П. Вацлавик  

Как стать несчастным

без посторонней помощи

ГЛАВА

12

ЛОВУШКИ АЛЬТРУИЗМА

Те, кто любит, всегда стремятся прийти на помощь возлюбленному. Однако интуитивное, неосознанное желание помочь вовсе не обязательно должно относиться к тому человеческому существу, с кем вас связывают узы любви или дружбы. Совсем наоборот, альтруистическое стремление оказать помощь совершенно постороннему человеку издавна считается доказательством особенно изысканного благородства. Подобные бескорыстные порывы альтруизма котируются в нашем обществе чрезвычайно высоко и даже, как утверждают знатоки, как бы сами несут в себе моральное вознаграждение за причиненные нам хлопоты.

Все вышесказанное вовсе не следует рассматривать как некое непреодолимое препятствие на пути к реализации наших замыслов. Ведь бескорыстное желание помочь другому — как, впрочем, и всякий другой благородный поступок — всегда можно осквернить, заподозрив наличие какой-нибудь низменной задней мысли. Чтобы поставить под сомнение бескорыстие и чистоту наших помыслов, достаточно порой просто задать себе вопрос, а не кроются ли часом за нашими поступками тайные намерения? Может, например, мой благородный жест — всего лишь очередной взнос за право обеспечить себе теплое местечко в раю? Или он продиктован желанием произвести впечатление на окружающих? Скажем, вызвать у них восхищение? Или вынудить кого-то испытывать к вам чувство благодарности, ожидая какой-нибудь услуги взамен? Не говоря уж о таком простом мотиве, как стремление заглушить угрызения совести в связи с содеянным вами неблаговидным поступком. Да мало ли какие можно найти объяснения, ведь поистине негативизм не знает пределов, и, кто ищет, тот всегда найдет. Тому, кто чист помыслами, все кажется чистым и бесхитростным; пессимист же, напротив, во всем умудрится распознать и разоблачить какие-то дьявольские козни, всегда найдет ахилессову пяту или какое-нибудь другое уязвимое место — метафору по своему усмотрению можно подыскать.

Если эта задача вызывает у вас затруднения, обратитесь к соответствующей литературе по психиатрии. Она сразу же откроет вам глаза. И вы не без удивления обнаружите, что в каждом отважном пожарнике где-то глубоко затаилась маниакальная страсть к огню; геройский подвиг солдата — не более чем выражение его стремления к самоубийству или же, в зависимости от конкретных обстоятельств, жажды крови себе подобных; полицейский потому так любит копаться в чужих преступлениях, что это занятие помогает ему бороться с соблазном самому преступить закон; все знаменитые детективы на самом деле стремятся к социализации, то есть стараются адаптироваться к условиям общественной среды и таким образом найти нужное и приемлемое для общества применение своим шизофреническим, параноидным наклонностям. При подобной интерпретации каждый хирург предстает перед нами как тайный садист, каждый гинеколог как человек с половыми извращениями и каждый психиатр как претендент на то, чтобы играть роль самого господа бога. Вот так, дорогие читатели! Теперь, надеюсь, вы и сами убедитесь, что разоблачать несовершенства этого насквозь прогнившего мира — дело совсем не такое уж сложное.

