Глава 15. УЧИТЕЛЬ ДАЛАЙ-ЛАМЫ
После съемок в Норбулингка меня, спокойно возвращавшегося домой верхом на лошади, догнал недалеко от Лхасы довольно возбужденный солдат-телохранитель и сообщил: его послали за мной, мне надлежит срочно скакать в Летний сад. Я сразу подумал — что-то случилось с кинопроектором, и даже не мог предположить истинной причины вызова. Но повиновался немедленно и вскоре вернулся в Норбулингка. У желтых ворот топтались пара монахов. Завидев меня, они дали сигнал поторопиться. Едва спешившись, я тут же отправился с ними во Внутренний сад. Там ждал Лобсанг Самтен. Он что-то прошептал мне на ухо и сунул в руки белый шарф. Не оставалось никаких сомнений: далай-лама, вопреки всем условностям, хочет лично встретиться со мной.
Я направился прямиком к кинотеатру. Как только подошел, дверь открылась изнутри, и перед моим взором предстал сам Живой Будда. Преодолев смущение, я низко поклонился и передал ему шарф. Он взял его левой рукой, а правой благословил меня. Это мало походило на церемониальное наложение рук, скорее на импульсивный порыв мальчика, наконец получившего желаемое. В театре, низко опустив головы, нас ждали три настоятеля-учителя его святейшества. Я хорошо их знал и заметил, как холодно ответили они на мои приветствия. Естественно, им не нравилось мое появление в их владениях, но они не отваживались открыто воспротивиться приказу далай-ламы.
Молодой правитель держался очень сердечно. Его лицо светилось улыбкой, когда он расспрашивал меня. Бог-Король вел себя как человек, которому в течение многих лет приходилось самостоятельно решать множество проблем. А теперь, найдя собеседника, он хотел получить ответы разом на все свои вопросы. Не дав мне времени подумать, мальчик поспешно указал на проектор, торопясь наконец посмотреть давно ожидаемый фильм: документальную ленту о капитуляции Японии. Далай-лама подошел к аппарату вместе со мной, а настоятелей оставил в зале изображать аудиторию.
Вероятно, я довольно долго и неуклюже возился с проектором. Живой Будда нетерпеливо оттолкнул меня в сторону и занялся фильмом сам, показав себя весьма опытным киномехаником. Потом он рассказал мне, что всю зиму учился обращаться с аппаратурой, разбирая ее на части и снова собирая. Тогда я впервые понял: Бог-Король всегда пытался добраться до сути вещей, не воспринимая их как данное. Поэтому впоследствии, подобно хорошим отцам, старающимся завоевать уважение сыновей, я проводил вечера, восстанавливая в памяти полузабытые вещи или разбираясь в новых проблемах, и тщательно, с научным обоснованием, готовил ответы на различные вопросы, понимая, мои ответы лягут в основу представлений Живого Будды о западном мире.
С первой встречи меня поразили способности далай-ламы разбираться в технике. Удивительно: четырнадцатилетний мальчик без посторонней помощи разбирал и собирал кинопроектор, не имея возможности даже прочитать английскую инструкцию! Когда начался просмотр, Бог-Король очень обрадовался и похвалил меня за проделанную работу. Мы сидели вдвоем в проекторной комнате и смотрели кино через маленькие окошки. Фильм сильно понравился монарху, и он, как возбужденный ребенок, радостно хлопнул меня по плечу. Впервые в жизни оказавшись наедине с белым человеком, юноша не выказывал ни тени смущения. Вставляя новую катушку пленки, он сунул мне в руки микрофон и попросил прокомментировать фильм, а сам вглядывался через маленькие окошки в залитый электрическим светом зал, где на коврах сидели его учителя. Я заметил, с каким любопытством далай-лама наблюдал за выражением лиц благопристойных настоятелей, вдруг услышавших из громкоговорителя человеческий голос. Не желая разочаровывать парня, я предложил почтеннейшей публике оставаться на местах и посмотреть новый фильм с интересными сценами из тибетской жизни. Мальчишка радостно засмеялся, заметив испуг и удивление на лицах монахов. Такие легкие и неподобострастные интонации, как у меня, никогда не звучали в присутствии Божественного правителя, чьи глаза искрились от удовольствия, доставляемого ему ситуацией.
Юноша попросил меня зарядить пленку, отснятую в Лхасе, пока сам возился с выключателями. Мне тоже было любопытно увидеть первый полнометражный фильм, отснятый мною. Специалист, конечно, нашел бы в нем множество недостатков, но нам он показался вполне удовлетворительным. Мелькали кадры «маленького» праздника Нового года. Даже настоятели стряхнули свою официальную напыщенность, увидев самих себя на мигающем экране. Когда же в кадре появился министр, уснувший на церемонии, зал разразился бурным смехом. В нем не слышалось ничего угрожающего, поскольку каждому из троих монахов иногда приходилось бороться со сном во время бесконечных празднеств. Позже высший класс прослышал-таки об описанном эпизоде, и с тех пор, где бы я ни появлялся с камерой, все сидели прямо и позировали перед аппаратом.
