеке. Проходил же почти месяц, прежде чем гусеницы начинали плести кокон, и за это время было всего лишь три периода, когда они не ели: краткий сон, второй сон и долгий сон. После этого они погибали, если оставались без еды хотя бы час, и мы работали день и ночь, обдирая листья шелковицы и принося их в хижины. Детям, конечно, отводилось время для отдыха, но остальным едва ли удавалось сомкнуть глаза.
Поскольку шелкопряды постоянно нуждались в тепле, старшие в семьях попеременно поддерживали огонь, а дети, еще слишком маленькие, чтобы собирать листья, были предоставлены самим себе. Мы же обдирали все деревья до ветки и в конце концов усталые и истощенные приходили в рощу к оценщику Фану. Его листья стоили недешево, но у него росли самые сочные тутовые деревья.
Тем временем шелкопряды постепенно меняли цвет с черного на зеленый, затем на белый, потом становились прозрачными; и тогда старики ставили перед решетками специальные загородки, чтобы гусеницам было где спрятаться и плести нить.
Оглушительные чавкающие звуки плавно переходили сначала в рев, затем в звук, напоминающий далекий прибой, и в конце концов превращались в шепот. Тогда внезапно наступающая в деревне тишина казалась просто невероятной. Дела заканчивались, следовало лишь поддерживать огонь. И при благосклонности судьбы через три дня за загородками вырастали настоящие сугробы, называемые цветами шелкопряда. Они громоздились на решетках, и теперь эти шелковые нити, более тысячи чи* длиной, можно было брать и спокойно навивать на веретена.
* Один чи равен примерно трети метра.
Работа заканчивалась. Люди доползали до постелей или засыпали где попало.
Я проснулся на пятнадцатый день восьмого лунного месяца **, как раз в мой девятнадцатый день рождения. За окном шел тихий дождь, но облака уже начинали расходиться. Косые лучи света играли в серебряных капельках, и легкий туман лежал на полях, как вата. Вдалеке виднелся неясный силуэт Перины Дракона, а на берегу реки мальчишки дразнили дочурку Фана. Олененок каталась на буйволе под дождем, и промокшая рубаха четко вырисовывала маленькую грудь, которой еще месяц назад не было заметно. Мальчишки бегали за девчушкой, а она смеялась, явно довольная таким вниманием. Далеко на холме зазвонил колокол; я сладко потянулся на постели, чувствуя ароматные запахи чая и каши из кухни тетушки Хуа, и вдруг резко вскочил. Ребята на реке с выпученными от ужаса глазами смотрели на Олененка, которая внезапно побледнела как смерть. Она схватилась за горло, сдавленно крикнула и повалилась наземь.
** Этот день — полнолуние, праздник середины осени, когда бывает самая яркая в году луна. Дождь в эту пору — редкое явление.
Я пулей вылетел из хижины. Девочка лежала на траве, глядя вокруг испуганными большими глазами и не узнавая нас. Я нагнулся и проверил пульс. Он был слабым и неровным. На лбу выступила испарина. Тогда, велев ребятам бежать за ее отцом, я взял девочку на руки и отнес в монастырь на холме.
Настоятель был также и нашим доктором, он учился врачеванию в Академии Ханьлинь, но болезнь Олененка озадачила его не меньше. Девочка практически не подавала признаков жизни. Ее тело не реагировало на уколы, и настоятелю даже пришлось поднести зеркало к ее губам, дабы удостовериться, что она еще жива. Глаза по-прежнему были открыты и смотрели куда-то в пустоту.
И тут вдруг она села, громко закричала и принялась царапать воздух, будто защищаясь от каких-то одной ей видимых врагов. Затем снова упала на постель, закрыла глаза и затихла.
— Демоны! — прошептал я.
- Хорошо бы,— мрачно ответил настоятель,— только боюсь, это бешенство, а если это так, то прощай, малютка.
В деревне же происходило что-то неладное. Отовсюду доносились громкие крики, и вскоре мы уже разбирали проклятия и жалобные вопли. Настоятель взглянул на меня и поднял бровь. Я выбежал из монастыря и остолбенел.
А началось все с тетушки Хуа. Она поддерживала огонь в хижине и внезапно почувствовала какой-то странный запах. Заглянув за загородку, где вили свои коконы шелкопряды, она к своему ужасу увидела не снежно-белую пряжу, а черную гниющую массу. Сбежались соседи, и вскоре по воплям отчаяния, доносившимся из каждой хижины, стало понятно, что впервые за всю историю деревни наша надежда на урожай потерпела полный крах. Но это было только начало. Большой Хун Кузнец выбежал из своего дома в диком ужасе, неся на руках сынишку, который, глядя вокруг невидящими глазами, кричал и царапал воздух руками. То же случилось и с дочкой Вана-торговца. Все больше родителей выбегали из хижин с пораженными странным недугом детьми и, не зная, что делать, бежали к монастырю.
Это было не бешенство. Это было какое-то проклятье.
И тут вдруг я заметил двух маленьких девчушек, стоящих в дверях дома мамаши Хо. Еще недавно сестренки выглядели столь слабенькими и больными, что настоятель радел день и ночь, пытаясь хоть как-то их выходить. Теперь же они преспокойно сосали палец, и судя по всему, напасть обошла их стороной. Я мигом вбежал в дом. Мамаше Хо было девяносто два, и она угасала с каждым днем. Я осторожно приподнял край одеяла, но вместо того, чтобы увидеть скрюченное мертвое тело, получил сильнейший удар по носу.
— Да кем ты себя возомнил, негодяй? — закричала старуха.— Великим кобелем?
(Думаю, она имела в виду императора Уди, который был столь сладострастен, что и после смерти продолжал наведываться к своим возлюбленным. По преданию, пришлось даже пополнить гарем, и лишь когда число новоиспеченных жен достигло пятисот трех, ненасытный призрак успокоился и вернулся в свой склеп.)
Я оставил старуху и осмотрел другие дома. История выглядела все более запутанной. Маленькие дети плакали, смеялись, но так или иначе были в полном порядке, что относилось и ко взрослым. Они угрюмо сидели возле решеток со сгнившим шелком, но сами были здоровы как лошади. Я вернулся в монастырь и рассказал об увиденном настоятелю, и когда мы составили список, результат превзошел все ожидания.
Ни один ребенок младше восьми лет, равно как и ни один взрослый или подросток старше тринадцати.не пострадал; но все до одного дети от восьми до тринадцати орали не своим голосом и отмахивались от невидимого врага.
Монастырь превратился в лазарет. Родители взывали к божествам и молили настоятеля о помощи, но он лишь в отчаянии разводил руками:
— Я не понимаю, как болезнь может определять возраст? Она умеет считать!
На помощь пришла тетушка Хуа. Она всегда была самой решительной в нашей семье и потому отвела меня в сторонку и сказала:
— Послушай, сынок, настоятель прав. Нам нужен мудрец, который бы объяснил, как болезнь может выбирать свою жертву по возрасту. Я слышала, остались еще такие люди. Они живут в Пекине, на улице Глаз. Правда, они дорого берут.
— Тетя, потребуется неделя, чтобы выжать из оценщика Фана хотя бы несколько монет, даже если его дочка лежит при смерти! — ответил я.
Она кивнула и достала из кармана поношенную кожаную кошелку. Когда ее содержимое высыпалось мне на ладонь, я не поверил своим глазам — там было столько денег, сколько я еще не видел в своей жизни. Сотни медных монет, нанизанных на нить.
— Здесь пять тысяч медью, и никогда не вздумай говорить об этом твоему дяде, понятно? Никогда! А теперь ступай. Беги в Пекин, найди улицу Глаз и приведи нам мудреца.
Люди говорили, что тетушка Хуа в молодые годы была ветреной красавицей, и мне подумалось, что, возможно, она заработала эти деньги благодаря Пянь Цинлину, известному покровителю падших женщин. Но сейчас думать об этом не хотелось. У меня было мало времени, и я летел, как ветер.
Прибыв в Пекин, я оказался в центре водоворота. Мой день рождения совпадает с праздником луны, и пробиться через толпу на улицах было не легче, чем вырваться из зыбучих песков. Все шумело и гудело, и мне потребовалось собрать все силы, чтобы преодолеть этот ад и найти улицу Глаз.
Это была широкая улица, по обе стороны которой возвышались роскошные дома, и над каждой дверью была прибита табличка в форме большого глаза. «Истина раскрыта,— словно говорили они,— мы видим все».
Надежда затеплилась в моем сердце, и я постучал в ближайшую дверь. Мне открыл надменного вида евнух в расшитом золотом халате. Он презрительно окинул взглядом мою бамбуковую шляпу и сношенные сандалии, закрыл нос надушенным платком и спросил, чего я хочу. Евнух не моргнул и глазом, когда я сказал, что хотел бы спросить у его господина, как болезнь может считать, но стоило мне упомянуть о пяти тысячах медных монет, как он побледнел, прислонился к стене и полез за нюхательной солью.
— Пять тысяч медью? — просипел он.— Родной, мой господин берет пятьдесят серебряных монет, чтобы найти пропавшую собаку!
Дверь захлопнулась у меня перед носом, и когда я постучал в следующую, шестеро слуг просто выкинули меня вон, пока главный из них тряс кулаками и орал на всю улицу:
— И ты осмелился предложить пять тысяч медных монет бывшему главному сыщику самого Сына Неба? Убирайся в свою вонючую деревню, ты, жалкий крестьянин, и никогда здесь не появляйся!
Дом за домом результат был один — меня выставляли прочь. Правда, теперь я уже не был таким покорным. Сжимая кулаки, с горящими от гнева глазами, я был готов стукнуть очередного всезнающего мудреца по голове, засунуть его в мешок и силой доставить в Куфу, как вдруг увидел знак свыше. Дойдя до конца улицы, я уже собирался пойти обратно по другой стороне, как внезапно луч яркого света прорвался сквозь облака и, словно молния ударив в ближайший извилистый переулок, сверкнул на одном из наддверных глаз. Этот глаз был полуоткрыт. «Истина постижима,— словно говорил он.— Что-то я вижу, а что-то нет».
Если это был и не знак судьбы, то по крайней мере мой последний шанс. Я свернул в переулок и быстро зашагал к дому.
в которой наш герой знакомится с мудрецом, у которого имелся один маленький недостаток, и возвращается с ним в родную деревню, где они пытаются открыть тайну «пьяного забытья»
Это была низенькая бамбуковая хижина, покосившаяся от времени, и когда я осторожно заглянул внутрь, то увидел поломанную мебель и старую глиняную посуду. Пахло прокисшим вином, а на грязном матрасе спал хозяин дома.
Он выглядел очень старым и, очевидно, весил не больше ребенка. Пьяные мухи барахтались в лужицах разлитого вина и ползали по его лысой голове, путаясь в реденькой седой бородке. Лицо было настолько изъедено морщинами, что напоминало геологическую карту Китая, изо рта шел отвратительный запах, а в уголках рта то и дело появлялись маленькие пузырьки.
Я вздохнул и уже собрался уходить, как вдруг остановился и застыл как вкопанный.
Как-то раз наш монастырь посетил известный мыслитель. Он показывал золотой диплом, присуждаемый мудрецу, занявшему третье место на экзамене на ученую степень цзиньши, выявлявшем лучших из лучших в империи. В трактатах я видел рисунки из серебряного диплома, которым награждался занявший второе место. Но я даже и не предполагал, что когда-нибудь собственными глазами увижу цветок — диплом победителя. И вот теперь роза висела прямо передо мной! Я осторожно подошел к стене и, смахнув пыль, прочел, что «семьдесят восемь лет назад некий Ли Као стал первым из соискателей и получил звание ученого Императорской Академии».
Я повесил диплом обратно на стенку и с недоумением взглянул на старика.
Возможно ли, что этот человек — великий Ли Као, в свое время заставивший встать с колен всю империю? Как могло случиться, что ученый, некогда получивший высший ранг мандарина, теперь лежал на вонючем матрасе и по его голове ползали пьяные мухи? Пока я стоял в раздумьях, лицо спящего исказилось, морщины зашевелились словно волны; он открыл красные воспаленные глаза и облизнул сухие губы.
— Вина!
Я поискал неразбитый кувшин.
— Простите, почтенный господин, но боюсь, вина больше нет,— вежливо ответил я.
Его глаза метнулись в сторону потертой кошелки, лежавшей в луже.
— Деньги,—снова прохрипел старик. Я поднял кошелку и открыл.
— Боюсь, денег тоже не осталось.
Он закатил глаза, и я решил сменить тему.
— Могу ли я обратиться с просьбой к великому Ли Као, мудрейшему во всем Китае? Нашу деревню постигла беда, но все, что я могу заплатить,— лишь пять тысяч медных монет,— печально сказал я.
Из рукава халата показалась костлявая рука.
— Давай! — просипел он.
Старик схватил нанизанные на нить монеты, но вдруг разжал пальцы.
— Возьми эти деньги,— простонал старик,— и принеси столько вина, сколько сможешь купить.
— Конечно, почтенный господин,— повиновался я.
Бесчисленное количество раз исполняя подобные поручения для дяди Нана, я уже имел опыт в подобных делах. Запрокинув голову старика, я лил ему в глотку вино, пока он сам не вцепился в кувшин. Вскоре на лице старика появились первые признаки жизни, и после второй порции вина он вполне пришел в себя.
— Кто ты? — продолжая пить, спросил мудрец.
— Меня зовут Лу Юй, но не путайте меня с автором «Трактата о чае». В деревне же меня зовут просто Десятый Бык,— ответил я.
— А меня зовут Ли Као, и у меня, как ты заметил, есть один маленький недостаток,— как бы между делом заметил он.— Что у вас случилось?
Я рассказал ему все. Ли Као слушал с интересом, и когда я закончил, он попросил пересказать все снова, потом поднял пустой кувшин и швырнул его в общую кучу. Через секунду он был на ногах, легкий и быстрый как лань.
— Десятый Бык, говоришь? Что ж, вообще-то значение мускулов часто переоценивают, но думаю, твои нам понадобятся. Нужно спешить, и тебе, возможно, придется свернуть кое-кому шею.
Я не верил собственным ушам.
— Мастер Ли, вы хотите сказать, что пойдете со мной в деревню и узнаете, как болезнь выбирает людей? — воскликнул я.
— Я уже знаю, как болезнь выбирает людей,— спокойно ответил Ли Као.— Нагнись.
Я был настолько ошарашен, что прогнулся назад вместо того, чтобы исполнить приказ. Но мастер Ли резко наклонил меня вперед, молниеносно залез мне на спину, обхватил руками за шею и просунул сандалии в карманы моего халата. Он был легкий как перышко.
— Десятый Бык, мои ноги уже слегка не те, и боюсь, времени у нас в обрез. Поэтому быстро припоминай, где твоя деревня, и беги со всех ног,— произнес великий мудрец.
У меня захватило дух, но сердце преисполнилось надежды. Я понесся, как олень. В дверях Ли Као ловко пригнулся, я же, напротив, обо что-то стукнулся лбом; и уже в переулке, обернувшись, увидел, что это был наддверный глаз, который теперь вертелся, будто пытаясь заглянуть во все тайны Вселенной.
Не знаю, было ли это каким-то особым знаком, но сей образ не оставлял меня всю дорогу до нашей деревни.
Тетушка Хуа посмотрела на гостя довольно подозрительно, но вскоре ее мнение изменилось. От старика жутко пахло вином, его халат и борода были грязными, но в нем чувствовалась такая сила, что даже настоятель признал его авторитет.
Ли Као прохаживался между койками, приподнимал веки детей и довольно хмыкал, видя расширенные и «плавающие» зрачки.
— Так я и думал. Вопрос не в том, как болезнь выбирает людей, а что ее вызвало. Боюсь, у них повреждение мозга. А теперь мне нужны образцы листьев со всех рощ, но отделяйте их друг от друга, чтобы мы знали, откуда какие взяты.
Мы бросились исполнять приказ. Корзина за корзиной листья шелковицы доставлялись в монастырь, где мастер Ли помещал их в стеклянные пузырьки, добавляя в них какое-то вещество, пока настоятель поддерживал огонь. Когда восемнадцатая кучка листьев окрасила зелье в бледно-оранжевый цвет, старик начал работать с удвоенной быстротой, вываривая листья, добавляя больше этого вещества, все больше раздувая огонь и уменьшая количество жидкости. Бледно-оранжевый цвет стал зеленым. Когда жидкости почти не осталось, Ли Као поместил половину образовавшихся черных кристалликов в отдельную склянку и добавил немного бесцветной жидкости. После этого он выпрямился и устало потянулся.
— Еще немного, и все станет ясно,— сказал он и подошел к окну. В саду монастыря гуляло несколько детишек, и Ли Као указал на одного из них.— Смотрите.
Мальчик подошел к дереву, чисто инстинктивно сорвал листок, положил его в рот и стал жевать.
— Это делают все дети. И ваши не исключение. Понимаете, маленькие не работали. Детки же постарше обдирали шелковицу и ели. Только чем старше ребенок, тем более он осознает, что делает. Он перестает есть листья. Вот почему болезнь распространилась на детей от восьми до тринадцати лет. Видите, дело не в возрасте, а в том, что кто-то хотел умышленно убить шелкопрядов.
Он отошел от окна и указал на склянку. Жидкость теперь была наизлейшего вида: склизкая и зеленая — как язва.
— Это яд ку, и противоядия от него нет,— мрачно произнес старик.— Он был на листьях, принесенных из рощи вашего оценщика Фана.
Яростная толпа ринулась к амбару Ма.
Но тот был закрыт. Настоятель крикнул: «Ломайте!» и я вышиб дверь. Она отлетела до середины комнаты, и нашим глазам предстало жалкое зрелище. Хапуга Ма лежал на спине, и следы яда ку виднелись на его губах. Оценщик Фан был еще жив. Он пытался взглянуть на нас и бормотал:
— Мы хотели убить... лишь гусениц... если бы они погибли... мы бы... владели всем... но теперь... моя дочь...
