Экслайн Вирджиния

Игровая терапия в действии (Дибс в поиске себя)

Virginia M.Axline "Dibs in search the self"

(Книга из библиотеки неПУТЬёвого сайта Вишнякова Андрея  - http://ki-moscow.narod.ru)

Глава 1

Настало время ленча, время идти домой. Вокруг с шумом бегали дети, бездельничая в ожидании, когда их оденут. Но только не Дибс. О сидел в углу, повернувшись ко всем спиной, опустив голову и прижав перекрещенные руки к груди, не обращая внимания на царившую вокруг суматоху. Воспитатели ждали. Он всегда вел себя так, когда приходило время идти домой. Мисс Джейн и Хедда помогали другим детям одеться: тайком наблюдали за Дибсом.

Родители забирали своих детей домой, и школа постепенно пустела. Оставшись наедине с Дибсом, воспитатели обменялись взглядами — он по прежнему сидел у стены.

—  Повернись, — сказала мисс Джейн и тихо вышла из комнаты.

—  Ну, давай, Дибс. Пора идти домой. Пора обедать, — спокойным голосом начала Хедда.

Дибс не шелохнулся. Его сопротивление было напряженным и упорным.

— Я помогу тебе надеть пальто, — сказала Хедда, приближаясь к нему. Он даже не посмотрел в ее сторону и лишь сильнее прижался к стене, обхватив голову руками.

— Дибс, ну, пожалуйста. Скоро придет твоя мама.

Она всегда приходила поздно, надеясь, что к моменту ее прихода возня с одеванием будет уже закончена и Дибс спокойно отправится с ней домой.

Хедда приблизилась к Дибсу, наклонилась и ласково прикоснулась к его плечу.

—  Давай, Дибс, — сказала она нежно, — ты же знаешь, пора идти домой.

Дибс как дикий зверек набросился на Хедду и попытался ударить ее своими маленькими кулачками. Он кричал и старался ее укусить.

—  Не пойду домой! Не хочу! Не хочу! — То же самое повторялось каждый день.

— Я знаю, — сказала Хедда, — но ты должен идти домой обедать. Ты ведь хочешь вырасти большим и сильным?..

Внезапно Дибс сдался. Он перестал сопротивляться Хедде и позволил ей натянуть на себя пальто и застегнуть его на все пуговицы.

— Ты вернешься сюда завтра, — ласково сказала Хедда.

Когда мать наконец приходила за Дибсом он уже затихал, и лицо его принимало безразличное выражение, только в глазах ещё стояли слезы.

Но иногда сражение длилось значительно дольше и не заканчивалось к приходу матери В этом случае мать присылала шофера, чтобы он забрал Дибса. Это был очень высокий и сильный мужчина. Он входил, брал мальчика на руки и нес его к машине, не произнося ни слова. Дибс кусался и колотил его но иногда он вдруг затихал и переставал сопротивляться, как будто признавал свое поражение. Мужчина никогда не разговаривал с Дибсом. Казалось, что ему безразлично дерется ли Дибс или же ведет себя тихо и спокойно.

Дибс находился в этой частной школе уж почти два года. Воспитатели пытались установить с ним хорошие взаимоотношения найти к нему подход. Но у них ничего не получалось. Дибс как будто отгородился от людей, так, по крайней мере, считала Хедда

Правда, кое-что за это время все-таки изменилось. Когда он только пришел в школу, он не разговаривал и не покидал своего стула. Безмолвный и неподвижный — он мог просидеть так целое утро. Несколько недель спустя он стал отходить от стула и ползать по комнате, изучая предметы, окружающие его. Когда кто-нибудь приближался к нему, он свертывался на полу комочком и не двигался. Он никогда не смотрел человеку прямо в глаза и никогда не отвечал, если кто-то заговаривал с ним.

Посещаемость у Дибса была отличная. Каждый день мать привозила его на машине. Она вводила его, мрачного и притихшего, в здание школы, или шофер вносил его на руках и опускал на землю только перед самой дверью. Мальчик никогда не кричал и не плакал по дороге в школу. Но, оказавшись перед дверью, он замирал и начинал хныкать, ожидая, пока кто-нибудь придет за ним и отведет в класс. Если он был одет в пальто, то никогда не делал попыток самостоятельно раздеться. Одна из воспитательниц встречала его, снимала с него верхнюю одежду, и он оставался один. Другие дети вскоре начинали деловито возиться небольшими группами или заниматься индивидуально. Дибс же проводил все свое время, ползая вдоль стен, прячась под столами или за пианино и часами разглядывая книги.