Но если отдельным альтруистам, несмотря на все наши советы, и не удалось вскрыть и оценить по достоинству истинную мотивацию иных добрых деяний, все равно не стоит отчаиваться — ибо существуют и другие надежные способы превратить вашу благотворительную деятельность в источник таких изощренных, воистину дьявольских пыток, какие и не снились простым рядовым любителям. Все, что для этого требуется,— это установить особый тип взаимоотношений, основывающийся исключительно на таком распределении ролей, при котором один из двух партнеров нуждается — или, во всяком случае, утверждает, что нуждается,— в помощи, а другой ее оказывает. Природа подобных взаимоотношений такова, что они могут иметь лишь один из двух возможных исходов, причем, что особенно важно, оба чреваты одинаково роковыми последствиями. Либо попытки оказать помощь так и кончаются ничем, либо они приведут к желаемым результатам. Снова мы сталкиваемся с дилеммой, которую древние римляне формулировали "tertium non datur", или «третьего не дано». В первом случае даже самый заядлый альтруист рано или поздно махнет рукой, скажет, что с него хватит, и прекратит потерявшие смысл отношения. Если же, напротив, эти старания увенчаются успехом и жаждущий помощи все-таки получит то чего хотел, то взаимоотношения все равно распадутся, ибо, как и в первом случае, они утратят свою первоначальную цель. Ведь партнер уже не будет нуждаться в услуге другого, а именно это, напоминаем, и составляло основу их союза. (Я предвижу возражения моих наиболее идеалистически настроенных читателей, которые наверняка скажут: «Ну и что, вот теперь-то между нами и установятся совершенно новые, построенные на здоровой основе, зрелые взаимоотношения». Конечно, конечно — кто спорит? — только попробуйте-ка внушить эту мысль кому-нибудь из настоящих мастеров альтруизма!)

Библиотека сайта http://ki-moscow.narod.ru

Если обратиться к литературным примерам, то сразу же приходят в голову бесчисленные романы и либретто XVIII и XIX веков, повествующие о юном аристократе, который посвящает свою жизнь спасению распутной, одержимой порочными страстями — но, как оказывается, в глубине души совершенно невинной, обворожительной и наделенной всевозможными достоинствами — женщины легкого поведения. Более современный и близкий нам пример представляет собой некая особа женского пола — как правило, умная, интеллигентная, вполне респектабельная и склонная к самопожертвованию,— одержимая роковой манией нежной силою своей любви спасти и вернуть к нормальной жизни какого-нибудь алкоголика, любителя азартных игр или преступника и вплоть до самого печального финала упрямо продолжает в том же духе: в ответ на ничуть не меняющееся поведение избранника она с не меньшим постоянством одаривает его все новыми и новыми порциями преданности и готовности прийти на помощь. Как неиссякаемый источник страданий этот тип отношений можно считать почти совершенным, ибо здесь партнеры, на редкость удачно дополняя друг друга, способны добиться результатов, о которых невозможно мечтать в иных, менее неблагоприятных ситуациях. Для того чтобы принести себя в жертву, такой женщине совершенно необходим партнер слабохарактерный, непрерывно попадающий в какие-то сложные переделки, ибо в жизни нормального, уравновешенного и умеющего разумно организовать свой быт человека не окажется ни места, ни надобности в ее любви, а следовательно, и в ней самой. Избранник же ее со своей стороны тоже не меньше нуждается в ее постоянной и беззаветной готовности прийти к нему на помощь, ибо такой альтруизм дает ему возможность плавно продолжать свое шествие от одной неудачи к другой. Окажись рядом с ним сторонница равноправия, считающая, что давать и получать взамен должны одинаковым образом обе стороны, она бы, конечно, быстро одумалась и вышла из игры — в том случае, если у нее вообще хватило глупости вступить в подобные отношения. Отсюда наш рецепт: ищите себе партнера, который, будучи таким, каков он есть, позволяет вам стать такими, какими вы хотели бы себя видеть,— но и здесь тоже остерегайтесь достигнуть желанной цели!

В теории коммуникаций этот тип взаимоотношений известен под названием «тайный сговор». Речь идет о некоем весьма тонком, часто и неосознанном соглашении, пожалуй, даже сделке quid pro quo (* Quid pro quo (лат.) — услуга за услугу.— Прим. пер.) , в соответствии с которой между партнерами устанавливается определенный тип взаимоотношений, регулируемый следующим условием: я позволяю партнеру стимулировать, поддерживать и укреплять во мне те черты характера и манеру поведения, которые соответствуют тому, каким я себя вижу и каким бы хотел видеть. Непосвященный читатель, лишь приступающий к овладению этой нелегкой наукой, может по наивности задать вопрос: за каким дьяволом здесь вообще нужен партнер? Ответ предельно прост: только представьте себе на минутку мать без ребенка, врача без больных или главу государства, у которого нет государства. Все эти люди стали бы не более чем тенями, так сказать, несостоявшимися человеческими существами. Сделать нас «реальными» личностями может только партнер, безукоризненно исполняющий ту роль, которая от него требуется; без него — или без нее — мы вынуждены полагаться лишь на свои собственные грезы, а они, как известно, весьма далеки от реальности. Но почему, спросите вы, кто-то должен по собственному желанию играть для меня ту или иную заданную роль? На то есть две возможные причины.