Ему оставалось совсем чуть-чуть. Настоятель наклонился и, вложив ему в руку маленького нефритового Будду, стал молиться. Глаза Фана в последний раз открылись, он посмотрел на статуэтку и пробормотал:
— Дешево, очень дешево. Не больше двухсот монет...— Через миг он был мертв.
Ли Као посмотрел на тела, на его лице появилось странное выражение, и он передернул плечами.
— Так тому и быть. А теперь предлагаю оставить их в покое и вернуться в монастырь. У нас есть дела поважнее.
Оценщик Фан и Хапуга Ма, можно сказать, погубили детей нашей деревни, но когда я уходил, в моем сердце не было гнева.
Настоятель шел впереди. Мы спускались подлинной винтовой лестнице в погреб, и наши тени скользили по стенам словно сказочные гиганты.
Монастырь был очень древним, здесь хранилось множество рукописей, постоянно пополняемых настоятелями. Медицинские трактаты исчислялись сотнями, и сейчас мы свиток за свитком перетаскивали их на длинный стол, где настоятель и монахи выискивали любые сведения о яде ку. Их оказалось очень много, поскольку этот яд применяли на протяжении почти двух тысяч лет. Но его действие всегда было неизменным: человек впадал в глубокий сон, его тело практически не подавало признаков жизни, и это могло длиться месяцами, пока не наступал конец. Противоядия не существовало.
Говорят, яд этот завезен из Тибета. Ли Као был единственный, кто понимал древние тибетские тексты, и все надежды возлагались только на него. Но не все было так просто. Тибетские врачеватели удивительно точно описывали способы лечения, чего нельзя сказать о симптомах. Очевидно, в то время существовало табу на упоминание названия любого ядовитого вещества, возможно, потому, что их изобретали члены того же монашеского ордена. И поэтому определить, о какой болезни идет речь, было крайне трудно.
Другая проблема заключалась в том, что рукописи сохранились с незапамятных времен и местами было совершенно невозможно разобрать написанное. Солнце уже успело зайти и снова появиться на небосводе, когда мастер Ли приступил к чтению Чжуд ши*, восьми ветвей четырех принципов врачевания.
* Классический трактат тибетской медицины.
— Здесь изображен символ «звезды», а рядом известный иероглиф, имеющий много значений, в том числе и «сосуд с вином»,— пробормотал старик.— Что же получится, если соединить звезду и сосуд с вином?
— Получится иероглиф «проснуться от пьяного забытья»,— ответил настоятель.
— Именно. И «пьяное забытье», если понимать фигурально, имеет столь широкий смысл, что может означать практически что угодно. Однако в этом тексте указаны припадки и судороги. Можем ли мы сказать, что наши дети сейчас пребывают в забытьи?
Он нагнулся над свитком и прочитал вслух:
— Дабы проснуться от «пьяного забытья», действенно лишь одно средство, но его может добыть только тот, у кого есть доступ к самым редчайшим и могущественным снадобьям.—Мастер Ли остановился и почесал голову.—Далее древний символ, обозначающий «женьшень», корень жизни, сопровождается весьма сложной конструкцией, которую можно понимать как Великий Корень Силы. Кто-нибудь слышал о женьшене, называемом Великим Корнем Силы?
Никто не ответил.
— Великий Корень Силы нужно очистить и переработать до получения эссенции и капнуть три капли на язык больного. Процедуру повторить три раза, и если это действительно Великий Корень, наступит немедленное выздоровление. Это единственный способ. Если же «сон» будет продолжаться долгое время, он уже не закончится, и смерть неизбежна.
— Правильно, это как раз симптомы яда! — воскликнул настоятель.
Теперь монахи проверяли все, что связано с женьшенем, а это означало — почти все свитки, потому что данное средство прописывалось почти от любых болезней. Однако Великий Корень Силы не упоминался нигде. Мы зашли в тупик.
И вдруг Ли Као ударил по столу и вскочил.
— Скорее обратно, на склад оценщика! — скомандовал он и бросился вверх по ступенькам. Мы побежали следом.— Гильдия оценщиков представляет вторую древнейшую профессию в мире, и их рукописи древнее костей оракула Шанъ-яна. Они содержат списки самых редких и ценных вещей, не известных обычному человеку. Возможно, Великий Корень Силы, если таковой вообще существует в природе, стоит баснословную сумму и выглядит как чудо из чудес, а значит, должен быть там! Такой человек, как Фан, уж наверняка владел списком, чтобы надуть какого-нибудь бедолагу, которому в наследство достался сей ценный предмет.
Старик быстро добежал до амбара, влетел внутрь и совершенно спокойно пробежал мимо того места, где должны были лежать тела. Должны. Но их там не было.
— А... эти ребята? Они давно встали и унесли ноги.
Я схватил ученого за грудки, но Большой Хун и другие тут же обступили старика.
— Значит, ты знал, что эти убийцы подстроили свою смерть, и ничего не предпринял? — взревел я.
- Конечно, знал, но, по-моему, преждевременно обвинять их в убийстве. Насколько мне известно, они пока никого не убили и вряд ли собирались,— спокойно ответил мастер Ли.— К тому же вы не подумали о детях вашего оценщика? Его дочь, вероятно, умрет, но даже если нет, каково ей будет, когда она узнает, что отца разорвали на кусочки жители ее родной деревни? А ее маленький брат? Ему грозит позор уже в возрасте пяти лет, что, по-моему, тоже несправедливо. Конечно, если не найдется семья, которая возьмет к себе ни в чем не повинного ребенка и объяснит ему, что отец просто хотел улучшить шелк, но допустил ошибку и убежал.
Я виновато наклонил голову. Большой Хун тяжело откашлялся.
— Мы с женой возьмем мальчика,— прохрипел он,— девочку тоже, если она выживет. У них будет чудесный дом, и мы будем их любить.
— Добрый человек, оставим в покое оценщика Фана и Хапугу Ма,— сказал мастер Ли.— Они сами накажут себя.
Такая жадность разъедает душу словно стая крыс, и когда они окажутся в аду, все мучения, посылаемые Великим Яо-ваном, им уже будут и так хорошо известны. Нас же ждет работа.
Рукописей у Фана имелось столько, что они занимали два ящика и сундук, и настоятель наконец нашел упоминание о корне силы. Правда, мы понятия не имели, был ли это именно Великий Корень Силы.
— Тридцать лет назад корень силы был продан прародительнице по цене триста юаней,— прочитал настоятель,— больше здесь ничего не сказано, так что, я думаю, он до сих пор находится у нее.
Ли Као посмотрел на нас так, будто его внезапно укусила рассерженная оса.
— Если эта женщина меня увидит, мне тут же отрубят голову,— печально произнес он.— Хотя, если подумать, это чудо, если она меня узнает. Ей едва исполнилось шестнадцать, когда меня вызывали в императорский дворец, а это случилось пятьдесят лет назад.
— Мастер Ли, вас вызывали в императорский дворец? — остолбенев, спросил я.
- Да, и не один раз. По-моему, при старом Вэньди, да-да, именно при нем. Когда-то, в дни моей беззаботной юности, я продал ему «кота в мешке».
Мы в недоумении уставились на него.
— «Кота в мешке»?
— Да-да. Я хотел выиграть пари,—объяснил старик,— Мы поспорили, насколько глуп наш император, и я обманул его. Я что-то наплел насчет шелка, и он поверил, хотел даже купить у меня рецепт. Когда же меня вызвали в суд, я думал, меня четвертуют, но император выбрал другое наказание. Дело в том, что в то время варвары хотели узнать тайну изготовления шелка и оказались довольно близки к истине. Император приказал: «Ли Као, расскажи этим шакалам „тайну шелка", как ты рассказал ее мне». О, это были одни из самых ужасных дней в моей жизни.
Мастер Ли повернулся и быстрым шагом направился к двери. Мы, как овцы, послушно следовали за ним, и я понял, что у старика имелось намного больше секретов, чем казалось на первый взгляд. Я слушал его с восхищением.
- Вначале мне пришлось размягчить их мозги. Да-да, сделать жидкими, как кисель. И лучшим средством оказалось, конечно, вино. Каждый день я неотрывно смотрел на эти пьяные рыжебородые морды, преспокойно храпящие в лужах собственной рвоты, но дурман сделал свое дело. Правда, они были крепкие, как горные козлы, и прошло полтора месяца, прежде чем я убедил их, что шелк добывается из семени белого дракона, что живет далеко в монгольских ледниках. Перед тем как отправиться в путь, их вождь пришел ко мне. Это был неуклюжий болван по имени Прокопий, и вино явно не пошло ему на пользу. «О великий и могучий учитель Ли, открой мне секрет мудрости!» — прорычал он. На его лице плавала детская улыбка, а глаза походили на пару розовых голубиных яиц, брошенных в бататовый суп. Однако, к моей чести, я не моргнул и глазом. «Возьми большую чашу,— сказал я,— наполни ее смесью из фактов и домыслов, историй и легенд, науки и суеверий, логики и безумия. Добавь по вкусу горьких слез и залпов смеха; брось все это в три тысячи лет цивилизации, вылей в кун вань, что по-китайски — „порожняя чашка", и выпей до дна». Прокопий уставился на меня. «И тогда я стану мудрым?» — спросил он. «Более того,—ответил я,—ты станешь китайцем».
Мы вернулись в лазарет. Ли Као долго ходил между рядами коек, глядя на детей. Усталость взяла свое: он сгорбился, а покрытая морщинами кожа казалась почти прозрачной в ярких утренних лучах.
Дети спали мертвым сном и походили на маленькие мумии. Дочурка Фана, всегда веселая и прекрасная, сейчас выглядела как нефритовая статуэтка. Из нее словно выпили жизнь, сделав похожей на живой скелет. Рядом с ней лежала дочка лесоруба, которую все звали Соломенная Шляпка. Худенькая милая девчушка, по просьбе отца она сшила ему роскошное погребальное платье, которое он с гордостью надевал на каждый праздник. Сейчас отчаявшийся отец надел на нее этот траурный халат. Девочка казалась крохотной и беззащитной в огромном одеянии, и вышитый на нем по традиции знак «долголетие» выглядел как злая шутка.
Возле безжизненных ручек каждого ребенка лежали их любимые игрушки, родители молча сидели рядом, а из деревни доносился жалобный вой собак, ищущих своих маленьких хозяев.
Ли Као тяжело вздохнул, затем расправил плечи и кивком подозвал меня.
— Десятый Бык, послушай, я не имею ни малейшего понятия, чем отличается корень силы от Великого Корня. Насколько мне известно, все, что можно сделать с просто корнем — так это добавить в него клею, чтобы чинить сандалии,— тихо сказал он.— Но две вещи я знаю точно. Каждого, кто рискнет украсть у прародительницы что-нибудь ценное, ждет не очень приятная смерть, и я слишком стар, чтобы пойти на это в одиночку. Я взял твои деньги, пять тысяч медных монет, так что решать тебе. Будет, как ты скажешь.
— Мастер Ли, я готов! — воскликнул я.
Мне хотелось тут же кинуться на поиски корня, но старик остановил меня.
— Лу Юй, если дети умрут внезапно, мы ничего не сможем поделать. Но, судя по трактатам, они пробудут в забытьи еще долго. Худшее же, что мы можем сделать, это отправиться в путь усталыми и неподготовленными. Поэтому я собираюсь немного отдохнуть, а ты, если не хочешь спать, пойди к настоятелю. Уверен, он расскажет тебе много интересного. Женьшень — самое необычное, равно как и самое дорогое, растение на Земле.
Он зевнул и потянулся.
— Вначале мы вернемся в Пекин, чтобы взять немного денег, а потом сразу отправимся в дорогу.
Ли Као лег спать. Я же еще никогда не чувствовал себя таким бодрым. Настоятель отвел меня к себе показать рукописи, и то, что я узнал о женьшене, было настолько захватывающим, что на час я почти совсем забыл о постигшей нас беде.
в которой Десятый Бык узнает от настоятеля о корне молнии, о последнем императоре династии Суй, о жестокой прародительнице и об ошибке великого Тан Тайцзуна
По словам настоятеля жень-шень — самое спорное из всех лекарственных растений в мире. И в то время как одни маститые доктора утверждают, что он не полезнее крепкого чая, другие готовы поклясться, что это наипервейшее средство в лечении малокровия, истощения, золотухи, катара желудка, равно как и нарушений работы легких, почек, печени, сердца и гениталий. В давние времена, когда корня было много, крестьяне смешивали его с мозгом совы и черепашьим жиром и, втирая мазь в голову больных, лечили безумие. Также женьшень смешивался с истолченными рогами оленя, и этим порошком лечили туберкулез. Для искателей же корня и по сей день это не просто растение, а целый культ.
Они называют его чандянь чэнь, что значит «корень молнии», и верят, что он появляется только в том месте, где маленький горный источник был высушен ударом молнии. После трехсот лет жизни зеленый сок женьшеня становится белым и у него появляется душа. Отныне он может принимать облик человека, но никогда не станет им по-настоящему, поскольку лишен тщеславия и эгоизма.
Женьшень — истинное добро и с радостью пожертвует собой, чтобы помочь людям, чьи помыслы чисты. В человеческом же обличье он может появляться в виде мужчины или прекрасной женщины, но более часто его видят как пухленького загорелого ребенка с розовыми щечками и озорными искорками в глазах. Злые люди обнаружили, что, перевязав растение красной лентой, женьшень можно поработить, и вот почему теперь так сложно найти этот корень. Он вынужден прятаться от зла, и потому поиск женьшеня стал одним из самых опасных занятий на Земле.
Искатель женьшеня должен с самого начала показать чистоту своих помыслов, и потому, отправляясь на поиски, он никогда не берет с собой оружия. При себе у него есть только конической формы шляпа из березовой коры, сандалии из дубленой свиной кожи, смазанный маслом передник для защиты от росы и лоскут барсучьей кожи, чтобы сидеть на мокрой земле. Также искатель берет с собой два маленьких заступа из кости и два гибких ножика, совершенно непригодных для самообороны. Не считая небольшого запаса еды и вина, это — все, и теперь его путь лежит в дикие горы, где еще не ступала нога человека. Отныне на него могут напасть дикие животные или еще более странные и опасные твари, вроде крошечных сов, которые завлекают людей в Лес Забвения, откуда еще никто не возвращался. На обратном пути бандиты могут убить его и забрать драгоценный корень. Опасность повсюду.
Однако истинный искатель женьшеня не боится и следует за своей звездой. Если же, обыскав всю местность, он не находит ничего, искатель помечает кору деревьев као чу куа крошечными тайными знаками, говорящими другим, чтобы те не тратили попусту время. Искатели никогда не обманывают друг друга, потому что они — не конкуренты, а братья одной веры. Там же, где был найден корень, воздвигается своего рода алтарь, куда всеми, кто ищет растение, кладутся пожертвования в виде камней или лоскутков ткани. Если кто-то находит женьшень, который еще недостаточно созрел, он огораживает его колышками со своим знаком. Другие помолятся и положат на святое место приношения. Они скорее перережут себе горло, чем украдут драгоценный дар.
Но еще более диковинно и странно ведет себя тот, кто нашел, что искал.
Усталый, изможденный, умирающий с голоду искатель, продравшись сквозь колючий кустарник, вдруг видит маленькое растение с пятью веточками и красными ягодами посредине. И тогда, плача от радости, счастливчик падает на колени и широко разводит руки, дабы показать, что не вооружен. Затем он низко кланяется, бьется три раза головой о землю и произносит молитву: «О Великий Дух, не покидай меня! Я пришел с чистым сердцем, и в моей душе нет места дурным помыслам и злу».
Затем он закрывает глаза и так лежит много минут. Женьшень может не поверить человеку и, обернувшись красивой женщиной или румяным ребенком, убежать. И искатель не должен видеть это. Если же, открыв глаза, он по-прежнему видит чандянь чэнь перед собой, радость его безгранична, и не столько от факта, что он нашел драгоценное растение, сколько от осознания того, что он действительно чист в душе.
Теперь нужно взять семена и осторожно пересадить их в другое место, чтобы женьшень мог снова расти. Потом ободрать листья и цветы и произвести церемониальное сожжение, сопровождаемое многочисленными молитвами. И, наконец, при помощи маленькой костяной лопатки выкапывается сам корень, довольно ветвистый и по своей форме напоминающий человека. (Скептики считают, что именно из-за этого растение стало предметом культа.) Затем гибкими ножичками очищаются крохотные усики, называемые бородками, в которых, по поверьям, и сосредоточена основная лечащая сила. Корень заворачивается в березовую кору, посыпается перцем, чтобы уберечь от насекомых, и счастливый обладатель женьшеня начинает долгий и не менее опасный путь домой.
- Где ему, возможно, перережет глотку кто-нибудь вроде Хапуги Ма,— угрюмо закончил настоятель.— Которого в свою очередь обманет какой-нибудь оценщик Фан, который продаст драгоценный корень прародительнице, которая как гигантская ядовитая жаба воссядет на том легендарном божестве, чья единственная цель — просто помогать добрым людям.
— Почтенный господин, мне неловко, но я никогда не слышал о прародительнице,— смущенно сказал я.
Настоятель откинулся в кресле и устало потер глаза.
— Ах, что за женщина,— произнес он с деланным восхищением.— Она начала свой путь одиннадцатилетней наложницей императора Вэньди и к шестнадцати годам настолько окрутила старика, что он сделал ее своей третьей женой. Затем прародительница отравила императора, задушила всех его жен, обезглавила всех сыновей, кроме безвольного младшего Яна, которого тут же посадила на трон, в результате чего стала практически полноправной правительницей Китая.
