1 Следует также отметить влияние на современную даологию религиоведческой методологии М. Элиаде (см., например, труды Н. Ж- Жирардо).

2 В настоящее время Ассоциация готовит издание “Очерки истории даосизма в Китае”, план-проспект которой был опубликован в журнале “Чжунго чжэсюеши яньцзк” (1983, № 1, с. 41—49).

3 Об этом свидетельствует выпуск в 1985 г. номера (№ 5) журнала “Вэнь ши чжиши”, целиком посвященного изучению даосизма. В статьях журнала заметен интерес и к теоретическим проблемам даологии, что само ло себе является признаком быстрого развития изучения даосизма в КНР. О весьма значительном повышении теоретического уровня китайской даоло-тии свидетельствуют и публикации в журнале “Чжэсюе яньцзю” (1988, № 1, с. 52—66) статей Цин Ситая, Чэнь Вина и Лю Чжунъюя. Особенно хотелось бы отметить выход в свет книги молодого китайского ученого Гэ Чжаогуана “Даосизм и китайская культура> (1987), не только чрезвычайно богатой по фактическому материалу, но и демонстрирующей решительное обращение китайских ученых к теоретико-методологическим проблемам изучения даосизма.

Из сборников последних лет следует упомянуть сборники статей Цин Ситая “Новое рассмотрение даосской культуры” (1988) и Тан Ицзе “Конфуцианство, даосизм и буддизм в традиционной китайской культуре” (1988), также свидетельствующих о быстром развитии даологических исследований я КНР.

1 Таким образом Н. Сивин справедливо указывает на идеологически неоднородный характер учения ранних даосских памятников.

2 О национальной религии здесь говорится в рамках общепринятого в отечественном религиоведении деления религий на национальные (т. е. получившие распространение или исключительно, или преимущественно у одного народа, в пределах одной культуры) и мировые (транснациональные).

3 Н. Сивин употребляет слово “секта”, хотя правильнее было бы говорить о школах или направлениях, поскольку в буддизме отсутствует проти-.вопоставлеяие различных его течений по принципу “ортодоксия — ересь”, а сама буддийская (как и даосская) традиция только и существует в виде отдельных направлений.

4 Но в любом случае даосизм не вышел за рамки региональной дальневосточной культуры, сформировавшейся на основе цивилизации традиционного Китая. Более того, даже распространяясь за пределами Китая (Корея, Япония), он воспринимался именно как пришедшая туда китайская религия.

5 Факт относительного распространения иудаизма среди других народов (хазары, кераимы) также не превращает его в мировую религию. Это справедливо и относительно индуизма, получившего некоторое распространение за пределами Индии (Бирма, Тямпа, Индонезия), поскольку такого рода явления имели спорадический характер и не сыграли решающей роли в истории как иудаизма, так и индуизма.

6 Особо следует оговорить вопрос, связанный с культом предков, как важный элемент религиозных представлений китайцев. В силу своей ав-тохтонности и непрерывности традиции китайская культура в ходе своег” развития не ликвидировала стадиально ранние культурные феномены” а сохраняла их, надстраивая новые явления над пластами архаики.

Кроме того, традиция часто обращалась к архаическому комплексу,, переосмысливая его элементы и используя их в трансформированном виде. В частности, такое отношение характерно для конфуцианской традиции в ее обращении к культу предков. Как таковой, однако, культ предков относится (типологически) к народным верованиям и никак не может рассматриваться в качестве рядоположной даосизму (организационно оформленной развитой религии) национальной китайской конфессии.

Культ предков — религия в смысле принадлежности его к религиозной форме общественного сознания, но это лишь одно из народных верований (хотя и чрезвычайно важное для Китая) при его рассмотрении в этнологической перспективе (оппозиция “религия—верования”). Кроме того, религиозный статус этого культа (поскольку культ и религия понятия далеко не тождественные) значительно понижается в системе рационализирующего воздействия этических интерпретаций в рамках конфуцианства.

7 Следует отметить, что последние исследования В. В. Малявина в значительной степени устранили указанные слабые места его концепции, что способствовало более глубокому пониманию специфики китайских народных верований в советской синологической науке (см.: Крюков М. В., Малявин В. В., Софронов М. В., 1987, с. 151—180).

8 Нетрудно заметить методологические основания теории А. Ч. Грэма — это, конечно, концепция “родственного сходства” Л. Витгенштейна.

9 О проблемах историографии даосизма подробнее см.: Торчинов Е. А., 1982, II, с. 155—167; 1985, II, с. 157—161.

10 Проблема реликтов и дериватов мифологического мышления разработана В. И. Рудым и Е. П. Островской в исследовании буддийской космологии (III глава “Абхидхарма коши” Васубандху — в печати).