1. Роль, которую партнер должен играть, дабы дать мне возможность почувствовать себя «реальным», может совпадать с той ролью, которую он хочет исполнять, дабы осуществить свою собственную «реальность». Первое впечатление, что все складывается самым наилучшим образом и к полному взаимному удовольствию обоих партнеров, не так ли? Но если и вправду так, какое отношение все это может иметь к теме нашего разговора? А вот какое. Заметьте себе, пожалуйста, что идеальные, совершенные отношения между людьми могут оставаться таковыми и впредь в том и только в том случае, если они не претерпевают со временем ни малейших, даже самых незначительных изменений. Но на самом-то деле время идет, дети имеют несносную привычку расти и взрослеть, больные склонны рано или поздно выздоравливать — и вот уже восторги первых дней сменяются признаками разочарования, и вы начинаете делать безнадежные попытки помешать партнеру выскользнуть из пут, которые становятся для него все более и более невыносимыми. Позволю себе снова процитировать Сартра:

«Когда я пытаюсь освободиться от влияния другого человека, тот тоже делает попытку освободиться от моего влияния; когда я стремлюсь поработить другого, он стремится поработить меня. Здесь никоим образом нельзя говорить о каких-то односторонних отношениях с некоей вещью в себе, эти отношения обоюдны и переменчивы»*.

Поскольку в любом «тайном сговоре», молчаливом соглашении предполагается, что другой по своему собственному желанию и выбору должен в точности соответствовать той роли, которая ему отводится, то в конце концов совершенно неизбежен уже описанный нами выше парадокс под названием «Будь самим собой! Веди себя непосредственно!». (* Sartre, Jean-Paul. Being and Nothingness (translated by Hazel E. Barnes). Washington Square Press, New York, 1966, pp. 474—475. )

2. Неотвратимость рокового исхода станет еще более очевидной, если мы рассмотрим вторую причину, по которой партнер может по собственному желанию взять на себя дополняющую роль и таким образом дать нам возможность в полной мере реализовать себя как личность, ощутить свою собственную «реальность». Эта причина связана с адекватным вознаграждением за оказанные услуги. Здесь немедленно приходит в голову пример проституции. Клиенту всегда хочется, чтобы дама отдавалась ему не просто ради денег, но и потому, что ей это «действительно» доставляет удовольствие. (Заметьте, с каким завидным постоянством перед нами вновь и вновь возникает эта замечательная, поистине магическая, концепция «реальности», «действительности».) Неудивительно, что только по-настоящему одаренным куртизанкам на деле удается пробудить и до конца сохранить эту зыбкую иллюзию. Что же касается менее талантливых представительниц этого древнего ремесла, то именно здесь-то и лежит первопричина, исходная точка последующего разочарования клиента. Но не будем, однако, ограничивать наши рассуждения проституцией в самом узком смысле этого слова; ведь, похоже, что разочарование неизменно возникает всякий раз, когда покой взаимоотношений, построенных на некоем молчаливом соглашении, «тайном сговоре», оказывается нарушен какими-то ожиданиями или требованиями партнеров. Ведь говорят же, что настоящий садист — это тот, кто отказывается помучить мазохиста. Проблема многих гомосексуальных связей заключается как раз именно в том, что один из партнеров рассчитывает добиться близости с настоящим, всамделешним, «реальным» мужчиной, тот же, как правило, либо сам оказывается гомосексуалистом, либо попросту не проявляет никакого интереса к развитию подобных отношений.