— Но, почтенный господин, я всегда думал, что император Ян — злобный и безнравственный правитель, который почти развалил империю,— воскликнул я.
— Так принято считать, приплюсовав сюда и отцеубийство,— сухо ответил настоятель.— На самом же деле Ян был тихим и славным малым. Реальным правителем являлась прародительница, присвоившая этот титул, дабы придать своему облику определенную конфуцианскую завершенность. А ее правление... Оно было кратким, но ярким, поверь мне. Она почти разорила империю, повелев, чтобы каждый лист из ее сада, упавший наземь, заменялся искусственным, сотканным из самого дорогого шелка. Ее прогулочная ладья была двести семьдесят чи длиной, имела четыре палубы, огромный тронный зал и сто двадцать кают, украшенных золотом и нефритом. Проблема состояла в том, чтобы найти подходящий по размеру водоем. Тогда она согнала три миллиона шестьсот тысяч крестьян и приказала им соединить Янцзы и Желтую реку, вырыв канал в сорок чи глубиной, пятьдесят чжанов шириной и тысячу ли длиной. С практической точки зрения Великий канал абсолютно бесполезен, но для прародительницы было важно другое. При строительстве погибло три миллиона человек, и такая цифра, по ее мнению, подтверждала ее божественную власть.
— Когда же канал был закончен,— продолжал настоятель,— прародительница пригласила своих друзей сопровождать се в очень важной поездке в провинцию Янчжоу. Флотилия прогулочных лодок протянулась на шестьдесят ли, движимая девятью тысячами гребцов и восьмьюдесятью тысячами бурлаков, некоторые из которых остались в живых. Важнейшей же миссией было посмотреть на цветение лунных цветов. Правда, сам император Ян их так и не увидел. Каприз прародительницы был исполнен от его имени, а он все время провел в каюте. Ян глядел в зеркало и сокрушался: «Ах, какая красивая голова. Интересно, кто ее когда-нибудь отрубит?»... Это сделали друзья великого воина Ли Шимина, который в конце концов взял себе имя Тан Тайцзуна и по сей день управляет империей. Судя по всему, он станет одним из величайших императоров в истории Китая, но я все же считаю, что он допустил огромную ошибку, обвинив юного Яна во всех грехах династии Суй и тем самым позволив прародительнице доживать свои дни в роскоши и богатстве.
Я был настолько ошарашен, что не мог вымолвить и слова. Настоятель наклонился и похлопал меня по колену.
— Сынок, ты отправляешься в путь с человеком, который рисковал своей жизнью по меньшей мере девяносто лет. И Мастер Ли знает все слабости прародительницы куда лучше, чем я. Так что, надеюсь, вам повезет.
Настоятель умолк и задумался. В теплом воздухе жужжали пчелы и мухи, и я думал, слышит ли он и стук моего сердца. Несколько минут назад я был готов помчаться в путь, как олень; сейчас же мне хотелось попросту зарыться в землю.
— Ты хороший парень, Десятый Бык, и я бы не позавидовал тому, кому придется помериться с тобою силами. Но ты почти ничего не знаешь о мире. По правде говоря, я не так волнуюсь за твое тело, как за твою душу, мой мальчик. Понимаешь, ты ничего не знаешь о таких людях, как мастер Ли. Он сказал, ему надо остановиться в Пекине, чтобы взять немного денег, тогда как на самом деле...
Он запнулся, словно подбирая нужное слово. Но, наверное, потребовалось бы несколько лет, чтобы мне все объяснить.
— Десятый Бык, мастер Ли — наша единственная надежда,— угрюмо сказал настоятель.— И ты должен во всем его слушаться. Ступай, я буду молиться за тебя.
С этим довольно тревожным благословением он отпустил меня, и я пошел попрощаться с друзьями и семьей. Чуть позже меня сморил сон. Я спал, и мне снились румяные детки женьшеня, которые резвились и прыгали вокруг, пока я пытался перевязать красной ленточкой волшебные растения, росшие в саду, где три миллиона шелковых листьев трепыхались на ветру, разносящем смрад трех миллионов мертвых тел.
в которой повествуется, как Десятый Бык узнаёт много нового о столичной жизни, об отрезанном ухе разбойника из Сучжоу, о золоте, козле и Скряге Шэне, о красотке Пин, игре «летящие бабочки» и прочих способах близкого знакомства
"Весенний ветер подобен вину, - писал Чан Чоу,— летний — чаю; осенний ветер пахнет как дым, а зимний — горчица или имбирь». Ветерок, подметающий улицы Пекина, был чаем с запахом дыма, а также ароматами сливы, мака, пиона, платана, лотоса, нарцисса, орхидей и диких роз, сладких листьев банана и бамбука. Но также здесь пахло потом, свиным салом и прокисшим вином, как и всеми теми людьми, коих было, наверное, больше, чем во всех других городах, вместе взятых.
Когда я впервые попал сюда, то был слишком занят поисками улицы Глаз, и мне было не до праздника луны. Сейчас же все было иначе. Что тут творилось! Я как завороженный смотрел на жонглеров, подбрасывающих булавы, и акробатов, кувыркающихся в воздухе. Девушки, маленькие и изящные как фарфоровые статуэтки, на цыпочках танцевали на огромных искусственных цветках лотоса. Паланкины и повозки важных господ медленно проплывали по улицам. В открытых театрах разыгрывались спектакли, а игроки в кости кричали от восторга или кляли злополучную судьбу. Я ужасно завидовал этим элегантным и уверенным в себе богачам, которыми восхищались женщины. Они, как коты, грелись в лучах своей власти или не удовлетворенные и этим отправлялись на улицу Четырехсот Запретных Удовольствий, Вокруг, в расписанных яркими красками шатрах, юные красотки стучали в барабаны и пели песни бубнов и цветов. А почти на каждом углу старухи торговали питьем и фруктами в сахаре, крича и зазывая людей: «Эй! Подходите ближе, мои детки! Я расскажу вам легенду о великом Эрлане и о том, как его сожрал ужасный вепрь из загробного царства».
Мастер Ли ловко орудовал локтями. Мы без труда пробивались сквозь встречную толпу, и нам вдогонку неслись крики и брань. Старик чувствовал себя здесь как рыба в воде. Он объяснил, что для горожанина странные звуки города столь же понятны, как звуки природы для меня. Например, длинный протяжный звук камертона говорил о наличии поблизости лавки цирюльника; стук фарфоровых ложек о миску предвещал клецки в горячем сиропе; а звон медной посуды означал то, что где-то рядом продавалось питье из диких яблок и слив.
Ли Као уверенно шел вперед, а я по своей наивности полагал, что он собирается попросить денег у кого-нибудь из знатных друзей или одолжить их у ростовщика. Мне стыдно признаться, но я ни на мгновение не вспомнил ни бамбуковую хижину, где он жил, не представил его возможных друзей. И потому изрядно удивился, когда мы вдруг резко свернули с главной улицы и оказались среди помоев и нечистот. Крысы таращились на нас жадными злыми глазами, горы мусора перегнивали, пузырясь и источая жуткий смрад, а у стены в куче отбросов лежал «труп», который при ближайшем рассмотрении оказался мертвецки пьяным бродягой. В конце улочки стояла покосившаяся деревянная хижина, над которой висел голубой флаг виноторговца.
Позже я узнал, что винная лавка Одноглазого Вэна считалась самым злачным местом во всем Китае, но тогда увидел лишь мрачную комнату, где кишели мухи и сидел какой-то разбойник с нефритовой серьгой в разодранном ухе.
— И вы, слабаки, называете эту мочу вином? Да у нас в Сучжоу мы делаем такое вино, что вы лишь понюхаете — и уже свалитесь с ног! — орал он.
Одноглазый Вэн повернулся к жене, которая стояла за прилавком и месила какую-то дрянь.
- Надо добавить еще красного перца, моя голубка.
- Двести двадцать два проклятия! — завопила Толстуха Фу— Перец кончился!
— В таком случае, о свет моей жизни, добавим желудочного сока больной овцы,— спокойно ответил Вэн.
Разбойник выхватил кинжал и стал яростно рассекать воздух.
— И вы, слабаки, называете это мухами? Да у нас в Сучжоу такие мухи, что мы им подрезаем крылья, привязываем к плугу, и они у нас землю пашут! — вопил он.
— Вероятно, немного дохлых мух придадут букету особый аромат,— задумчиво произнес Одноглазый Вэн.
- Ты гений, о самый прыткий из всех жеребцов, но это слишком рискованно,—сказала Толстуха Фу.—Они могут перебить наш знаменитый привкус мореных тараканов.
Тут разбойник увидел Ли Као.
- И вы, слабаки, называете этих карликов мужиками? — снова заорал он.—Да у нас в Сучжоу мужики облака головой достают!
— Да? А в нашей скромной деревне мужики верхней губой лижут звезды, а нижней роют землю,— мягким голосом произнес мастер Ли.
Громила задумался.
— А где же у них тогда туловище?
- А нет у них туловища,— ответил старик,— они как ты — один сплошной рот.
В этот миг сверкнуло лезвие, брызнула кровь, и Ли Као спокойно бросил серьгу себе в карман вместе с отрезанным ухом бандита.
- Меня зовут Ли Као, и у меня есть один маленький недостаток,— учтиво поклонившись, произнес он.— А это мой уважаемый спутник, Десятый Бык, который сейчас размозжит тебе голову тупым предметом.
Я не очень хорошо понял, что значит «тупой предмет*, но, к счастью, спрашивать не пришлось: громила сел за стол и зарыдал. Ли Као же обменялся непристойной шуткой с Одноглазым Вэном, ущипнул Толстуху Фу за зад и кивком пригласил меня присоединиться к ним распить кувшин вина, к счастью, уже не их собственного приготовления.
— Десятый Бык, мне кажется, в твоем образовании есть очень большой пробел, а потому я предлагаю это срочно исправить,— сказал он и положил на стол серьгу.—Чудесная вещь.
— Хлам,—усмехнулся Одноглазый Вэн.
— Дешевая подделка,— пропищала Толстуха Фу.
— Такое мог сделать только слепец,— усмехнулся Одноглазый Вэн.
— Самая худшая серьга, что я видела,— пропищала Толстуха Фу,
— Сколько? — спросил Одноглазый Вэн.
— Отдам за бесценок,— ответил мастер Ли.— Бесценок же — это мешок фальшивых золотых монет, два дорогих платья, роскошный паланкин и прилично одетые слуги — на время, тележка с отбросами и козел.
Одноглазый Вэн прищурился и что-то прикинул в уме.
— Козла не дам.
— Но мне нужен козел.
- Это не такая уж хорошая серьга.
- А мне не нужен такой уж хороший козел.
— Нет, козла не дам.
- Но ты получаешь не только серьгу, но и ухо в придачу,— сказал мастер Ли.
Они наклонились над столом, внимательно рассматривая окровавленное ухо.
- Не очень хорошее ухо,— усмехнулся Одноглазый Вэн.
- Ужасное ухо,— пропищала Толстуха Фу.
- Отвратительное,— усмехнулся Одноглазый Вэн,
— Самое худшее ухо, что я видела,— пропищала Толстуха Фу.
- К тому же какой в нем прок? — спросил Одноглазый Вэн.
- А ты посмотри на того мерзавца, которому оно принадлежало, и представь, сколько грязи оно слышало,— мастер Ли нагнулся над столом и прошептал: — Допустим, у тебя есть враг.
— Враг,— сказал Одноглазый Вэн.
— Он богат, и у него много земли.
— Земли,— сказала Толстуха Фу.
— Через нее протекает река.
— Река,— сказал Одноглазый Вэн.
— И вот полночь. Ты перелезаешь через забор, собаки тебя не почуяли, и ты тенью крадешься к истоку реки. Здесь ты озираешься, достаешь из кармана это отвратительное ухо и окунаешь его в воду. И из него вытекают такие грязные, жуткие, мерзостные слова, что рыбы на тысячи миль всплывают брюхом вверх. Коровы дохнут, едва попив из реки. Прекрасные сочные поля засыхают, а дети, искупавшись раз, заболевают проказой. И все это — за одного лишь козла!
Толстуха Фу закрыла лицо руками.
— Десять тысяч благословений той женщине, что родила на свет Ли Као,— запричитала она. Вэн же промокнул глаз грязным платком и хмыкнул:
- Ладно, твоя взяла.
В деревне моя жизнь шла размеренно, сезоны плавно сменяли друг друга. Теперь же меня подхватил ураган мира Ли Као, и, должен признаться, я пребывал в шоке. Но так или иначе следующее, что я помню — мы вместе с Ли Као и Толстухой Фу едем в роскошном паланкине по улицам Пекина, а Одноглазый Вэн идет впереди, разгоняя бедняков длинной тростью с золотым набалдашником. Одноглазый Вэн был одет как слуга из очень богатого дома, Толстуха
Фу — как служанка, в то время как на нас с Ли Као красовались ослепительные халаты из тончайшего зеленого шелка, подпоясанные серебряными поясами, окаймленными нефритом. Жемчужные нити свисали с наших шляп и раскачивались на ветру, а мы важно сидели и обмахивались веерами.
Процессию замыкал слуга. Он волочил за собой груженную всяческими помоями тележку и паршивого козла, и это был тот самый разбойник, который еще недавно так браво размахивал ножом. Сейчас его голова была перебинтована., и он то и дело жалобно всхлипывал и стонал: «Мое ухо».
— Это дом Скряги Шэня, — Толстуха Фу указала на большой некрашеный дом, у входа в который курились дешевые благовония подле статуй бессмертного покровителя торговли, божественного искателя зарытых сокровищ, властелина богатства и всех прочих алчных божеств Небесной Канцелярии.— Скряга Шэнь — ростовщик и подлец. На него горбатятся в восьми районах города, у него есть шесть домов в шести разных городах, повозка, экипаж с шелковым балдахином, лошадь, три коровы, десять свиней, двадцать кур, восемь сторожевых собак, семь полуголодных слуг и юная наложница по имени Красотка Пин.
Впереди нас плелся старый крестьянин. Он вел тощего мула, который тянул допотопную телегу с каменными колесами, и на всю улицу кричал дрожащим скорбным голосом:
— Навоз! Свежий навооооооооооооооз!
В доме послышался странный звук, и неприятный резкий голос воскликнул:
— Каменные колеса? В Пекине?
Ставни распахнулись, и крайне отвратительного вида человек высунул голову.
— Великий Будда, каменные колеса! И впрямь! — прокричал он и тут же исчез в темноте дома. Через миг я услышал его вопли: — Повар! Эй, повар, живо сюда!
Тут входная дверь распахнулась, и Скряга Шэнь вместе с поваром выбежали на улицу и увязались за повозкой.
У них в руках были вилки, ножи, ложки, которые они тут же принялись быстро точить о медленно вращаемые колеса телеги.
- Удача-то какая! — кричал повар.— По меньшей мере, две медные монеты сэкономили!
— Мы счастливчики! — поддакивал Скряга Шэнь.
- Навоз! Свежий навоз! — молил старик.
Тут распахнулись другие ставни, и на улицу выглянуло милое личико с парой жарких миндалевидных глаз.
— Красотка Пин,— сказала Толстуха Фу.— У нее есть дешевый халатик, дешевая накидушка, дешевая шляпка, пара дешевых сандалий, дешевая расческа, дешевое кольцо и столько унизительных воспоминаний, что хватит на двадцать жизней вперед.
— Еще! — орал Скряга Шэнь.— Неси все! Мотыги, лопаты — шевелись!
— Что ни день, то райское блаженство,— вздохнула Красотка Пин и закрыла ставни.
- Навоз! Ну, купите свежий навооооооз! — стонал дед.
— Проклятая жара,—произнес мастер Ли и взмахнул веером.— И этот шум, эта жуткая вонь!
— Господин устал и изволит отдохнуть! — завопила Толстуха Фу.
— Подойдет и этот свинарник,—устало сказал Ли Као. Одноглазый Вэн остановился и тростью похлопал Скрягу Шэня по плечу.
— Эй, ты! — прохрипел он.— Тысяча благословений снизошла на тебя, ибо сам Повелитель Ли из рода Као соблаговолил отдохнуть в твоем жалком жилище!
- Да? — удивленно сказал Скряга Шэнь, и золотая монета упала ему на ладонь.
- Господин Као Ли также требует отдельную комнату для своего спутника Повелителя Лу из рода Юй!* —снова прорычал Вэн, и вторая монета упала в руки Скряге Шэню.
* Для конспирации маши герои переставили имена и фамилии.
— Да? — сказал Скряга Шэнь, и за этим последовала третья монета.
- И похлопочи о комнате для козла! — проревел Одноглазый Вэн.
— Твой господин, должно быть, сделан из золота! —воскликнул Скряга Шэнь.
— Нет,—так, между делом, заметил Вэн,—это все его козел.
Спустя несколько минут мы отдыхали в лучшей комнате Скряги Шэня — я, Ли Као, козел и телега с помоями. Фальшивые золотые монеты были запиханы в рыбные головы и протухшее манго, которыми мастер Ли теперь кормил козла. Еще он дал ему чашку касторки, и через некоторое время, порывшись серебряными щипцами в куче дерьма на полу, извлек на свет две сверкающие монеты.
— Что?! — закричал Ли Као.— Всего две? Несчастное животное, да как ты посмел?
Глухой удар в коридоре означал, что подглядывающий за нами Скряга Шэнь упал в обморок. Ли Као немного выждал и, когда наш друг пришел в себя, повторил процедуру.
— Четыре? Четыре золотые монеты? — неистово закричал он.— Жалкое существо, Великому Ли Као необходимо четыреста золотых монет, дабы жить, как он привык!
Глухой удар сотряс непрочную стену.
В третий раз гнев Ли Као не знал предела.