11 Ср. “четыре Дао” “Дао-дэ цзина” с коррелирующими с ними “четырьмя дэ” “Сицы чжуань” (наблюдение А. И. Кобзева).

12 Перевод “хунь” или “хунь дунь” как “хаос” вполне адекватен, поскольку в древней Греции под хаосом понималось некое простое нерасчлененное начало и представление о хаосе также имело прочные мифологические корни. Представление о “хаосе” как беспорядке, смеси возникло уже в современном словоупотреблении.

13 Возможно, однако, что этот “нумерологический” скачок обусловлен тем, что представленный числовой ряд: 1, 2, 3... 10000 представляет собой синтез четных и нечетных рядов. В таком случае, oн, наоборот, символизирует гармоничность процесса космогенеза и его завершенность.

С другой стороны, “четыре Дао” могут быть редуцированы к “трем Дао”, поскольку мифологическое мышление могло проявиться и в отождествлении исходного пункта самораскрытия Дао и его объединяющего, “синтезирующего” аспекта.

1 Здесь возможна и другая разбивка текста: “Когда постоянно не имеешь (у) страстей (юй), видишь таким образом его тайну, когда постоянно имеешь (ю) страсти, то видишь таким образом [лишь] его предел”. В переводе предпочтен иной вариант, поскольку он логичнее вписывается в контекст: в § 1 “Дао-дэ цзина” речь идет о взаимоотношении постоянного и непостоянного, именуемого и безымянного, а не о страстях, препятствующих постижению Дао.

2 Данная концепция “Дао-дэ цзина” получит свое полное развитие в учении о “беспредпосылочности” (у дай) и “безустановочности” школы сюань-сюэ, особенно у Го Сяна (IV в. н. э.).

3 Об эпитетах Дао как “женственного” подробнее см.: Торчинов Е. А., 1982, IV, с. 99—107.

4 Большинство комментаторов трактуют иероглиф “ин” в данной фразе как синоним “лин” — одухотворенной эманации Неба, здесь понимаемый в качестве синонима “хунь”— “небесных”, “разумных” душ.

5 Под “темным зерцалом” имеется в виду сердце как носитель сознания. Очищение сердца — путь к прозрению. Образ зеркала — сердца — сознания переходит из даосизма в китайскую буддийскую традицию {ср. чань-ские стихи патриархов Шэнь-сю и Хуэй-нэна). Об образе темного зерцала подробнее см.: Малявин В. В., 1985, II, с. 142—152).

6 В § 11 речь идет о взаимоотношении “отсутствия” (у) и “наличия” {ю), равнозначимых для бытия всего сущего: “наличие” определяет конкретную природу вещи, “отсутствие” — возможность ее функционирования в соответствии со своей природой.

7 О хаосе (хунь, хунь дунь) подробнее см. в части I настоящей монографии.

8 Здесь дается указание на циклический характер Дао и образ круга как символа его “бесконечности”. Одно из важнейших для даосизма значений Дао — “принцип циклического времени”.

9 Мужественность (“петушиность”, сюн), женственность (“куриность”, цы), черное и белое — указание на единство противоречий в Дао (типа инь-ян). Совершенный мудрец, уподобляясь Дао, должен также достичь полной внутренней гармонии.

10 Изначальная первозданность (пу)— доел, чурбан, необработанное дерево. Как и “су” (чистота, шелк-сырец)— важный даосский термин, обозначающий изначальную простоту естественного в отличие от искусственной сложности рукотворного.

11 Велико было и влияние организованных школ даосизма на интеллектуальную и творческую элиту танской эпохи. Приведем один малоизвестный: пример: великий поэт Ли Бо (701—762 гг.) был посвященным членом школы Шан цин (Маошань), учение и терминология которой оставили значительный след в его стихах (см.: Кролл Р., 1986, с. 22—39).

12 Пять воров (у цзэй)— здесь имеются в виду пять первостихий китайской традиционной философии (вода, дерево, огонь, земля, металл). Они представляют собой пять модификаций единого энергетического субстрата всего сущего — пневмы ци в ее “отрицательных” (инь) и “положительных” (ян) модусах. Соотносятся с “пятью направлениями” (четыре основные стороны света и центр), “пятью добродетелями”, “пятью звездами”, “пятью священными вершинами”, “пятью вкусами” и т. д., выступая в качестве универсальных классификационных групп.

В “Иньфу цзине” они названы “ворами” (цзэй) или “грабителями” (дао), так как согласно основному положению текста в мире все взаимосвязано, все существует за счет связи с другим, как бы “воруя” энергию у иного, друг у друга. Отсюда и интерпретация даосского совершенствования как “грабительского похода на небо”, ибо даосский адепт как бы . использует природные силы для достижения своих целей (прежде всего для “обретения” бессмертия).