В поведении Дибса было нечто такое, что мешало воспитателям применить к нему стандартную мерку, определить его простыми и привычными словами. Его поведение было таким разным. Иногда он вел себя как умственно отсталый. Но бывали моменты, когда он мог быстро и аккуратно делать что-нибудь, что указывало на достаточно высокий уровень интеллекта. Но, если он замечал, что кто-то наблюдает за ним, он тут же погружался в себя. Большую часть времени он ползал вдоль комнаты, прятался под столами, покачивался из стороны в сторону, сосал большой палец, а если кто-то из детей или воспитателей пытался вовлечь его в игру, он ложился на пол и переставал двигаться. Должно быть, он был очень одинок в этом мире, казавшемся ему холодным и неприветливым.

Когда кто-либо пытался заставить его делать то, чего он не хотел, или приходило время идти домой, у него начинались характерные истерики. Воспитатели решили, что будут стараться вовлекать его в совместные игры с другими детьми, но никогда не заставлять его делать что-нибудь, за исключением тех моментов, когда это действительно необходимо.

Они предлагали ему книги, игрушки, конструктор — все, что могло бы заинтересовать ребенка. Он ничего не брал из рук. Но если предмет лежал на столе или на полу рядом с ним, то вскоре он подползал к нему и начинал осторожно исследовать. Особенно его интересовали книги. Он всегда внимательно и подолгу изучает каждую страницу, «как будто умеет читать», как говорит Хедда.

Иногда воспитатели сидели рядом с ним и читали сказки или говорили о чем-нибудь, в то время как Дибс лежал на полу лицом вниз, никогда не уползая, но и не поднимая взгляд и не проявляя ни малейшего интереса. Мисс Джейн часто проводила время с Дибсом подобным образом. Она рассказывала ему о разных вещах, которые держала в руках, и объясняла, как они действуют. Однажды она принесла магнит и показала, как он притягивает металлические предметы. В другой раз она предложила ему потрогать камень. Она рассказывала обо всем понемногу в надежде зажечь искру интереса в этом ребенке. Она говорила, что иногда чувствовала себя глупо — как будто разговаривала сама с собой, но что-то в безмолвной неподвижности Дибса подсказывало ей, что он ее слушает. И она часто спрашивала себя — что же она упускает в общении с ним?

Воспитатели были совершенно озадачены поведением Дибса. Школьный психолог обследовал его и пытался несколько раз протестировать, но Дибс оказался не готов к тестированию. Школьный педиатр тоже осмотрел его несколько раз и в отчаянии опустил руки. Дибс волновался при виде людей в белых халатах и не подпускал их к себе. Он прижимался спиной к стене и выставлял руки так, словно показывал, что готов сопротивляться и будет драться, если кто-либо попытается приблизиться.

— Он странный, — сказал о нем педиатр. — Кто знает? Умственная отсталость? Психотик? Повреждение мозга? Едва ли кто-то сможет подойти к нему настолько близко, чтобы определить, отчего у него тик.

Это была престижная частная школа для детей от трех до семи лет, не предназначенная для умственно отсталых или имеющих  эмоциональные расстройства детей. Она располагалась в красивом старинном особняке на Ист Сайд, и обычно в нее обращались родители одаренных и общительных детей.

Мать Дибса уговорила директора школы принять ребенка, употребив все свое влияние на попечительский совет. Дядя Дибса пообещал крупное вознаграждение школе, и благодаря такому давлению мальчик был принят в группу детского сада.

Воспитатели неоднократно пытались убедить мать Дибса в том, что он нуждается в профессиональной помощи. Однако ее ответ был всегда одинаков: «Дайте ему больше времени».

Прошло почти два года, и, хотя наметилось некоторое улучшение, воспитатели понимали, что этого недостаточно. Они только надеялись, что однажды он выйдет из своей раковины и научится доверять окружающему миру. Они часто обсуждали Дибса — не было дня, чтобы они не говорили о нем, — но эти разговоры всегда расстраивали их, так как они понимали, что не знают, как ему помочь. И вообще, ему всего пять лет. Может ли он осознавать то, что происходит вокруг него? Почему он держит все в себе? Он так внимательно рассматривает книги, что можно подумать, он умеет их читать. Но это же смешно, говорили они себе. Как ребенок может читать, если он не умеет выражать свои мысли вслух? Может, он умственно отсталый? Его поведение не подтверждало подобных подозрений. Живет ли он в мире собственных переживаний? Может, он аутист? Выйдет ли он на контакт с окружающим миром? Скорее всего, его внутренний мир был травмирован реальностью, не приносившей ничего, кроме боли. Кто знал, возможно, этот мир казался ему ареной для борьбы, выходя на которую, человек испытывает невыносимые страдания.