— Шесть? Всего шесть? Тупое создание, ты когда-нибудь слышал о геометрической прогрессии? Два, четыре — восемь, а не два, четыре — шесть! Я скормлю тебя собакам и отправлюсь в заповедную землю Золотого Зерна за новым козлом!
Очередной звук говорил о том, что Скряга Шэнь еще не скоро придет в себя, и мастер Ли вывел меня в коридор. Мы перешагнули через распростертое тело, он взял меня за руку и с серьезным видом сказал:
— Послушай, Десятый Бык, если мы хотим вернуться живыми после встречи с прародительницей, ты должен запомнить, что лучшее лекарство от угрызений совести —это ее отсутствие. Перестань думать и убери эту постную мину с лица. С этими словами он взбежал по ступенькам на второй этаж и стал открывать все двери подряд, пока не нашел нужную.
— Кто вы? — вскрикнула Красотка Пин, укрываясь одеялом.
— Меня зовут Ли Као, и у меня есть один маленький недостаток,— ответил мастер Ли с учтивым поклоном.— А это мой уважаемый спутник, Десятый Бык.
— Но что вы делаете в моей спальне? — взволновалась Красотка Пин.
— Я приношу свои извинения, но мой друг собирается провести здесь ночь,—спокойно ответил старик.
— А где Скряга Шэнь?
— Скряга Шэнь, судя по всему, проведет эту ночь с козлом.
— Козлом?
— Да, очень дорогим козлом.
— Очень до... Что ты делаешь? — воскликнула Красотка Пин.
- Я раздеваюсь,— ответил я, ибо был слишком хорошо воспитан, чтобы осмелиться ослушаться приказа такого великого мудреца, как Ли Као. К тому же повиноваться наказал мне и настоятель, который сейчас молился за мою душу.
— Я закричу! —захныкала Красотка Пин.
— Искренне надеюсь. Ах, если б мне снова было девяносто,— с грустью в голосе сказал Ли Као.— Приятной ночи, друзья.
Мастер Ли развернулся и быстро вышел за дверь, а Красотка Пин уставилась на меня. Шаги старика удалялись, и я улыбнулся этой девушке, чья семья попала в алчные лапы оценщика и чья красота стала ее же проклятием. Отныне она была обречена на жизнь с человеком, все достоинства которого составляли маленькие свинячьи глазки, лысая голова, острый горбатый нос, напоминающий клюв попугая, отвислые губы верблюда и огромные слоновьи уши, откуда торчали пучки жестких седых волос.
— Помогите,.. — уже тише сказала Красотка Пин.
Звуки внизу предполагали, что Скряга Шэнь занят покупкой козла, касторки и телеги с помоями, и нам с Красоткой Пин выпал случай познакомиться чуть ближе.
В Китае, когда молодые изъявляют желание познакомиться поближе, они обычно играют в игру, которая называется «летящие бабочки»*, ибо нет лучшего способа узнать кого-нибудь получше, чем сыграть в игру «летящие бабочки».
* Здесь и далее поэтические названия любовных позиций
- Жри! — заорал внизу Скряга Шэнь. После знакомства вы переходите к «соединенным пегим зимородкам», и, поверьте, после этого вы непременно станете близкими друзьями.
— Золото! — завопил Скряга Шэнь.
Потом хорошо выпить по кружке вина и обсудить достоинства друг друга, что обычно заканчивается «осенней собакой».
— Жри! — заорал внизу Скряга Шэнь,
Затем юноша играет на лютне, в то время как девушка исполняет танец, который бы вызвал столпотворение, исполняйся он на людях. И это неизбежно приводит к «шести голубям под крышей в дождливый день».
— Золото! — завопил Скряга Шэнь.
Теперь, когда дружба уж точно установлена, остается один шаг до того, чтобы стать близкими друзьями, и лучший способ, разумеется, феникс, порхающий в красной пещере. - Жри! — заорал внизу Скряга Шэнь.
За этим следует вино, любовные поэмы и «снова летящие бабочки», но уже медленно, спокойно и даже хихикая и шутя. Так продолжается до рассвета, пока вы не успокоитесь настолько, чтобы проверить, например, подлинность золотых монет.
— Что означает этот жуткий запах, о самый совершенный и ненасытный из всех мужчин? — сладко зевнув, спросила Красотка Пин.
- Боюсь, это значит, что сюда идет Скряга Шэнь, о красота весеннего неба,— печально ответил я, поднимаясь с ложа и быстро надевая штаны.
— А что это за шум, о мой мучительно нежный тигр? — спросила Красотка Пин.
— Боюсь, Скряга Шэнь раздает дубинки своим семи полуголодным слугам, о лепесток редчайшей из роз,—вздохнул я, сгребая в охапку мои сандалии, халат, расшитый нефритом серебряный пояс, шапку с жемчужными нитями и украшенный золотом веер.
- Милостивый Будда! А что это за отвратительная масса течет мне под дверь? — закричала Красотка Пин.
— Боюсь, это козлиное дерьмо, о соблазнительница Вселенной. Прощай,— ответил я и выпрыгнул в окно.
На улице меня уже ждал Ли Као. Он прекрасно отдохнул и сейчас одобрительно смотрел на меня. Я нагнулся, он быстро забрался мне на спину, и я ринулся вон из города под дикий крик Скряги Шэня, который истошно вопил: «Верните мне мои пятьсот золотых монет!»
в которой рассказывается о некоторых опасностях супружества, о споре мастеров Триады, о спектакле на большой дороге и о гостеприимной хозяйке дворца
Путь к дому прародительницы пролегал через крутые горы, и большую его часть я тащил Ли Као на себе. Ветер пел в кронах высоких деревьев, и звук этот был подобен шуму прибоя. Поэты называли его сосновым прибоем, и сравнение с морем казалось очень удачным. Хвойные волны шумели, а облака напоминали огромные белые паруса, скользящие по бескрайней синей глади.
Мы проделали долгий путь, но все пути рано или поздно заканчиваются. Преодолев высокий хребет, мы спустились в равнину, и Ли Као указал на виднеющийся впереди невысокий холм.
— Там, за холмом, летний дворец прародительницы,— сказал он.— И, по правде говоря, мне не терпится снова увидеть ее.
Он улыбнулся.
— Знаешь, Десятый Бык, я слышал, она серьезно прибавила в весе, но пятьдесят лет назад это была самая красивая девушка из всех, кого я когда-либо видел. Но, несмотря на это, в ней было что-то настораживающее. Опасное. Старого Вэньди я, напротив, очень любил. Тем более что после случая с Прокопием и другими варварами я пришелся ко двору и мне даже позволили подходить к трону с запада или востока вместо того, чтобы, как все, ползти на коленях с южной стороны *. И вот как-то раз я подошел к императору и, лукаво подмигнув, сказал, что приготовил ему подарок и предлагаю посмотреть на новобрачных. Вэнь любил подглядывать, и вот мы на цыпочках пробрались в мою комнату, и я отодвинул занавеску.
* То есть спереди.
«О Сын Неба,— сказал я, указывая на пару,— на все твоя воля, но мне кажется, что женитьба на некоторых женщинах может обернуться весьма печальными последствиями".
Новобрачными оказалась пара богомолов. И пока жених сладострастно выполнял свой супружеский долг, смущенная невеста вытянула шейку и откусила возлюбленному голову. Невеста съела ее, а нижняя часть тела жениха все еще продолжала свою работу, из чего становилось понятно, где у него находились мозги. На какой-то момент император задумался, стоит ли ему жениться, но прародительница была сильней. Вскоре меня сослали на юг, и следует признаться, мне повезло, поскольку благодаря этому меня не было поблизости, когда она отравила старика и начала уничтожать всех вокруг.
Мы добрались до вершины холма, и я не без страха взглянул вниз. Дворец напоминал военную крепость. Он занимал почти всю долину и был окружен высоченными параллельными стенами. В проходах между ними ходили стражники с собаками, и повсюду стояли солдаты.
- Представляю, как выглядит ее зимний дворец,— тихо сказал мастер Ли.
— И как же мы проникнем внутрь и украдем корень силы? — спросил я.
— Никак. Нам его не украсть при всем нашем желании,—ответил Ли Као.—Она сама нам его отдаст. Правда, для этого придется кого-нибудь убить, и, знаешь, мне бы не хотелось убивать кого попало. Так что молись, чтобы этим человеком оказался уж просто отъявленный негодяй.
Ли Као посмотрел вниз.
— Хотя, конечно, если она меня узнает, нас ждут отменные похороны, Лу Юй. Думаю, голову она нам не отрубит. Нас заживо сварят в кипящей смоле.
В городе мастер Ли купил роскошную повозку, и мы остановились на постоялом дворе. На следующий день Ли Као взял одну из золотых монет Скряги Шэня и прибил ее к доске у городской площади. Я думал, ее заберут, как только мы отвернемся, но мастер Ли нарисовал вокруг нее какие-то мистические знаки, и горожане, завидевшие монету, тут же бледнели и быстрее уходили прочь, бормоча себе под нос спасительные заклятия. Я не понимал ровным счетом ничего. В тот вечер через город шли разбойники — самые жуткие бандиты из всех, что я видел в своей жизни. Они остановились возле монеты, долго изучали написанные символы и в конце концов повернули к нашему постоялому двору. Ли Као предусмотрительно выставил в харчевне кувшины с крепчайшим вином, и теперь, вылакав все до капли, они сидели в нашей комнате с животной злобой в глазах и держа руки на рукоятках ножей. Дикие звуки наполняли воздух, но внезапно все смолкло. Ли Као вошел в комнату и взобрался на стол.
Они словно проглотили языки и, выпучив глаза и побледнев, уставились на старика. Главарь банды обливался потом, казалось, он вот-вот упадет в обморок.
Старика же я едва узнал. Сейчас на нем был ярко- красный длиннополый халат, расшитый таинственными символами, и такая же алая повязка на голове. Правая штанина была закатана, левая нет, и покуда левая нога была обута, как обычно, в сандалию, на правой была туфля. Левую руку мастер Ли держал на груди, оттопырив средний палец и мизинец, правая была спрятана в рукаве. И тут Ли Као зашевелил пальцами, и рукав заболтался, как висельник в петле. Четверо разбойников подтолкнули вперед главаря. Ван Оскопитель дрожал так сильно, что чудом держался на ногах, но тоже засунул руку в рукав и так же затряс пальцами. Мастер Ли ускорил темп, Ван Оскопитель тоже, и это безумие продолжалось несколько минут. Наконец, Ли Као вытащил руку и жестом приказал разбойникам убираться. Далее я не поверил своим глазам. Бандиты вместе со своим главарем упали на колени и на четвереньках поползли к выходу. Ли Као улыбнулся и, откупорив новый кувшин вина, пригласил меня к столу.
— Знаешь, Десятый Бык, что странно? Чем отвратительнее преступник, тем больше он боится тайных обществ и всякой магической чепухи,— довольно произнес он.— Ван почему-то решил, что я — великий мастер Триады и что его головорезам перепадет немалый куш, если они помогут нам в деле против прародительницы. Что ж, надо признаться, насчет последнего он прав.
Два дня спустя придворные дамы возвращались во дворец, когда на большой дороге на них напали бандиты. Разбойники выглядели столь ужасно, что «бесстрашные» воины испугались и бросились наутек, оставив бедных дам на произвол судьбы. Но Небо сжалилось над ними, и откуда ни возьмись появились двое храбрецов, которые отважно ринулись на их защиту.
— На колени, трусливые псы, или вы узнаете гнев Повелителя Ли из рода Као! — кричал мастер Ли.
- Трепещите, мерзавцы, перед яростью Великого Лу из рода Юй! — восклицал я.
Тут, к несчастью, одна из лошадей поскользнулась, наша повозка опрокинулась, и мы повалились на полураздетых девиц. Честно признаюсь, вид прелестного нефритового медальона, висевшего на не менее прелестной груди, мало располагал к бою. Но нам все-таки удалось собраться с силами и отважно броситься на негодяев.
Ли Као рубил налево и направо мечом, я тоже дрался, как тигр. Разумеется, он не попал ни в кого, я же умышленно придерживал удары, да и разбойники прекрасно помнили, что на самом деле не собирались никого насиловать и грабить. Одним словом, спектакль удался. Правда, увлекшись поединком, я поскользнулся и ненароком сильно толкнул главаря.
Он рухнул наземь, но за общей шумихой и толкотней я забыл об этом, и вот бандиты уже бежали в страхе, а мы готовились выслушать благодарность спасенных нами дам, как вдруг... Дело заключалось в том, что Ван Оскопитель уже потерял нос и оба уха в уличных боях, и потеря еще и передних зубов совсем не радовала бедолагу. Он подкрался сзади, сжимая в руках здоровенную дубину.
— Подарок для Великого Лу Юя, - крикнул он и что есть мочи ударил меня по голове. Перед моим взором вспыхнули оранжевые и пурпурные искры, и все померкло.
Я очнулся в роскошной спальне, окруженный прекрасными женщинами, которые отталкивали друг друга, борясь за право приложить холодный компресс к шишке на моей голове.
— Он проснулся! — заорали они истошными голосами.— Великий Лу Юй открыл свои божественные глаза!
Меня всегда учили быть вежливым, но это было уже слишком.
- Если вы сейчас же не прекратите этот гам, Великий Лу Юй задушит вас своими же божественными руками! — закричал я.
Но они не обратили на это ни малейшего внимания и продолжали гудеть, как пчелы. Вскоре я начал ухватывать смысл. Мы с Ли Као спасли их от неминуемого разбоя и унижения, да и наши шапки, шелковые халаты, окаймленные нефритом серебряные пояса, веера и кошельки, набитые золотом Скряги Шэня, тоже говорили о многом. Так все и было задумано, только я оказался сильно озадачен постоянно повторяемым словом «жених» и собрал все силы, чтобы расспросить их. Но это оказалось не так просто.
Мои раны оказались серьезнее, чем я думал. Пол ходил ходуном под ногами, кровать шаталась, а в голове гудело и пульсировало. Звук делался все громче, как вдруг девицы замолкли и на цыпочках выбежали в боковую дверь. Я услышал шаги и почувствовал мерзостный запах. Дверь в спальню распахнулась, и в комнату «вплыла» женщина.
Пол трясся при каждом ее шаге, и, судя по всему, она весила не меньше пятисот цзиней*. Холодные колючие глаза, выглядывающие из-под складок серой дряблой плоти, сверкнули злобой, и мощная отекшая рука схватила меня за подбородок. Леденящий взгляд скользнул по лицу, и туша прорычала:
— Неплохо.
* Примерно 250 кг.
Затем она взяла мою правую руку и пощупала мышцы.
— Неплохо.
Громадина откинула одеяло и нажала мне на грудь.
- Устраивает.
Одеяло слетело на пол, и зловонная, покрытая язвами рука ткнула меня в пах.
— Подойдет.
Большой заплывший жиром палец угрожающе закачался перед моим носом:
- Тебя называют Повелителем Лу из рода Юй. Я знаю всех по имени Юй и среди них нет Повелителей. Твоего помощника называют Повелителем Ли из рода Као, но такого рода нет**. Вы — мошенники и искатели удачи, только ваши похождения меня не интересуют.
** Как говорилось выше, причина — в перестановке имени и фамилии.
Она уперлась руками в бока и пристально посмотрела на меня.
— Ты приглянулся моей внучке, и я хочу правнуков. Как только твои раны заживут, вас повенчают. Вы подарите мне семь правнуков, и это будут мальчики. Я намереваюсь свергнуть династию Тан и восстановить династию Суй, и мальчики для этого подходят больше. Но учти: я не хочу видеть твою глупую рожу за исключением случаев, когда это крайне необходимо; и ты ни с кем не смеешь говорить до тех пор, пока не заговорят с тобой. При малейшем непослушании твоя голова тут же слетит с плеч.
Чудище развернулось и «выплыло» из комнаты, громко хлопнув дверью.
Какое-то время я лежал не в силах пошевелить и рукой, потом быстро вскочил, подбежал к окну и вылез на карниз. Но увиденное удержало меня. Императорский дворец имел по меньшей мере семь садов, и один из них по традиции был точной копией обычной деревни. Я увидел соломенные крыши, водяные мельницы, зеленые поля, свиней, коров, кур и буйволов. Я смотрел на все это и чувствовал, как слезы катятся по моим щекам.
Моей деревне был нужен корень силы.
Я вернулся в постель и лежал, объятый отвращением и страхом.
в которой повествуется о методах воспитаниях юношества, о знакомстве со вторым ученым Китая и его несравненной дочерью и прелестях дворцовой жизни
Когда я понемногу пришел в себя и огляделся, то понял, что идея иметь семерых правнуков пришла в голову прародительнице уже давно. Я лежал в спальне для мальчиков, и, должен признаться, мне делалось дурно при одной мысли о том, какая участь ждет моих сыновей.
Семь кроватей были выставлены в ряд с геометрической точностью. Рядом с каждой стоял небольшой столик, и кисточки лежали точно в трех цунях от тумечниц. В этой холодной нечеловеческой комнате все находилось в идеальном порядке, а на стенах виднелись каллиграфические надписи. Отчасти это был кун куяо, табель провинностей, и я приведу вам выдержку из него.
Каждая провинность наказуема поркой березовыми прутьями
Похотливые мысли — 5 ударов Показ наготы при оправлении нужды — 2 удара Непристойные сны — 2 удара Если они сбываются — 10 ударов Пение фривольных песен — 5 ударов Запоминание фривольных песен — 10 ударов Не уступить дорогу женщине — 10 ударов Взглянуть при этом на нее — 20 ударов Страстно взглянуть — 30 ударов
Позволить себе непристойные мысли о ней — 40 ударов Дерзость по отношению к женщине — 50 ударов Дерзость по отношению к прародительнице — 500 ударов При повторной дерзости — отсечение головы
На стенах также были написаны уроки, которые требовалось выучить и запомнить, и я в ужасе читал их. Вот, например;
Эффективность действий метателей огня мэн хо юй можно повысить, если добавить в масло давленых бананов и кокосовых орехов, благодаря чему горючая смесь будет прилипать к телу врага...