Чрезвычайно живую картину мира, построенного на таких вот молчаливых соглашениях и дополняющих ролях, дает в своей пьесе «Балкон» Жан Женэ. В суперборделе мадам Ирмы проститутки не только потрафляют любым сексуальным фантазиям клиентов, но и исполняют для них — за плату, разумеется — любую дополняющую роль, в которой те нуждаются для реализации своих сокровенных грез. В одной из сцен мадам Ирма проводит «инвентаризацию» своих клиентов: среди них оказывается два короля Франции, для которых были проведены по всей форме церемонии коронации и прочие пышные празднества; один адмирал, храбро стоявший на мостике тонущего судна; епископ, пребывающий в состоянии непрерывного религиозного экстаза; судья, допрашивающий вора; генерал верхом на боевом коне и многие-многие другие персонажи. (Напомним, что все это происходит в самый разгар революции, когда северная часть города уже находится в руках повстанцев.) Но даже та великолепная организация, которой удалось добиться в своем заведении мадам Ирме, не в состоянии полностью застраховать клиентов от неизбежных в таком тонком деле срывов и разочарований. Как легко догадаться, клиентам оказывалось не так-то просто освободиться — будь то бессознательно или специальным усилием воли — от мысли, что они сами оплачивают все эти шарады. Другая досадная помеха проистекала из того факта, что наемные партнерши не всегда могли — или же попросту не слишком старались — подыграть партнеру, то есть исполнять свои роли в точности так, как это было необходимо ему для воссоздания своей вожделенной «реальности». Возьмем к примеру следующий диалог между «судьей» и «воровкой».

«СУДЬЯ: Мое существование как судьи есть эманация твоего существования как воровки. Стоит тебе отказаться... нет-нет, не вздумай и вправду!., так вот, стоит тебе отказаться быть тем, кто ты есть — то есть, тем, что ты есть, а значит, и тем, кто ты есть,— и я перестаю существовать... исчезаю, испаряюсь. Лопаюсь, как мыльный пузырь. Превращаюсь в дым. В ничто. Отсюда следует, что источник добродетели... Ах, о чем это я? К чему все это? Ты ведь не откажешься, не правда ли? Ты не откажешься быть воровкой? Это было бы очень дурно с твоей стороны. Я бы сказал, даже преступно. Ведь тогда ты сделаешь невозможным и мое существование! (С мольбой в голосе.) Скажи же мне, малышка, скажи, любимая, ты ведь не откажешься?

ВОРОВКА: (С кокетством.) Кто знает?

СУДЬЯ: Что? Что ты такое сказала? Я не ослышался? Ты действительно могла бы отказаться? Тогда говори, где это произошло. И напомни мне еще раз, что ты стащила.

ВОРОВКА: (Резко и сухо, слегка приподнимаясь со стула.) Ни за что!

СУДЬЯ: Ну скажи где! Не будь же такой жестокой...

ВОРОВКА: Пожалуйста, перестаньте мне тыкать!

СУДЬЯ: Ах! Мадмуазель... Мадам! Прошу вас! (Падает на колени.) Видите, я вас просто умоляю! Вы только подумайте, в какое унизительное положение вы меня ставите — добиваться, чтобы тебе дали возможность быть судьей! Только представьте, что бы с нами было, если бы на свете не осталось ни одного судьи, этак можно дойти до того, что исчезнут и все воры».

В конце пьесы мадам Ирма, вконец утомленная после многотрудной ночи, обращается к зрителям со следующими словами: «Ну, а теперь вам пора расходиться по домам; можете не сомневаться, что там вас ждет ничуть не меньше фальши, чем у нас...»* И она гасит свет. Где-то совсем рядом раздается угрожающая пулеметная стрельба. (* Genet, Jean. The Balcony (translated by Bernard Frechtman). Grove Press, New York, 1966, pp. 14—15.)