(Книга из библиотеки неПУТЬёвого сайта Вишнякова Андрея  - http://ki-moscow.narod.ru)

Отец Дибса был известным ученым, блестящим ученым, как сказали бы те, кто его знал. Но в школу он не заходил ни разу. Младшая сестра Дибса не посещала эту школу, но ее мать убеждала всех, что Дороти очень одаренный и замечательный ребенок. Однажды Хедда встретила Дороти вместе с матерью в Центральном парке. Дибса не было с ними. Хедда сказала другим воспитателям, что, по ее мнению, «замечательная Дороти» всего лишь избалованный ребенок. Хедда очень симпатизировала Дибсу и поэтому несколько предвзято оценивала его сестру. Она верила в Дибса и надеялась, что однажды он выйдет на свободу из своего заключения: страх и отчаяние покинут его.

В конце концов было решено, что надо что-то делать с Дибсом. Некоторые родители и раньше жаловались на его присутствие в школе, но после того, как он поцарапал и покусал некоторых детей, эти жалобы участились.

В этот период меня пригласили в школу на заседание, посвященное проблеме Дибса. Я — клинический психолог и специализируюсь на работе с детьми и их родителями. Впервые я услышала о Дибсе на этой встрече, и все, что я описала в этой главе, написано со слов воспитателей, школьного психолога и педиатра. Они предложили мне встретиться с Дибсом и его матерью, и потом высказать свое мнение администрации до того, как будет принято окончательное решение — исключать его из школы как не поддающегося воспитанию или разрешить ему остаться.

Я с интересом слушала все замечания и была поражена тем действием, которое оказывал Дибс на этих людей. Они были удручены и расстроены его необычным поведением: он держался так, как будто бросал им вызов. Он противостоял всему миру и отвергал тех, кто пытался стать ему ближе. Его боль стала болью этих людей, которые чувствовали пустынный холод одиночества, царивший в его душе.

— Я встречалась с его матерью на прошлой неделе, — обратилась ко мне мисс Джейн, — я сказала, что нам, возможно, придется исключить его из школы, потому что мы делали все, чтобы помочь ему, но нашей помощи недостаточно. Она очень расстроилась, но согласилась, чтобы мы пригласили консультанта и еще раз попытались понять, что происходит с ребенком. Я рассказала ей о вас, и мы договорились, что она встретится с вами в школе, ответит на ваши вопросы и вы сможете осмотреть Дибса. Она еще сказала, что она и ее муж принимают тот факт, что их ребенок, возможно, умственно отсталый или имеет повреждение мозга. Поэтому попросила нас порекомендовать ей хорошую частную школу для умственно отсталых детей, где ему смогут обеспечить надлежащий уход.

Такие рассуждения крайне не понравились Хедде, и она взорвалась:

—  Она скорее поверит, что он умственно отсталый, чем признает, что ему не хватает тепла и любви, и, может быть, именно она ответственна за это!

— Нам трудно быть объективными по отношению к нему, — сказала мисс Джейн. — Я думаю, это объясняется тем, что мы заботились о нем так долго и так много сделали, чтобы добиться того небольшого прогресса, которого он достиг. Мы не можем отвернуться от него, но и защитить его не можем. Мы не способны говорить о Дибсе, не принимая во внимание нашего теплого отношения к нему. Мы даже не уверены, что наше отношение к его родителям оправдано.

— Я убеждена, что он на грани, — сказала Хедда, — и не думаю, что он сможет продержаться так слишком долго.

В этом ребенке было что-то, что привлекало их и пробуждало неподдельный интерес. Я ощущала воздействие его личности. Я видела, как они сочувствуют этому ребенку. Для меня вдруг стала очевидной ограниченность наших возможностей при описании индивидуальности, которая не умещается в привычные и короткие фразы. Я оценила уважительное отношение к этому ребенку, которым была пронизана вся встреча.

Было решено, что я проведу с Дибсом серию сеансов игровой терапии, — конечно, если его родители дадут свое согласие. Мы не знали тогда, что эта история с Дибсом будет иметь продолжение.