Для получения ядовитого газа при взрыве в огненное зелье нужно добавить пять унций лянов, два с половиной ляна смолы, лян бамбукового волокна и три ляна мышьяка...
Для производства быстрого яда в полевых условиях надо вскипятить две корзины олеандровых листьев, очистить и переработать смесь до получения эссенции и добавить три ляна сушеных клубней аконита. На море необходимо взять пузырь рыбы и...
Хороший способ использовал Ван Шихэн, подбрасывая своим жертвам непристойные книги, предварительно смазав уголки страниц мышьяком. Жертва облизывала палец, дабы перевернуть страницу и...
Для кастрации берется нож, изготовленный из... Для сохранения отрубленных голов нужно...
Я зарылся с головой под одеяло и так лежал, пока не услышал звук открываемой двери; знакомый голос сказал:
— Вот это удача! Твоя свадьба — это просто подарок свыше. И как тебе наша красавица, которая еще недавно правила Китаем?
Я вскочил и обнял старика.
- Мастер Ли, если моя невеста похожа на свою прабабку, я этого не переживу! — запричитал я. Но тут в моей голове мелькнула радостная мысль.— Хотя ведь если мы помолвлены, значит, я не увижу ее до свадьбы!
— В обычном случае так бы и было, но с тобой все немного иначе. Дело в том, что ты уже видел свою невесту, причем больше, чем надо. Она была одной из тех девиц, с нефритовым кулоном на прелестной груди, помнишь? Не волнуйся. Все, что тебе придется делать,—это иногда гулять с ней в саду, пока я не найду кого-нибудь, кого нам придется убить, чтобы получить корень силы.
— Но ведь...
— Не узнала она меня, успокойся,— усмехнулся Ли Као.— Когда она столкнулась с моей дурной привычкой вечно закатывать глаза, пускать слюни, хохотать и грязными пальцами ковырять в носу, ее природная неприязнь к бродягам лишь усилилась. Не думаю, что она станет искать с тобой встречи, а потому все, о чем тебе стоит волноваться,— это твоя невеста и ее отец.
Отец моей будущей супруги оказался милейшим человеком и блестящим ученым, по знаниям уступающим, наверно, лишь мастеру Ли. Хо Вэнь занял второе место на экзамене на ученую степень цзиньши. Правда, разница между ним и Ли Као была разительной.
Когда у Ли Као появлялась какая-нибудь идея, он «подбрасывал» ее в воздух подобно монете и смотрел, как она расцветает буйными красками. Затем он «бросал» другую идею, затем еще и еще; и когда они наконец «опускались» на землю, то напоминали цепочку с точно подогнанными звеньями. Хо Вэнь же был дотошным и щепетильным, как жук. Его память была столь необъятна и удивительна, что даже Ли Као тут не мог с ним сравниться. Как-то раз я спросил его, как называется одна гора, и вот каков был ответ:
— В Китае есть пять знаменитых пиков: Хэншань, Чаншань, Хуашань, Тайшань — самый священный, и Суншань — центральный пик. Другие великие горы — это Юй, Удан, Тяньму, Тяньчу, Тяньма, Нюйши, Эмэй, Шунхэ, Чичуй, Чихуа, Кунтун, Чунью, Янтян, Тяньтай, Лунмэнь, Цюйку, Чу, Шихэй, Бакун, Уцюе, Волун, Нюйчуй, Паоту, Пэйяо, Хуан-шань, Пичи, Циньшу, Лянфу, Шуанлян, Маку, Тула, Пэйку, Циншань, Чаошань и Чуннань. Поскольку гора, о которой спрашиваешь ты, не является ни одной из них, то...
— Хо! — взмолился я.
— ...несложно догадаться, что это может быть только Куанфу; только я прошу не передавать мои слова прародительнице, потому что за любую мельчайшую ошибку мне тут же отрубят голову.
Ли Као сразу смекнул, что это может нам дать. Он попросил Хо не обращаться к нам более как к «Повелителям», а называть просто Ли Као и Десятый Бык и при первом же удобном случае спросил Хо Вэня, что тот знает о женьшене. [лаза Хо загорелись, но прежде, чем он начал лекцию, которая бы длилась недели, Ли Као спросил, слышал ли он что-нибудь о Великом Корне Силы. Даже Хо Вэнь призадумался, а затем медленно и обдумывая слова произнес:
— Когда мне было четыре года, я посещал Великое книгохранилище у кузины в Лояне. И на третьем этаже, в пятом ряду слева, на второй верхней полке, за Математикой Чу Би я отыскал книгу Чан Чи. Она называлась «Тиф и другие болезни». За ней стояли шестнадцать томов в пятидесяти двух свитках «Фармакопеи» Ли Шичжэня, за которыми находилась мышиная нора. Я как раз хотел поймать мышь и, просунув руку в норку, отыскал клочок бумаги с красивой картинкой, на котором было написано «Великий Корень Силы». Но, к сожалению, бумага была так сильно изжевана, что я не смог определить, к какому виду относится корень.
Он прищурился и поджал губы, пытаясь вспомнить рисунок.
— Это был очень странный корень. У него имелись два маленьких усика под названием «ноги силы»; два других назывались «руки силы», и пятый — «голова силы». Центральная часть была «сердцем силы» и, судя по всему, являлась главной, основной частью. К сожалению, все пояснения съела мышь. Но я сильно сомневаюсь, что этот корень был женьшенем, потому что никогда в жизни не видел подобного женьшеня.
Женьшень у Хо Вэня вызывал особый интерес, и причина была таковой. Как-то раз на семейном кладбище рыли могилу, и лопата случайно наткнулась на что-то твердое. Это оказались осколки глиняных табличек, на которых виднелись древнейшие иероглифы. Хо Вэнь попросил могильщиков вырыть все осколки и задался невероятной целью. Собрать текст воедино было сродни сумасшествию, но он все равно решил его расшифровать. Хо Вэнь просто сиял от гордости, когда показывал нам свою мастерскую. Крошечные глиняные черепки каким-то хитрым математическим способом были сложены воедино и представляли собой часть текста. Хо работал над этим шестнадцать лет, и ему удалось расшифровать целых десять предложений, оказавшихся отрывком древней сказки. Еще через шестнадцать лет он надеялся разобрать уже четыре абзаца и, быть может, тогда разгадать тайну древнего послания.
Собственных денег у Хо не было. По своей наивности я полагал, что он настолько умен, что выше тех, чье положение определялось кошельком. Его должны были уважать и называть не иначе как господин Хо, или почтенный Хо, или второй из мудрейших. Но, как всегда, я оказался не прав. Хо Вэня называли Хо Размазня, и он до смерти боялся прародительницы, равно как и своей жены, ее семерых жирных сестер и собственной дочери, В этом дворце мудрец по рангу считался чуть выше мальчика, выносящего ночные горшки. Что же до моей невесты, она нисколько не походила на своего отца. Принцесса была ослепительно красивой девушкой, ее звали Падающая Звезда. Я полагал, что столь необычное имя взято из какой-нибудь поэмы, но все оказалось куда проще.
В нашу первую прогулку по саду нас сопровождали Ли Као и ее отец.
- Смотри! Кукушка! — крикнула девушка и остановилась, показывая пальцем на дерево.
— Нет, моя возлюбленная, это сорока,— усмехнувшись, ответил я.
Девушка бросила на меня обиженный взгляд и топнула маленькой ножкой.
— Кукушка!
— Нет, дорогая, это сорока подражает кукушке, вон, смотри,— ответил я, указывая на сороку на дереве.
— Нет, кукушка!
— Свет очей моих,— вздохнул я,— это сорока.
Тут «свет моих очей» покраснела, потом побледнела, пошатнулась, схватилась за сердце и с криком «ты убил меня» сделала несколько шагов влево, попятилась и грациозно шлепнулась в обморок.
— Шесть чи влево и два назад,— вздохнул Размазня Хо.
— И всегда точно так? — с неподдельным интересом спросил Ли Као.
— Плюс минус цунь. А так почти точно. Теперь, мой родной, тебе надо живо принести холодный компресс и, положив его на сей нежнейший лобик, на коленях просить прощения за свою грубость. Моя дочь никогда не бывает не права, и должен признаться, за всю жизнь ей никто ни в чем ни разу не отказал.
Мои почтенные читатели, если среди вас есть кто-нибудь, кто задумал жениться по расчету, я расскажу вам одну сцену из нашей жизни. Я ясно помню этот солнечный денек. Слуга объяснял мне правила этикета, принятые во дворце, дражайшая супруга Хо Вэня и ее семь толстых сестер пили чай в саду Сорока Тончайших Ароматов, моя будущая супруга в галерее Павлинов смеялась над невежеством своих прислужниц, а прародительница орала на слугу, который нечаянно уронил чашку на террасе Шестидесяти Блаженств.
— Гостю дают палочки и подставку для них, которая кладется с западной стороны от перечницы,— нараспев объяснял слуга.— Гость берет палочки правой рукой, ладонью внутрь, и кладет их на подставку.
- Голову с плеч! — орала прародительница.
— Затем,— продолжал слуга,— гость поворачивается на восток, будучи по-прежнему к западу от перечницы, и принимает угощение, которое соответствует его рангу. Первым признаком ранга является зонт, который держат его слуги.
— Ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла! — болтали без умолку жена Хо и семеро ее толстых сестер.
— Зонт господина первого и второго ранга обшит желто-черным газом снаружи и красным шелком изнутри, имеет три яруса и серебряное острие. У зонта господина третьего и четвертого ранга острие красное, в остальном они схожи.
— Простите меня, о моя повелительница, конечно же, «Руководство по обращению с иголкой» написал Конфуций! — причитала одна из приближенных моей будущей жены.
- Зонт господина пятого ранга,— не уставал слуга,—обшит синим газом снаружи и красным шелком изнутри, у него два яруса и серебряное острие. Начиная с шестого и по девятый ранг, верхняя обшивка голубая, из синего промасленного шелка, зонт имеет один ярус и серебряное острие.
— Выкиньте труп в свинарник! — кричала прародительница.
Думаю, этого довольно.
в которой рассказывается история любви Яркой Звезды и молодого офицера, о танце с мечами и о том, как доброе сердце Хо Вэня обрело покой
Однажды мы с Ли Као зашли в мастерскую Хо и застали его в слезах. Он держал в руке простой серебряный гребешок и громко рыдал. Успокоившись, он попросил выслушать его, сказав, что мы единственные, с кем бы он мог поделиться. Ли Као налил ему вина, и Хо Вэнь поведал нам о своей боли;
— Несколько лет назад я угодил прародительнице, и она милостиво позволила мне иметь наложницу,— начал свой рассказ Хо.—Но у меня не было денег, и претендовать на знатную даму или хотя бы ее служанку я, разумеется, не мог. Поэтому я выбрал танцовщицу из Ханчжоу. Ее звали Яркой Звездой, и это была самая прекрасная и отважная девушка из всех, кого я знал. Я очень любил ее; она же, естественно, нет, потому что я — старый уродливый червяк. Но я ни в чем не принуждал ее, и, думаю, она была счастлива со мной. Этот гребень я подарил ей в знак моей любви. Это простой гребешок, но я не мог купить другого, и она носила его в волосах, чтобы порадовать меня. Прежде я никогда никого не любил и по своей глупости полагал, что эта любовь будет длиться вечно.
Но однажды прародительница пригласила к себе во дворец нескольких воинов и среди них молодого капитана из столь знатной семьи, что все прочили его в мужья моей дочери.
Но разговор зашел о боевых искусствах, кто-то упомянул о Яркой Звезде, и капитан сразу оживился. Он сказал, что она необыкновенная девушка. Яркая Звезда стала легендой в Ханчжоу благодаря своему мастерству в танце с мечами; и молодой капитан, сам весьма известный фехтовальщик, был готов отдать что угодно за встречу с таким противником. Поскольку в танце с мечами разница в общественном положении не имеет значения, прародительница приказала позвать девушку. Она повиновалась, и когда я увидел, как загорелись ее глаза, то все понял. В этом и был смысл ее жизни, ее счастье и свобода. Она взяла мечи, я натер ее тело маслом, и она гордо вышла к зрителям, юная и прекрасная как богиня.
Участвующие в танце с мечами носят только набедренные повязки, и я не мог позволить себе пойти туда. Я не присутствовал при поединке, но этого и не требовалось. Дул ветер, и со стороны дворца доносился звон мечей. Звуки становились все громче и громче, быстрее и быстрее. Я слышал возбужденные крики толпы. Люди кричали во всю глотку, барабаны били, словно раскаты грома. И даже когда время боя-танца вышло, крики одобрения и восторга не смолкали еще минут десять. Судьи отказались назвать победителя. Они сказали, что только божества могут судить божеств, и присудили победу обоим танцорам.
В ту ночь я лежал и слушал всхлипывания моей любимой. Она без памяти влюбилась в молодого капитана, но что она могла поделать? Она была танцовщицей, и такой знатный господин, как он, не мог взять ее в жены. Ей бы пришлось видеть его каждый день после свадьбы с моей дочерью, видеть, не имея права даже прикоснуться. Она проплакала всю ночь, а на утро я пошел в казарму и долго говорил с капитаном, который, как и она, всю ночь не сомкнул глаз. Ему всюду виделись ее лицо, ее тело... Когда я вернулся, то надел ей на шейку золотую цепочку с нефритовым кулоном — подарок капитана и знак его любви.
Ну разве я не червяк? — Хо плакал, утирая слезы,— У меня так мало гордости, что я даже стал их пособником! Но на карту было поставлено ее счастье, и я пошел на это. Я узнал, что дважды в день проход между стенами остается без охраны. Очень ненадолго, но все же: на закате, когда уходит охрана, стражники ждут некоторое время, проверяя, все ли ушли, прежде чем спустить собак, и на рассвете, пока запирают собак перед тем, как заступить новой вахте. Во внутренней же стене в северном крыле дворца есть маленькая дверь, и я выкрал от нее ключ и отдал Яркой Звезде. В тот вечер на закате, удостоверившись, что в коридоре никого нет, я дал сигнал, капитан перелез через внешнюю стену, пробежал по проходу, и моя любимая открыла дверь. С восходом солнца он таким же способом вернулся в казармы.
Почти месяц они жили в раю.
Для меня это, конечно, был ад, но какое это имело значение по сравнению с их счастьем. А потом как-то раз я услышал отчаянный крик. Я бросился к стене и увидел, что Яркая Звезда в панике пытается открыть дверь, но та не поддается. Она сказала, что открыла се, но услышала чужие шаги, испугалась и спряталась. А когда вернулась, дверь оказалась заперта, и кто-то унес ключ. Я ринулся на псарню, пытаясь сказать страже, чтобы они не спускали собак. Но было слишком поздно. Свора диких голодных псов мчалась по проходу...
Молодому капитану удалось убить многих... Но не всех. Яркая Звезда в ужасе дергала дверь, слыша, как ее любимого раздирают в клочья. Этого она не перенесла. Моя Звездочка бросилась в старый колодец рядом со стеной, и я не успел спасти и се.
Это не был несчастный случай.
Солдаты знали, что капитан не ночует в казарме, а свидетели поединка видели, как горели его глаза. К тому же влюбленные были так счастливы, что этого нельзя было не заметить.
Но одного я не могу понять. Кто мог оказаться таким жестоким и бесчеловечным, чтобы закрыть дверь и забрать ключ? Это было преднамеренное злодейское убийство!
Хо Вэнь снова зарыдал и целую минуту не мог вымолвить ни слова.
- Но на этом все не кончилось,— все же собравшись с силами продолжил он,— Моя Звездочка хотела умереть, но ее судьба оказалась куда хуже. Так сильно хотела она увидеть своего капитана, что даже в смерти ей суждено пытаться открыть ту злосчастную дверь. Но сделать она этого не в силах!
На следующую ночь я пришел к колодцу и увидел, что моя возлюбленная попалась в ловушку танца призраков. И теперь, боюсь, это проклятие никогда не покинет ее, и ей придется страдать вечно.
Ли Као вскочил с места и громко хлопнул в ладоши.
— Ничего подобного! Можно разрушить оковы танца призраков! Хо, отведи нас на то место, и мы вместе поможем ей.
Стояла глубокая ночь, время духов, когда мы вышли в сад. Ветер печально вздыхал в кронах деревьев, вдали одиноко выла собака, а на фоне луны словно осенний лист маячил силуэт совы. Когда же мы пришли к стене, я увидел, что потаенной двери уже нет, а образовавшийся в стене проход заложен кирпичами. Старый колодец был завален камнями, и все поросло сорняком.
Ли Као повернулся ко мне.
— Десятый Бык, тебя когда-нибудь учили, как увидеть призрака? — тихо спросил он.
Я покраснел.
— Мастер Ли,— смущенно сказал я,— в моей деревне молодых не знакомят с миром мертвых, пока они не научатся уважать живых. Настоятель сказал, что я, возможно, буду готов к зиме.
- Не волнуйся,—ободряюще ответил Ли Као,—мир мертвых чрезвычайно сложен, но видеть духов очень просто. Посмотри на эту стену, где когда-то была дверь. Смотри внимательно и не отрывай взгляда, пока не увидишь что-нибудь необычное.
Я смотрел, пока у меня не заболели глаза.
— Мастер Ли,— в конце концов сказал я.— Я ничего не вижу, но не понимаю одного. Вот эту тусклую тень над розовым кустом определенно не могут отбрасывать ни ветви, ни облака. Откуда она?