Таким образом, эта доктрина сообразуется с раннедаосской концепцией “у вэй” (“не-деяние”), понимаемой как учение о жизни в гармонии с природной закономерностью. См. также: Кобзев А. И., 1983, I, с. 236—237.

13 Здесь излагается очень важное для всей китайской философии учение о гармонии всего сущего (прежде всего, универсальной космической Триады — Неба, Земли, Человека), в которой Человек занимает центральное место. Нарушение этой гармонии приводит к трагическим катаклизмам.

Пружина (или “механизм”, цэи)— одно из важнейших понятий даосизма, впервые употребленное еще Чжуан-цзы. Под ней понимается как бы “движущая сила природы” (и человеческого организма), “нерукотворное жизненное движущее начало организма”. Другое значение этого термина — “хитрое„ коварное приспособление, плод рук человеческих”, “механизм”.

“Иньфу цзин” использует омонимическую полисемию этого термина, обыгрывая рассматривавшиеся выше идеи “воровства”, “грабительства” как обозначения естественной природной взаимосвязи. Подробнее см.: Кобзев А. И., 1983, I, с. 234—237.

14 “Три насущных” — уши, глаза и рот (сань яо), т. е. основные органы чувственного восприятия.

15 Эта фраза пропущена в редакции Ли Цюаня, Дао цзан ПО.

16 Имеются в виду Небо, Земля и Человек.

17 Здесь заканчивается ряд редакций “Иньфу цзина” (в частности, Дао цзан 111 и Дао цэан 119). Ли Цюань (Дао цзан ПО) здесь заканчивает часть “Иньфу цзина”, выделяя, в отличие от большинства комментаторов, заключительную, четвертую часть, сопровождаемую лишь краткими афористическнми комментариями, тавтологичными в большей или меньшей степени. Можно предположить, что здесь кончается первоначальная редакция “Иньфу цзина”.

Обращает на себя внимание употребление выражений “письмена времен” и “принципы сущего” (иш у вэнь ли), а также “Небесные письмена” и “принципы Земли” (тянь вэнь ди ли). Здесь, согласно комментарию Дао цзана 111, под “письменами времен” и “принципами сущего” следует понимать “людские дела” (жэнь ши), тогда как во втором словосочетании “принципы Земли” (к которым, вероятно, можно отнести и “людские дела”) противопоставляются созерцанию “Небесных письмен” (узоров), т. е. созвездий.

Здесь можно усмотреть скрытую полемику с каноническим текстом конфуцианства (высоко чтившимся и даосами) “И цзином” (“Книгой Перемен”), в одном из “крыльев” (приложений) которого (“Сицы чжуань”, ч. I, § 4) говорится о должном созерцании Небесных письмен и Земных принципов.

Данный пассаж (прежде всего интерпретация слова “у” — вещь, объект, как “ши” — дело) указывает на правоту А. И. Кобзева, сближающего эти два понятия (см.: Кобзев А. И., 1983, I, с. 91—94).

18 Восемь триграмм (ба гуа)— комбинации непрерывных (ян) и прерывистых (инь) черт “Книги Перемен”, символизирующих определенные состояния пневмы (ци), рассматривались также как “восемь образов”, появляющихся в процессе космогенеза. Знаки “цзя цзы” — первые циклические знаки 10-членного и 12-членного набора, обозначающие первый год 60-членного чикла. Здесь, видимо, символ “начала” мира и календаря как такового.

19 Заключительного фрагмента 9 третьей главы “Иньфу цзина” в редакции Ли Цюаня нет. Надо отметить, что в своих кратких комментариях к заключительным строкам трактата Ли Цюань лишь “цитирует” своих псевдопредшественников: Чжан Ляну, Чжугэ Ляна и др. Это еще больше усиливает впечатление, что первоначальный “лицюаневский” текст не имел этого завершения, добавленного другими комментаторами позднее. Это впечатление усугубляется еще и тем, что стилистика текста явно отличается от предыдущего. Все длинные строки (в том числе одна из 12 иероглифов) встречаются именно здесь, тогда как в тексте в целом преобладают фразы в три, пять и особенно в четыре иероглифа.

20 О политических последствиях встречи Чан-чуня с Чингиз-ханом см.: Яо Чжундао, 1986, с. 201—219. Привилегии школы “цюань чжэнь” никак не сказались ни на положении китайского населения в целом, ни на отношении монголов к своим побежденным противникам.

21 Подобная практика характерна и для различных течений чаньского буддизма, откуда она, видимо, и перешла к даосам.