— Замечательно,— ответил старик.— Ты смотришь на тень призрака. А теперь слушай внимательно, ибо то, что я скажу, может показаться глупостью, но это вовсе не так. Когда ты видишь тень призрака, это значит, мертвые хотят что-то тебе показать. И ты должен представить, что это не тень, а мягкое теплое одеяло, которым ты хочешь укрыться. Это очень просто. Успокойся, не нервничай и не думай ни о чем, кроме теплого одеяла. Теперь дотянись своим воображением до него и словно накройся им. Полностью, с головой. Осторожно, мягко... Нет, не старайся слишком сильно. Здесь не надо прилагать усилий. Подумай лучше об уюте, тепле. И осторожно... осторожно... вот так. Теперь скажи, что ты видишь.
— Мастер Ли, кирпичи исчезли, и дверь снова на месте! Она открыта, и колодец тоже, и дорожка чиста от сорняков! — прошептал я.
Так оно и было — я видел это! Хотя все вокруг находилось словно в дымке, дрожащей перед моим удивленным взором. Где-то вдалеке стражник три раза постучал деревянной колотушкой о стену, и мы все сели на траву. Хо Вэнь дотронулся до моего плеча.
— Дорогой, сейчас ты узнаешь, что в этом мире есть красота, способная разбить сердце,— тихо и печально произнес он.
Небесная Река над нами светилась подобно алмазному ожерелью на шее иссиня-черного неба. Роса сверкала на листьях кассии, стена, казалось, была покрыта серебром, а стволы бамбука напоминали персты, указывающие на небо. Заиграла флейта. Но подобных звуков я еще не слыхал. Мелодия была грустной и простой, одни и те же ноты повторялись снова и снова, но с небольшими изменениями в тембре и высоте тона; и казалось, будто это лепестки, спокойно и нежно летящие вдаль. И тут среди деревьев я увидел странный дрожащий свет.
Я замер.
Призрак двигался в танце навстречу нам, подвластный музыке флейты. Яркая Звезда была такой красивой, что у меня захватило дух и сжалось сердце. На ней было длинное белое одеяние, вышитое голубыми цветами, и она танцевала с такой легкостью и грацией, что нельзя было оторвать глаз. Каждый ее жест, каждый шаг, каждое причудливое движение платья пронизывало совершенство; только глаза были полны отчаяния и боли.
Ли Као наклонился ко мне.
— Посмотри назад,— прошептал он.
Дверь закрывалась. Медленно, не спеша, но быстрее, чем неизменная мелодия флейты. И я понял, что музыка стала цепью, сковавшей призрак. Глаза красавицы неотрывно смотрели на закрывающуюся дверь, и слезы, словно прозрачные жемчужины, текли по ее щекам.
— Быстрее,— молча взывал я,— прекрасная танцовщица, быстрее!
Но она не могла. Скованная ритмом музыки, она плыла навстречу нам, словно облако, едва касаясь земли и кружась в восхитительном и отчаянном танце. Развевающиеся полы платья напоминали струйки дыма, тонкие длинные пальцы рисовали в воздухе невероятные фигуры и в надежде тянулись к заветной двери. Но было слишком поздно.
Дверь закрылась с громким металлическим щелчком. Яркая Звезда остановилась, и волна отчаяния набежала на меня подобно леденящему ветру. Призрак исчез, музыка смолкла, колодец снова был завален камнями, кругом росли сорняки, а дверь в стене заложена кирпичом.
- Каждую ночь она танцует, и каждую ночь я молюсь, чтобы она успела прорваться за дверь к своему капитану, но она не может танцевать быстрее музыки,—тихо сказал Хо.— Этот танец — ее проклятие и вечная судьба,
Ли Као задумался, тихо напевая мотив флейты, и вдруг улыбнулся и хлопнул себя по колену.
- Хо, обычно призрак сам попадает в ловушку. Но этой женщиной руководит нечто большее. Никакая сила на свете не заставит ее отказаться от своего искусства, и именно оно сможет ее освободить! Тебе придется украсть два меча и пару барабанов. А ты, Десятый Бык... я бы пошел на это сам, будь мне хотя бы девяносто, но похоже, честь отрубить себе руки и ноги выпадет тебе.
— Честь сделать что? — чуть слышно переспросил я.
— Говорят, танец с мечами важнее жизни, и теперь настала твоя очередь это доказать,— ответил мастер Ли.
Мои колени задрожали, и я уже представил себя ползущим на тележке с чашей для подаяний в оставшихся двух пальцах, с причитанием: «Подайте несчастному! Подайте бедному безногому калеке...»
(Текст отсканирован, отредактирован и выложен на неПУТЬёвый сайт Вишнякова Андрея - http://ki-moscow.narod.ru)
* * *
Каждый год влиятельные люди страны пытаются запретить танец с мечами, ибо он губит и калечит сотни, если не тысячи людей. И хотя его все равно не отменят, пока император Тан сидит на троне (Сын Неба ежедневно посвящает один час упражнениям с мечом), я все-таки опишу этот варварский обряд, который когда-нибудь тоже устареет и забудется.
В состязании принимают участие два соперника, два барабанщика и три судьи. Барабаны играют огромную роль, и как только танец начинается, никто уже не вправе нарушить ритм. Соперники должны исполнить последовательность из шести обязательных фигур, где каждая следующая сложнее предыдущей. Все фигуры выполняются в прыжке, причем ни одна нога не должна касаться земли. Взмывая в воздух, соперники делают точные удары обоими мечами, рассекая воздух над головой, под ногами и вокруг тела, что оценивается в зависимости от точности и изящности удара, расстояния до тела и высоты прыжка. Обязательные фигуры — самая ответственная часть поединка, ибо по ним можно судить о мастерстве участников; и если кто-нибудь из соперников явно не готов к состязанию, танец немедленно приостанавливают.
(Текст отсканирован, отредактирован и выложен на неПУТЬёвый сайт Вишнякова Андрея - http://ki-moscow.narod.ru)
Соперники начинают танец и с каждой фигурой сокращают дистанцию, в конце шестой фигуры оказываясь практически лицом к лицу. Теперь, если судьи удовлетворены, они дают сигнал барабанщикам к началу седьмого уровня, и тут состязание превращается в искусство, которое может закончиться смертью.
Фигуры седьмого уровня могут быть любыми, единственное условие — они должны быть очень сложными.
Участники пытаются выразить в танце всю свою душу, но здесь есть и забавный момент. Если вы выполняете прыжок и ноги еще не коснулись земли, вы можете, например, подрезать волосы на голове соперника. Он в свою очередь может защищаться или тоже атаковать, но опять же после выполнения фигуры и до приземления. Если танцор пытается нанести удар, коснувшись земли хотя бы пальцем, его немедленно выводят из боя. Настоящие мастера редко нисходят до того, чтобы побрить бороду или усы своему сопернику, а отрезанные уши или выколотые глаза являются лишь частью профессионального риска. Но люди есть люди. Если танцор запаникует и собьется с ритма, он наверняка погибнет, поскольку будет прыгать, когда надо приземляться, и вместо того, чтобы сбрить волосы, его соперник может попросту перерезать ему горло.
В ходе выполнения шести обязательных фигур барабанщики играют одновременно, но с началом седьмого уровня каждый задает собственный ритм; и говорят, что действительно хороший барабанщик равноценен третьему мечу. Вот пример разговора во время тренировок:
— Эй, я слышал, тебе бросил вызов Фан Ю. Кто будет твоим барабанщиком?
— Слепой Мэн.
— Слепой Мэн?! Великий Будда, мне следует продать жену и поставить на тебя все деньги. Ординарец, будь добр, купи цветов бедной вдове Фана Ю.
Бесспорно, это касается мастеров, а не простых любителей вроде Десятого Быка. Мечи такие острые, и вращать их надо с такой силой, что новичок должен светиться от счастья, если отрежет себе всего одну ногу.
Вообще-то практически невозможно словами описать красоту танца с мечами. Это мастерство и гордость, отвага, грация и красота, сплетенные воедино. И когда в поединке состязаются мастера, кажется, будто они способны летать. Их тела легко и свободно взмывают в воздух и словно замирают там. Лезвия с невероятной скоростью описывают сложнейшие фигуры и ночью, при свете факелов, похожи на светящиеся молнии. Лязг мечей, рев толпы... Каждая блистательно выполненная фигура побуждает противника танцевать еще лучше. И вот уже струится кровь, и толпа орет изо всех сил, но танцоры смеются; и когда песочные часы показывают окончание боя и барабаны смолкают, даже судьи вскакивают со своих мест и приветствуют бойцов, уже бросивших мечи и обнимающих друг друга.
Вы можете подумать, что подобные состязания требуют недюжинной силы, но это не так. Скорость и гибкость здесь значат намного больше. И хотя принято считать, что среди шестерых самых великих танцоров была всего одна женщина, я так не думаю. Клянусь, их было, как минимум, две.
* * *
С наступлением ночи мы вернулись к тропинке. Ли Као принес два острых меча. Они обязательно должны быть острыми, в противном случае опытная танцовщица в мгновение ока определила бы это, и наша затея не удалась бы. Размазня Хо пришел с двумя барабанами, а я —с дрожащими коленями и сердцем, готовым выпрыгнуть из груди. Моя
кожа стала гусиной, как только я остался в набедренной повязке, а пальцы превратились в сосульки и напрочь отказывались брать меч. Ли Као и Хо Вэнь спрятались в кустах, я остался ждать на тропе; и никогда еще ночь не наступала так медленно и в то же время так быстро.
Но вот стражник простучал три раза, и обернувшись, я увидел тень призрака. Она легко окутала меня, и я разглядел открытую дверь, колодец и пустую тропинку.
Заиграла флейта, и лицо мое озарил свет. Прелестная девушка двигалась в танце навстречу мне.
И тут Хо Вэнь забил в барабан. Поначалу я не понял, что он делает. Это, определенно, не был вызов на бой. Но когда я прислушался к своему пульсу, то все понял. Хо Вэнь отстукивал ритм, который любил больше всего во Вселенной и который заучил за время долгих бессонных ночей — ритм сердца своей любимой. Барабан стучал все громче, и звуки в конце концов привлекли внимание Яркой Звезды. На ее лице появилось вопросительное выражение.
Тем временем Ли Као отстукивал обычный ритм, причудливо переплетавшийся с ритмом Хо, и в глазах призрака появлялось все больше удивления. Я шагнул ей навстречу и приветственно поднял мечи.
И вдруг я понял, что вызов к танцу, жажда танца действительно были сильнее смерти. В ее прекрасных глазах вспыхнула искорка, и захваченная ритмами барабанов, звучащих все громче и громче, она подняла вверх руки, и ее длинное платье легко упало на землю. Девушка стояла на тропе в одной набедренной повязке, с гребнем Хо в волосах и нефритовым кулончиком капитана на маленькой и нежной груди.
Яркая Звезда развела в стороны руки, и два призрачных меча тут же засияли в темноте. Ритм сердца зазвучал громче, а Ли Као простучал призыв к первым шести обязательным фигурам.
Мастер никогда не будет состязаться с новичком. Это было бы убийство. А потому я глупо улыбнулся и, притворяясь, будто разминаюсь и это не стоит для меня никакого труда, взмыл в воздух, исполнив фигуры тигра, журавля, дракона, извергающего пламя, лебедя, змеи и ночного дождя. Яркая Звезда не подозревала, что я старался, как мог. Она засмеялась и с легкостью повторила все мои движения, вплоть до небольшой ошибки, которую я допустил после фигуры дракона. Мы сходились все ближе, и барабаны дали команду о переходе на седьмой уровень.
Я искренне помолился Нефритовому Императору и подпрыгнул, исполнив «селезня под мостом». Наверно, Нефритовый Император услышал меня, потому что мне удалось совершить восемь яростных взмахов мечом вокруг тела и под ногами и при этом не сделаться кастратом; но когда я увидел реакцию Яркой Звезды, то чуть не упал без чувств. Она легко подпрыгнула и, выполнив «лавину, низвергающуюся с горной вершины»,— фигуру, которую еще никому не удалось исполнить целиком,— побрила бы мне брови, будь ее мечи настоящими. В ответ я еле справился со «скакуном на лугу». Она ответила в три раза более сложными «штормовыми облаками», но подозрительно прищурилась, увидев, что я не собирался защищаться.
Момент настал — сейчас или никогда. Я взмыл в воздух с «плачем вдовы», и Яркая Звезда побледнела от ужаса. Я отступал! Но барабаны продолжали отбивать ритм, и она пошатнулась. Моя трусость была налицо, но судьи не остановили бой! Объяснение было только одно. Их подкупили, и танец с мечами оказался обесчещен. Ее унизили, и весь мир для нее сейчас рушился на глазах.
- Эй, ты сбилась с ритма. Что, боишься меня? — ухмыляясь, выкрикнул я.
Это сработало. Девушка издала яростный крик и, взлетев, в бешеном темпе завращала мечами, которые, как языки пламени, выделывали такие фигуры, что я бы никогда не поверил в возможность их исполнения, не увидь их собственными глазами. Я пыхтел и обливался потом, отходя все дальше к двери, но ничто на Земле не заставит танцора продолжать, если его соперник не закончит фигуру. И потому я задыхался и буквально резал себя на куски.
Хо Вэнь отбивал пульс так громко, что кровь сочилась из ладоней, а Ли Као в свою очередь прилагал все усилия, чтобы заглушить звук флейты. Их барабаны призывали: «Быстрее! Быстрее!»
Я обернулся. Дверь была уже наполовину закрыта, и я ускорил темп, хотя в моих легких пылали угли, а черные пятна мелькали перед глазами. Мне как-то удалось выполнить «парящего орла», не отрубив себе обе ноги. На что Яркая Звезда презрительно ответила «орлом, убивающим ягненка»,— фигурой, которая выполнялась раз пять за две тысячи лет истории танца с мечами. У нее еще оставалось время отрезать мне уши и мою мужскую гордость, будь ее мечи из реальной стали. Призрак негодовал. И сейчас она походила на большую прекрасную кошку с горящими глазами и взъерошенной шерстью на загривке. Она свободно и легко взмывала вверх, с безумной яростью вращая своим призрачным оружием, и, грациозно приземляясь, снова взлетала в воздух.
По сей день я порой вижу ее в снах и не верю, что удостоился чести быть ее соперником.
«Скорей!» — командовали барабаны. Скорей! Скорей! Я попытался исполнить «голубя и цаплю», но запутался в мечах, споткнулся и упал. Девушка перелетела через меня и уже собиралась «рассечь» мое тело пополам, как вдруг барабаны смолкли. Яркая Звезда удивленно покачала головой, но внезапно ее глаза засветились удивлением и надеждой. Она стояла у самой двери, и та была еще открыта! Секунда, и призрак исчез в темноте коридора.
Ли Као и Хо Вэнь подбежали ко мне, и мы увидели, как капитан появился из мрака, отсалютовал нам мечом, после чего наконец прижал любимую к груди.
Затем призраки медленно растаяли в темноте, звуки флейты смолкли, дверь исчезла. Колодец снова оказался завален камнями, мы стояли посреди заросшей сорными травами тропы и смотрели на заложенную кирпичами брешь в стене.
Руки мастера Ли и Хо Вэня кровоточили, а я вообще походил на потрепанную кошкой птицу. Не очень подходящий вид для столь важного обряда, но какое сейчас это имело значение. В мастерской Хо мы вырезали из бумаги силуэты влюбленных. И когда вернулись, развели костер, бросив в него бумажные деньги в качестве приданого и фрукты как угощение гостям. Затем мы разлили на земле вино, Хо сказал торжественную речь от имени невесты, я — от имени жениха, а Ли Као произнес свадебные клятвы. С первым криком петуха мы поблагодарили новобрачных за праздничный стол и оставили их наедине. Так Яркая Звезда и капитан поженились, а доброе сердце Хо наконец-то обрело покой. — Что ни говори, это была чудесная ночь,—сказал Ли Као на обратном пути, помогая мне доковылять до дворца.
в которой красота и жестокость идут рука об руку, а два ученых рассуждают об искусстве птичьего звукоподражания
Как только мои раны зажили, мастер Ли предложил мне рискнуть и еще раз прогуляться в саду с будущей супругой. Он и Хо опять сопровождали нас, но мы были немало удивлены, когда Ли Као привел нас к старому колодцу у стены, где еще совсем недавно влюбленным душам удалось вновь обрести друг друга. Падающая Звезда была в превосходном настроении,
— Ой, розы! Мои любимые цветы! — визжала она от восторга, показывая на близрастущие петунии.
Голос мастера Ли был сладким как мед.
— И впрямь розы, да какие! — поддакивал он.— Но, как сказал Чан Чоу, женщины — прекраснее любых цветов.
Падающая Звезда расплылась в глупой улыбке.
— Остановитесь! — воскликнул Ли Као.— Замрите возле этой отметки на песке, ибо свет так падает на вас, что вы никогда еще не были столь восхитительны и бесподобны!
Падающая Звезда встала и приняла заученную позу.
— Великолепно,—вздохнул мастер Ли,— прелестная женщина на лоне дикой природы. Вы — совершенство! Даже трудно поверить, что на этом месте когда-то произошла ужасная трагедия. Я слышал, тут погибли двое влюбленных.
— Глупый солдат и потаскушка,— холодно отрезала Падающая Звезда,
Лицо Хо исказилось от боли.
- Ну, не знаю насчет потаскушки,— вкрадчиво ответил Ли Као,— но солдат был и впрямь не умен. Ему выпала честь жениться на вас, о, сама грация, а он предпочел какую-то танцовщицу. Кроме того, он еще и подарил ей ценный нефритовый кулон, которые по праву должен был принадлежать вам!
Ли Као расплылся в улыбке, но глаза горели как два уголька.
— Я полагаю, это был первый раз в вашей жизни, моя дорогая, когда вы не получили желаемого. Вас отвергли; и знаете, когда тело бедной танцовщицы выловили из колодца, кулона на ней не оказалось. Не странно ли? Вряд ли бы она сама сняла его перед тем, как прыгнуть в колодец, если она вообще туда прыгнула... Мне, скорее, кажется, что кто-то нанял разбойников закрыть дверь, украсть ключ и сбросить бедную девушку вниз.
В это мгновение он протянул руку и быстро сорвал с шеи принцессы золотую цепочку На ней висел нефритовый кулончик, и я только сейчас понял, что уже дважды видел его — на ее груди там, в повозке, и на груди призрака Яркой Звезды. — Скажи, дитя, ты всегда носила этот кулон? — голос Ли Као стал холодным как лед.
Размазня Хо смотрел на свою дочь с ужасом и презрением, и, судя по всему, мое выражение лица было таким же. Принцесса растерянно посмотрела на старика.
— Но ты, конечно, не полагаешь... — начала она.
— Конечно, полагаю,— ответил мастер Ли.
— Ты же не можешь думать, что я...
— Опять неверно.
— Но это бессмыслица!
— Совсем наоборот.
Падающая Звезда покраснела, затем побледнела, схватилась за сердце, пошатнулась и, крикнув: «Ты убил меня!», сделала шесть шагов влево, два назад и... исчезла, so
Ли Као многозначительно посмотрел на то место, где она только что стояла.
— Думаю, на сей раз ты совершенно права,— сказал он и повернулся к ее отцу.— Хо, ты, конечно, вправе слышать, что хочешь, но мне кажется, где-то сорока имитирует крики и всплески воды.
Хо Вэнь был бледен как мел, его руки дрожали, но он не пошевелился.
— Хитрая птица,— прошептал он.— Сейчас она кричит: «Помогите!»
Ли Као взял Хо за руку, и они медленно пошли прочь. Я поспешил следом.
- Какая талантливая сорока! — заметил мастер Ли.—Возможно ли, чтобы птица так хорошо имитировала звуки? Сейчас мне кажется, будто кто-то барахтается в воде и уже пускает пузыри.
— В мире много удивительных явлений,— прошептал Хо.— Например, ты.
— Ну, я не совершенство. У меня есть один маленький недостаток,— скромно ответил старик.
Когда через час мы вернулись к колодцу, сорока уже умолкла.
— Лучше я сотру эту отметку, а то кто-то задумается, почему она находится ровно в шести шагах от старого колодца, который вдобавок почему-то открыт,— сказал мастер Ли.— Вот так. А теперь готовы?
— Готовы,— ответил Размазня Хо.
Через секунду мы бежали в сторону дворца, истошно крича: «Помогите! Беда! Принцесса упала в колодец!»
Нам с Ли Као не очень-то доверяли при дворе, но, поскольку с нами находился Хо, никто не усомнился, что это был несчастный случай.
в которой приводится несколько примеров набожности, описываются пышные похороны и оживают мертвецы
Ли Као был рад, что убил того, кто действительно этого заслуживал. Необходимость этого поступка заключалась в том, что прародительница была по-своему очень религиозна. Примером ее набожности служила огромная усыпальница, которую она воздвигла для себя, веря, что когда-нибудь соблаговолит присоединиться к пантеону божеств. Гробница представляла собой громадную железную колонну более ста чи высотой, с погребальной камерой в центре и огромной иероглифической надписью на входе, служащей своего рода посланием потомкам. Надпись была, мягко говоря, странной, и ученым грядущих веков еще предстоит поломать голову, пытаясь понять ее смысл.
Небо дает человеку сонмы вещей; Человек же никогда ничего не отдает взамен; Убить! Убить! Убить! Убить! Убить! Убить!
Другим примером набожности прародительницы может послужить ее страсть к мумиям. Я не имею в виду статуи святых, каковых, например, в одних только пещерных храмах Луньмэня насчитывается сто сорок две тысячи двести восемьдесят девять. Я говорю о мумиях-лоянах.
Лоян — это монах, который покинул тело во время медитации. Причем покинул навсегда.
Он сидит в позе лотоса, с вывернутыми ступнями и руками, безжизненно лежащими на коленях; и когда его находят, это считается добрым знаком свыше. Тело заворачивают в дерюгу, покрывают множеством слоев лака; и такая мумия сохраняется многие века. (Если лак наложен правильно, а тело хранится в сухом помещении, то мумия вообще простоит вечно.) Подобные мумии — большая редкость, но прародительница обладала, по меньшей мере, двенадцатью. Злые языки, конечно, скажут, что многим из бедных святых, возможно, помогли навсегда попрощаться с телом, подкравшись сзади, пока они, ни о чем не помышляя, спокойно пребывали в медитации. Этого мы не знаем. Но прародительница очень гордилась своей коллекцией и при каждом удобном случае выставляла ее напоказ.
После смерти Падающей Звезды огромные толпы потянулись ко дворцу. Богачи разбивали шатры прямо возле дороги. Знать даже приводила с собой оркестры и труппы актеров и акробатов. И здесь и там сновали монахи, призванные денно и нощно молиться за здравие прародительницы; и вся обстановка отчасти напоминала карнавал. День похорон начался тревожно.
С самого рассвета заморосило, лиловые тучи затянули небосвод, было влажно и душно, и в воздухе пахло серой. Размазня Хо охотно согласился нам помочь и сейчас, подходя к каждому, бормотал о дурных предзнаменованиях и приметах. Он говорил, что крестьяне видели в лесу ужасных косматых чудовищ с горящими глазами. Слугам явились два призрака: женщина в белом и женщина в зеленом. Они предвещали появление демонов, и вскоре в одном из павильонов дворца кто-то и впрямь нашел деревянную фигурку демона с железным обручем на голове и цепью на шее. Возле Озера Пяти Ароматов якобы пролетел бронзовый канделябр. Хо жестикулировал и живо описывал, как семь свечей вдруг появились в летящем подсвечнике; думаю, в день похорон дочери старик откалывал такие номера, каких, наверно, не выкидывал еще никогда.
Но вот наступил священный момент, и гул барабанов известил о приближении похоронной процессии.
Впереди двумя рядами ехали всадники в траурных белых* одеяниях. За ними шли музыканты, исполняющие похоронную музыку, и слуги, несшие стяги с изображением феникса. Следом шли священники с зажженными золотыми курительницами и (как подобает принцессе) шестьдесят четыре носильщика, несшие гроб. Как убитый горем жених я тоже занимал почетное место подле гроба. За ним шли воины из армии прародительницы, которые несли необъятный балдахин из желтого шелка, вышитого изображениями «красной птицы». Под этим навесом монахи тянули двенадцать украшенных драгоценными камнями тележек, на которых в позе лотоса сидели вышеупомянутые мумии святых.
* Белый цвет на Востоке — цвет траура.
Лояны одобрительно смотрели на все происходящее и особенно на сокровища, служащие свидетельством истинной религиозности прародительницы и подтверждением ее неподдельной скорби. По случаю кончины внучки прародительница открыла свои сокровищницы, и теперь бесценные приношения лежали у ног мумифицированных святых. Разумеется, все отлично понимали, что старуха не собиралась хоронить драгоценности вместе с телом принцессы, но так полагалось по традиции, и вдобавок выставление своего богатства служило еще и верным способом заставить других позеленеть от зависти. Следом за лоянами шли четыре солдата. Они несли парадный зонт прародительницы, под которым шествовал ее главный евнух, несший на шелковой подушке большую корону династии Суй. За ним следовала сама «богиня». Ее паланкин, также накрытый балдахином из желтого шелка** с изображением фениксов, украшенный серебряными ремнями по бокам и золотой полусферой сзади, поддерживали бесчисленные слуги, которые надрывались и пыхтели под тяжестью «императорского» веса.
** Желтый цвет — цвет императора, в истории Китая — чаше всего запретный для простых смертных.
Если же кто не понял, почему прародительница выбрала феникса, служащего символом супруги императора, нежели символ самого императора —дракона, я объясню. Все очень просто. Драконами была вышита шелковая подушка, на которой торжественно восседала «Дочь Неба».
Я не стану детально описывать саму похоронную церемонию, поскольку тогда бы мне пришлось начать с описания три тысячи триста правил этикета чу. Замечу только, что тело моей «возлюбленной» покрывали ртуть и «мозг дракона», который, к моему разочарованию, оказался всего лишь камфорным маслом.
Похоронить Падающую Звезду в усыпальнице прародительницы, разумеется, не могли. Как и всех членов семьи, ее просто зарыли в землю подле великой гробницы. Я же, как и надлежало, рвал на себе волосы и вопил как сумасшедший, пока приглашенная на похороны знать отпускала критические замечания по поводу моего спектакля, а одетые в балахоны монахи стучали в бубны и гонги и во все стороны кадили фимиамом. Они ходили вокруг могилы, убитые горем и набожно сложив руки на груди, но вскоре я заметил одну странную вещь. Возле знатного принца Цу со старшим из монахов произошло чудо. Из складок его мантии вдруг показались другие, уже настоящие, руки, которые быстро исчезли в карманах вышеупомянутого принца.
Размазня Хо же сновал среди присутствующих, трезвоня о демонах и дурных знаках; и теперь уже никто не мог в этом усомниться. Вокруг происходило что-то ужасное.
Молнии зловеще мерцали вдали. Принц Хан Ли, еще минуту назад увлеченно беседующий с одним из монахов на тему Неба и сотворения Земли, был найден в канаве с шишкой на лбу и без некоторых предметов туалета, как-то: кошелек, украшения, красный кожаный пояс с изумрудами, серебряная шляпа с белыми кисточками и белый утренний халат, вышитый золотыми драконами о пяти когтях. Гневные крики слышались повсюду и особенно из шатров богачей, чьи ценные погребальные дары таинственным образом начали пропадать, А в довершение всему еще прошел слух: мол, кто-то видел, как жуткое чудище без носа и ушей утащило в кусты известную даму У, не уступающую по красоте легендарной правительнице Фэйянь.
Ну да, я, конечно, понимаю, у всех нас есть свои слабости, но, по-моему, Вану Оскопителю не следовало бросать своих переодетых монахами друзей и тащить даму У в кусты. Он пропустил самое интересное.
Не оставалось сомнений, что предсказания Хо сбылись, и мы подверглись нападению демонов. Требовалось срочно отвадить злых духов, и Размазня Хо был просто неподражаем. Он храбро бросился на защиту людей и тут же привел Великого Мастера с сорока девятью помощниками, которые по счастливой случайности как раз пришли на похороны вместе с монахами; и вскоре все кладбище заполонил непроглядный чад. Монахи кадили фимиамом, и пока Хо Вэнь отважно размахивал стягами, представляющими пять сторон Неба, мудрецы в космических мантиях и семи звездных тиарах поливали могилы святой водой. Барабаны заглушали все вокруг. Хо же вместе с магами храбро размахивал мечом, украшенным магическим рисунком Восьми Триграмм и Девяти Небесных сфер. Экзорцисты наповал разили невидимых духов и засовывали их в кувшины и бутыли, которые тут же закупоривали пробками и заливали сургучом.
А потом произошло то, что заставило бы любого поверить в чудо.
Одна из мумий исключительно святой наружности, созерцавшая украшенный бриллиантами скипетр у своих ног, очевидно, испугалась, что другие подношения могут быть осквернены демонами, и встала, дабы проверить сокровища. Слуги истошно завопили и попадали в обморок, даже прародительница, собиравшаяся, как обычно, заорать: «Голову с плеч!», отшатнулась и побледнела. Святой парил в наполненном фимиамом воздухе, и в тусклом свете душного дня лак, покрывающий тело, блестел, как алмаз. Мумия преспокойно осмотрела все подношения и, дойдя до последнего, помещенного в маленький нефритовый ларец, открыла крышку и довольно хмыкнула:
— Есть!
К сожалению, лак разгладил морщины на лице святого, и, приглядевшись получше, прародительница обомлела.
— Ты?! — воскликнула она.— Твои чертовы богомолы чуть не испортили мне все дело пятьдесят лет назад! Стража, схватить мошенника!
Мастер Ли вскочил и, прижав к груди ларец, пустился наутек. Я, тут же оставив могилу, помчался следом. Воины бросились в погоню, но на помощь пришел Ван Оскопитель.
Он вынырнул из кустов и вместе со своими людьми стал грабить все, что попало. Смятение превратилось в настоящий хаос. Люди кричали и визжали, барабаны продолжали бить, вдобавок сверкнула молния, грянул гром и из клубившихся над головой туч полил проливной дождь, сыгравший нам на руку даже больше, чем облака фимиама. Мы спокойно ушли от погони и скоро достигли убежища — небольшой пещеры на берегу реки. Там мы разделись, чтобы высушить одежду, и Ли Као открыл крышку ларца.
Внутри находился изумительный корень женьшеня, и немудрено, что прародительница выставила его наряду с другими сокровищами, как и думал мастер Ли. От растения шел такой аромат, что у меня закружилась голова. Однако Ли Као волновало другое.
- Десятый Бык, корень, конечно, хорош, но нисколько не похож на тот Великий Корень Силы, который описывал Хо. Конечно, Хо не уверен, был ли корень, виденный им, женьшенем вообще, и потому остается лишь надеяться, что мы нашли лекарство.
Я же был невероятно счастлив. Мы нашли корень силы! Следовало торопиться.
Дождь прекратился, тучи разошлись, и мы осторожно вышли из убежища. На кладбище по-прежнему стелился туман. Хо ждал нас у входа, и его глаза так же радостно сияли, как в тот миг, когда Яркая Звезда прошла через заветную дверь. Вскоре мы уже шли вдоль могил и вдруг недалеко от гробницы прародительницы услышали, как кто-то роет землю.
- Хо, похоже, кто-то из головорезов Вана выкапывает твою дочь,— задумчиво произнес мастер Ли,— По-моему, ее погребение собираются разграбить.
— А пускай,— ответил Размазня Хо.— Моя дражайшая жена и ее семь сестер положили в гроб уйму драгоценностей, которых моя дорогая дочь совсем не заслужила.
Хо оказался вовсе не таким мягким и беспомощным, каким выглядел на первый взгляд. Кто-то же по-прежнему копал могилу, и мы услышали, как отодвигают крышку.
— Ну, что скажешь? Это ценно? — спросил очень знакомый голос.
Наступило молчание, и потом другой, до боли знакомый голос ответил:
— Очень. Высший класс.
Туман достаточно рассеялся, и я увидел, как в темноте блеснуло лезвие.
— Давай ты, Я боюсь мертвецов,— сказал первый голос.
— Хо, мы не можем позволить им осквернить тело твоей дочери! — прошептал я.
— Волосы и ногти,— прошептал он в ответ. - Что?
— Им нужны волосы и ногти,— спокойно пояснил мастер Ли.— Это обычное дело. Мародеры вырывают тела знатных женщин ради их шелковых волос и безупречных ногтей. Затем продают их по большой цене дорогим куртизанкам. Те в свою очередь дарят их как свои собственные какому-нибудь богатому любовнику. А он, польщенный таким даром (а это действительно ценный дар, поскольку любая ведьма может сделать что угодно с человеком, отдавшим свои волосы и ногти), готов отдать что угодно; и так прелести мертвой красавицы служат еще долго после ее смерти. Довольно интересная форма бессмертия, не правда ли?
Грабители уже закапывали могилу; я из любопытства высунул голову из кустов и чуть не проглотил от удивления язык.
- И кто, скажите мне, так копает? — недовольно проворчал оценщик Фан.
— Чтобы получить ответ, уважаемый коллега, я бы посоветовал вам помочиться на землю и внимательно посмотреть на брызги,— прошипел Хапуга Ма.
Ли Као хитро прищурил правый глаз.
— Странно,— задумчиво сказал он,— наверное, это судьба, так как оценщик Фан, по-моему, не тот человек, на которого можно вот так просто взять и наткнуться. Как я выгляжу?
— Что? — не понимая, переспросил я.
— Лак. Как мой лак?
Я осмотрел его с чувством легкого отвращения. Лак потрескался, и сейчас мастер Ли напоминал полугодовалый труп.
— Вы выглядите отвратительно.
— Спасибо,— ответил мастер Ли. Хапуга Ма выругался и отпрыгнул назад.
- Осторожней с лопатой, болван! Ты чуть не закопал в
могилу мою тень!
- Тогда почему бы тебе не привязать ее шнурком, как все благоразумные люди? — проворчал оценщик Фан.
— Ага. Суеверия! Это то, что надо,— довольно прошептал Ли Као и выпрыгнул из кустов.
— У-у-у-у-у-у-у-у! — завыла мумия.
Хапуга Ма тут же упал без чувств, оценщик Фан рухнул на колени и зажмурился, а зловещий призрак остановился и громогласно проговорил с легким тибетским акцентом:
— Я Цо Чжед Чон — покровитель женьшеня. Кто посмел украсть мой корень?
- Сжальтесь, милостивый призрак,— захныкал оценщик Фан.—Я знаю, что он находится у прародительницы, но, клянусь, не знаю, где она его прячет.
— Не просто корень, Великий Корень! — проревел покровитель женьшеня.
— О, Повелитель, во всем мире существует только один Великий Корень, и ни один оценщик не осмелился бы коснуться его,— пролепетал Фан.
— Где он? Говори!
— Я не смею! — заплакал Фан.
Цо Чжед Чон поднял к небу свое страшное лицо и вытянул вперед руку, дабы поразить презренного молнией.
— Хорошо, хорошо, я скажу,— закричал оценщик Фан.— Правитель Цинь... Великий Корень спрятан в его лабиринте!
Мумия постояла в задумчивости, а затем щелкнула пальцами.
— Ладно, сгиньте!
Обморок Ма оказался не очень глубоким. Увидев это, Хапуга тут же вскочил на ноги и пустился наутек, оставив Фана далеко позади. Ли Као же внимательно посмотрел на разрытую могилу, затем нагнулся и что-то поднял. Он повертел предмет в руках, потом вернулся к нам и протянул его Хо. Тот чуть не лишился дара речи. Это был осколок глиняной таблички, идентичный тем, над которыми Хо работал в течение шестнадцати лет, только этот был настолько большим, что содержал не отдельные предложения, а целые абзацы.
Налетел ветер, и мы услышали, как вдалеке кто-кто кричал. Это были жена Хо и ее семеро сестер. Похоже, они решили брать пример с прародительницы и сейчас во всю глотку вопили: «Голову с плеч!» Радость Хо мгновенно прошла, и, посмотрев на нас с надеждой, он спросил:
— Ли Као, тебе случайно не попадался поблизости еще какой-нибудь старый колодец?
— А по-моему, тебе нужен топор,— ответил старик.
— Топор? Топор... А ведь ты прав.
Мы покинули кладбище и теперь направлялись к стене возле старого колодца. Ли Као прокричал, как сова, и где-то собака три раза пролаяла в ответ. Пора было уходить. 90
Мы попрощались с Хо, и Ли Као, как обычно, залез мне на спину. Брешь в стене теперь хитроумно закрывал кусок холста, выкрашенного под камни; и отодвинув занавес, я быстро пересек коридор и начал по веревочной лестнице взбираться на противоположную стену.
Уже поднявшись, я еще раз оглянулся. Размазня Хо стоял на траве, в одной руке держа табличку, а другой сжимая воображаемый топор.
— Вот вам! — радостно кричал Хо, размахивая рукой.—
Вот вам всем! Получайте!
Вскоре его фигура растаяла в тумане, и я сбросил конец веревки головорезам Вана. На этих похоронах они награбили больше, чем за последние двадцать лет, и сейчас предложили Ли Као стать их главарем. Но у нас были другие дела. Не прошло и минуты, как я уже мчался по направлению к родной деревне, пока мастер Ли сидел у меня на закорках, сжимая в руках драгоценный корень силы.
в которой решается судьба экспедиции за Великим Корнем Силы, кости дракона дают неопределенный ответ, а мастер Ли рассказывает историю своего рождения
Был полдень и пылинки играли в лучах солнца, освещающего наш монастырь. Тишину нарушали лишь звуки птиц в саду да приготовления Ли Као, делающего заветный эликсир. С тех пор как мы покинули деревню, дети не шелохнулись, и монахам оставалось лишь время от времени обтирать и переворачивать их. Дети не подавали никаких признаков жизни, и с трудом верилось, что они вообще живы. Они лежали без движения, а родители так же безмолвно сидели возле них.
Ли Као положил корень силы в пузырек с подслащенной водой и поставил на слабый огонь. Вскоре вода окрасилась в оранжевый цвет и корень приобрел медный оттенок, став при этом полупрозрачным, как янтарь. Прошло еще немного времени. Вода и корень покраснели, затем почернели. И когда почти вся жидкость испарилась, Ли Као довольно потянулся. Удивительно свежий и острый запах наполнил комнату, будто в горном лесу после дождя.
— Вот и все. Посмотрим, что выйдет,—спокойно сказал мастер Ли.
Теперь он вместе с настоятелем подходил к каждой койке, и пока настоятель открывал детям рот, Ли Као окунал почерневший корень в эликсир и осторожно выдавливал по три капельки на язык. Они повторили процедуру три раза, после чего в пузырьке не осталось ни капли раствора. Теперь оставалось только ждать.
За окном мычали коровы и кудахтали куры; ивы тихо царапали каменные стены, дятел стучал в саду. И вдруг щечки детей порозовели. Дыхание стало глубоким и ровным, в окоченевшие руки вернулось тепло. Олененок вздохнула, а на лице Соломенной Шляпки появилась широкая улыбка. Все дети довольно заулыбались, и я понял, что являюсь свидетелем чуда. Родители заплакали от счастья, дедушки и бабушки принялись танцевать, а монахи побежали на крышу и стали звонить в колокола. Настоятель вскочил и пустился в пляс, бормоча себе под нос: «Бодхисаттва Махасаттва». Не радовался только Ли Као.
Он ходил от койки к койке, бесстрастно осматривая каждого ребенка, и в конце концов подозвал меня. Попросив Большого Хуна на секунду отпустить сына, он наклонился над мальчиком и стал измерять его пульс: сперва на левом запястье, проверяя сердце, печень, почки, тонкую кишку, желчный и мочевой пузырь, потом на правом, отвечающем за легкие, желудок, толстую кишку, селезенку и три обогревателя*. Затем подозвал настоятеля, и они вместе еще раз проверили пульс. На лице настоятеля появилось сперва удивление, затем тревога и в конце концов отчаяние и страх. Он схватил свои иглы и принялся проводить акупунктуру и проверку болевых точек. Но реакции не последовало никакой. Маленький Хун выглядел прекрасно, пульс был в норме, и на лице сияла счастливая улыбка, но когда мастер Ли поднял его руку и отпустил, она осталась в том же положении. Дети напоминали глиняные статуэтки — с ними можно было делать что угодно без какой-либо реакции с их стороны.
* Перечисляются названия акупунктурных каналов, состояние которых проверяется путем пульсовой диагностики.
Ли Као выпрямился и медленно подошел к печи. Все смотрели на него. Он выглядел невероятно усталым и, как мне показалось, подыскивал нужные слова, чтобы сказать, что не бывает чуда наполовину. Корень силы почти сделал свое дело, но этого оказалось недостаточно.
Если бы сейчас он посмотрел на меня, я бы не выдержал этого взгляда. Я знал, что он мог мне сказать. И это были слова из древнего тибетского манускрипта: «Дабы проснуться от забытья, действенно лишь одно средство —Великий Корень Силы, но его может добыть только тот, у кого есть доступ к самым редчайшим и могущественным снадобьям в мире». Я вспомнил испуганное лицо оценщика Фана. Он клялся, что во всем мире существует всего один Великий Корень, и я прекрасно помнил его крик: «Правитель Цинь! Корень спрятан в его лабиринте». Но если бы все было так просто. Любой деревенский мальчишка знал, что правитель Цинь в десять тысяч раз опаснее прародительницы, и за медные монеты никто на самоубийство не пойдет. А это значило, что отправиться за корнем мне придется одному, вот только из лабиринта Циня еще никто не возвращался живым. Я развернулся и быстро пошел прочь по длинным коридорам монастыря, которые знал как свои пять пальцев, быстрей и быстрей, пока не выпрыгнул из окна на траву и не побежал что было сил.
Иначе я не мог. Когда мне становилось плохо, я должен был бежать, карабкаться на скалы, преодолевать бурные реки, потому что только так мог забыться. Я бежал по холмам и долинам часами, без остановки, пока за мной не увязалась свора собак. Так я углубился в лес, поднялся по извилистой старой тропке и, пригнувшись, по узкому тоннелю пролез в маленькую пещерку. Собаки последовали за мной, и теперь мы сидели в темноте среди груды костей.
Их называли «костями дракона», потому что, согласно поверью, драконы меняют кости, как змеи кожу На самом деле это были просто кости домашних животных, которые мы использовали для гадания. Довольно странный и древний обычай, но настоятель говорил, что кости всегда говорят правду.
Считается, когда люди боятся, они возвращаются в детство. Не знаю, для меня это действительно так. В детстве мы с ребятами считали эту пещеру нашим штабом и часто гадали на «костях дракона». Мы находили ответы на свои вопросы и уже не чувствовали себя беззащитными и одинокими. Сейчас мне хотелось того же.
Я развел огонь, сунул в пламя кочергу и, выбрав гладкую кость, написал «Да» с одного конца и «Нет» с другого.
— Дракон, скажи, найду ли я Великий Корень Силы в лабиринте правителя Циня и вернусь ли оттуда живым или нет? — серьезно прошептал я.
Затем я обернул руку куском дерюги и, взяв кочергу, прислонил ее раскаленным концом к выбранной кости. Та зашипела, и черная трещина медленно поползла в сторону ответа. Но тут появилась еще одна трещина, и в то время как одна из них достигла отметки «Да», другая пронзила слово «Нет». Я в недоумении уставился на кость. Что бы это значило? Я найду Великий Корень, но погибну или останусь в живых, но не найду ничего? Я расстроился, но тут вспомнил, что мне уже не десять лет и пора бы наконец повзрослеть.
— Дурак,— пробормотал я и отбросил кочергу.
Уже стемнело. Свет далекой луны прокрался в пещеру и, упав на мою левую руку, осветил небольшой шрам на запястье. Кровные братья... Я запрокинул голову и засмеялся. Друзья моего детства умерли бы от зависти, узнав, что их другу — Десятому Быку — суждено погибнуть в лабиринте правителя Циня. Я улыбнулся, откашлялся и торжественно произнес слова из далекого детства:
— Птичий хвост, мышиный хвост, мудрость бодхисатвы, станьте кости мертвеца стражем нашей клятвы!
— Ну, теперь нам никто не страшен,— одобрительно сказал знакомый голос.— Бьюсь об заклад, такая клятва сильнее военной присяги.
Мастер Ли погладил собак и сел рядом со мной.
— Вообще-то гадание на костях когда-то было обыкновенным мошенничеством,— заметил он.— Немного практики — и предсказатель мог сделать трещину какой угодно формы. Ты сам-то разве никогда не обманывал?
— Это было бы предательством,— промямлил я.
— Мудро. Настоятель сказал, я найду тебя здесь. Еще он сказал, что если тебя тут нет, надо просто сидеть и ждать, и ты обязательно придешь. Не бойся показаться ребенком, Лу Юй. Мы все порой должны возвращаться в детство.
Он достал большую фляжку и протянул ее мне.
— На, выпей, а я расскажу тебе одну историю.
Я сделал глоток и закашлялся. Ли Као улыбнулся и, забрав флягу, отхлебнул не меньше половины.
— Стояла темная мрачная ночь,— начал он, вытирая губы тыльной стороной ладони.— Лил дождь, выл ветер, словно дракон гремел гром, и молния сверкала подобно языкам пламени. Внезапно ветер донес звук колес и копыт, за которым последовал самый пугающий звук во всей Поднебесной — звук горна солдат Цинь.
На этот раз я поперхнулся даже без вина, и Ли Као учтиво похлопал меня по спине.
— По горной дороге с бешеной скоростью мчалась повозка, запряженная мулом, в ней сидели мужчина и женщина,— продолжил он.— Женщина была беременна; она сидела сзади и сжимала в руках большую сумку, в то время как мужчина погонял мула. За их спиной снова раздался зловещий звук горна, и туча стрел поднялась в небо. Мул споткнулся и упал замертво, а коляска опрокинулась в канаву. Очевидно, солдаты охотились за сумкой, поскольку мужчина пытался отобрать ее у женщины, чтобы принять погоню на себя; но та не хотела отдавать ее. Так они вырывали сумку друг у друга, пока не последовал новый залп. Мужчину сразило наповал, женщину же ранило в спину, но из-за дождя солдаты не заметили ее, и она сумела добраться до ближайшего монастыря Шу.
Мастер Ли вновь приложился к фляжке и сделал несколько больших глотков. Я понятия не имел, зачем он мне все это рассказывал, но так, по крайней мере, я мог немного отвлечься.
— Стрела сыграла свою роль,— сказал старик.— На древке был нарисован тигр — эмблема династии Цинь, а в монастыре ненавидели их. Монахи помогли женщине, и с первыми лучами солнца в стенах монастыря раздался крик новорожденного. Настоятель с повивальной бабкой сделали что могли для ребенка, но жизнь матери висела на волоске.
«Храброе сердце,— прошептал настоятель, вытирая пот с се лба.— Восстать против правителя Циня — истинный подвиг». Он поднял ребенка. «Тысяча благословений тебе, дитя, ибо ты дала жизнь прекрасному мальчику!»
Умирающая женщина шевельнулась и открыла глаза. Затем, превозмогая себя, она подняла руку и, указав на акушерку, произнесла:
— Као... Ли... Ли Као.
Я мотнул головой и в недоумении уставился на мастера Ли. Он лукаво посмотрел на меня и подмигнул.
Слезы нахлынули на глаза настоятелю. «Я слышу, дитя мое,— произнес он.— Твоего сына будут звать Ли Као».
— Као! — еле дыша, прошептала женщина,— Ли Као!
— Я понял, дочка. Я воспитаю Ли Као как собственного сына и сделаю все, чтобы он встал на праведный путь. Он познает мудрость и закон, и в конце безупречной жизни его дух непременно пройдет через Врата Великой Пустоты в Блаженную Обитель Ясности и Чистоты.
Глаза женщины горели и как будто пылали гневом, но силы были на исходе. Она закрыла глаза, уронила руку, и ее дух унесся в Подземное Царство Желтого Источника. Акушерка была так растрогана, что достала маленькую сафьяновую фляжку и сделала пару больших глотков; и тут сердце настоятеля похолодело. Запах наполнил комнату, и так пахнуть могло только одно вино на свете. Оно прекрасно выводило пятна на одежде, и все называли его каолин — Као Лин. Возможно ли, что умирающая женщина, протягивая руку к акушерке, вовсе не собиралась дать имя ребенку, а всего лишь хотела глоток вина? Очень даже может быть, и как выяснилось потом, солдаты преследовали ее не как борца с тиранией. Отнюдь. Она с мужем украла какой-то важный документ из стана Циня, и он хотел его вернуть. Мои родители были самыми заядлыми жуликами во всей Поднебесной, Лу Юй, и мать легко бы ушла от погони, если бы ей еще не пришлось драться с отцом за сумку. Мастер Ли встряхнул головой.
— Знаешь, Десятый Бык, наследственность — удивительная вещь. Я никогда не знал моих родителей, однако уже в возрасте пяти дет украл серебряную пряжку настоятеля. Когда мне исполнилось шесть, я сделал то же самое с его нефритовой чернильницей. В восемь лет я умудрился стащить золотые кисточки с его лучшей шапки, и я до сих пор горжусь своей ловкостью, поскольку он постоянно носил ее на голове. Когда мне стукнуло одиннадцать, я поменял бронзовую жаровню старика на пару кувшинов вина и напился в стельку на улице Мух, а в тринадцать «одолжил» его серебряный канделябр и отправился прямиком на Улицу Четырехсот Запретных Удовольствий. Эх, молодость! —ностальгически произнес мастер Ли.— Как сладко, но быстро проходят лучшие годы нашей жизни.
Он снова поднял фляжку и довольно рыгнул. — Настоятель же монастыря Шу был истинным героем. Он поклялся вырастить меня как собственного сына и сдержал слово; причем настолько хорошо, что я занял первое место на экзамене на звание цзиньши. Когда же я покинул монастырь, то отнюдь не пошел по пути мудрости и знаний. Вместо этого я стал мошенником и вором. И, как ни странно, вскоре понял — быть преступником так просто, что даже скучно.
Так время от времени я неохотно возвращался к науке и чисто случайно оказался ученым в Императорской академии. К счастью, мне удалось подкупить главного евнуха дворца, и он назначил меня военачальником, а то бы я до конца жизни строил планы посева риса. Так я стал полководцем, успешно проиграл пару сражений, меня сделали мудрым советником императора и, наконец, правителем провинции Ю. 98
Наконец-то я мог отдохнуть. Правда, дела находились и тут. Помню, я пытался найти улики против военачальника У Саня, которого мне очень хотелось вздернуть за все его грехи. Но он оказался скользким, как червь, и я не мог ничего доказать. К счастью, Желтая река вновь разлилась, и мне удалось убедить людей, что единственное спасение — прибегнуть к ритуалу предков. Так У Сань, привязанный к брюху коня, скрылся в волнах,— мне, конечно, было жаль коня, но что поделать, таков обычай.
Так продолжалась моя жизнь, Десятый Бык. И постепенно я понял, что раскрыть преступление в тысячу раз сложнее, чем его совершить. Поэтому я повесил полуоткрытый глаз над своей дверью и никогда в жизни не сожалел об этом. Но, должен признаться, никогда и не останавливался на полпути.
Надежда засияла в моих глазах.
— Как думаешь, почему я тебе это рассказываю? —спросил мастер Ли.— У меня есть все причины сильно не любить правителей Цинь, и вдобавок жизнь как никуда лучше подготовила меня для подобных дел. Мы достанем этот корень.
Он похлопал меня по плечу.
— К тому же ты мне почти как правнук. И неужели ты думал, я отпущу тебя одного? Поспи немного, на рассвете мы отправляемся в путь.
Слезы хлынули у меня из глаз.
Мастер Ли вылез из пещеры, позвал собак, и они радостно запрыгали вокруг него. Вскоре я уже видел, как он удалялся по направлению к монастырю, пританцовывая и напевая:
Среди цветов, с бутылкою вина,
Брожу один — ни друга, никого,
Лишь ты, луна, что освещаешь путь,
И моя тень, единственный советчик.
И в ритм словам качается луна,
И тень дрожит, как на ветру растенье.
Друзья с тобой, покуда ты не пьешь,
А лишь глоток — и ты один как прежде.
Но жизнь пройдет, и мы, построив мост,
Найдем друг друга на реке из звезд.
Жаль, я не знал Учителя десять лет назад.
Но даже сейчас он был легким и быстрым, как ветер.
Кайго Б. "Тигр в лабиринте" |
|||||
|
Общество изучения Ки - Москва , основатель - Мастер Коити Тохэй (10-й дан Айкидо) Син Син Тойцу сайт http://ki-moscow.narod.ru объединения души и тела Ки-Айкидо, Ки-Класс - тренировки, обучение, занятия в Москве |
|||||
|
|
|||||