Сам далай-лама получал большее удовольствие от фильмов, чем кто-либо другой. Обычно замедленные движения Живого Будды становились оживленнее, и он с энтузиазмом комментировал каждую ленту. Потом я попросил его поставить картину, отснятую им самим, но он скромно заявил, что не осмеливается демонстрировать свои детские опыты после увиденного сейчас на экране. Однако мне очень хотелось узнать, какие объекты для съемок выбрал монарх, и я все же уговорил его посмотреть пленку. Конечно, парню недоставало опыта. Бегущую панораму Лхасы он снял слишком быстро. Изображения знатных всадников и караванов, проходящих через Шо, оказались недостаточно освещенными. Крупный план повара свидетельствовал: далай-ламе нравятся кинопортреты. Продемонстрированный мне фильм был первой попыткой юноши отснять кино без какой-либо помощи или инструкции. Когда лента закончилась, он попросил меня объявить через микрофон о завершении сеанса. Затем, открыв дверь в кинозал, Бог-Король отпустил настоятелей, дополнив слова красноречивым жестом руки. Я вновь убедился: передо мной не марионетка, а сильная личность, способная диктовать свою волю другим.
Оставшись одни, мы убрали фильмы и накрыли проектор желтым покрывалом. Потом уселись на роскошный ковер в просмотровом зале. В окно светило яркое солнце. К счастью, я уже давно научился сидеть скрестив ноги: среди мебели далай-ламы не встречались стулья и подушки. Сначала я думал отказаться от его приглашения сесть, ведь даже министры не сидели в присутствии монарха ,но он попросту взял меня за рукав и усадил рядом с собой, положив тем самым конец всем сомнениям.
Юноша сообщил мне, что уже давно планировал нашу встречу. Благодаря ей ему представлялась единственная возможность познакомиться с внешним миром. Он предвидел возражения регента, но решил сделать по-своему и успел обдумать ответы на предполагаемые возможные выступления оппозиции. Намереваясь выйти далеко за пределы чисто религиозных представлений об окружающем, далай-лама видел только меня в роли своего помощника. Он и не подозревал о моем дипломе учителя, но, похоже, это для него значения не имело. Юноша спросил, сколько мне лет, и удивился ответу: тридцать семь. Подобно многим тибетцам, монарх считал мои «желтые» волосы свидетельством преклонного возраста. Изучая мое лицо с детским любопытством, Живой Будда пошутил по поводу моего длинного носа. Нормальный по нашим меркам, мой нос часто привлекал к себе внимание курносых монголов. Тут далай-лама заметил волосы у меня на руках и, широко улыбаясь, заявил: «Генрих, ты волосат, как обезьяна». Но я знал легенду о происхождении тибетцев от соития их бога Ченрези с женщиной-демоном. Перед совокуплением Ченрези превратился в обезьяну, а поскольку далай-лама являлся одной из реинкарнаций этого бога, я счел сравнение меня с обезьяной комплиментом.
После подобного обмена любезностями наша беседа потекла свободно, без какого-либо стеснения. Теперь я полностью ощутил привлекательность личности юноши, о чем прежде только догадывался. Далай-лама отличался довольно хрупкой комплекцией. Глаза монарха, чуть более узкие, чем у европейцев, выразительно сияли. Щеки пылали от возбуждения. Немного оттопыренные уши являлись характерной чертой бога Будды, и, как я потом узнал, стали одной из примет, по которой в далай-ламе признали реинкарнированного. Прическу он носил длиннее типичной тибетской, но, возможно, просто для защиты от холода Поталы. Высоковатый для своего возраста, Бог-Король с годами обещал превратиться в весьма стройного мужчину, унаследовав прекрасную фигуру от родителей. К сожалению, длительное пребывание в скрюченном положении во время ученых занятий подпортило осанку Живого Будды. Свои красивые руки с длинными аристократическими пальцами он обычно складывал определенным образом, демонстрируя миролюбие. Мальчик часто с интересом следил за моей жестикуляцией при разговоре. Она противоречила духу тибетцев, достойными позами олицетворявших спокойствие Азии. Одевался далай-лама всегда одинаково: в простую красную монашескую робу, предписанную когда-то Буддой.
Время летело быстро. Казалось, словно где-то прорвало дамбу, и на меня обрушился мощный и непрерывный поток вопросов. Я с удивлением отметил, как много отрывочных знаний накопил мой собеседник, читая книги и газеты. Он перевел на тибетский язык английский семитомник о Второй мировой войне, умел различать типы самолетов, автомобилей и танков, знал имена Черчилля, Эйзенхауэра и Молотова, но зачастую не понимал взаимосвязей между ними и не имел рядом человека, способного что-либо разъяснить. Теперь, задавая мне все мучившие его годами вопросы, он был счастлив.
Примерно в три часа появившийся Супон Кен-по сообщил: пора обедать. В функции этого настоятеля входило следить за физическим состоянием далай-ламы. Я собрался уходить, но Бог-Король усадил меня обратно и приказал Кенпо зайти позже. Потом скромно достал тетрадь с различными рисунками на обложке и попросил меня посмотреть. Я с удивлением констатировал: он сделал транскрипции букв латинского алфавита! Какая инициатива и разносторонность! Напряженные религиозные занятия, изучение сложной механической аппаратуры и теперь современные языки! Юноша настойчиво просил меня незамедлительно начать обучать его английскому, транскрибируя произношение элегантными тибетскими значками. Примерно через час снова появился Супон Кенпо и теперь уже твердо напомнил своему хозяину о необходимости поесть. Мне он тоже предложил тарелку с пирожками, белым хлебом и козьим сыром. Когда же я скромно отказался, Супон завернул угощение в белую салфетку и дал мне его с собой.
Однако далай-лама еще не хотел заканчивать беседу: он умолял Кемпо подождать еще немного. Настоятель кивнул и с улыбкой удалился. Мне показалось, он любил мальчика как родной отец. Этот седовласый старец выполнял те же функции при тринадцатом далай-ламе и до сих пор находился на службе. Видимо, он зарекомендовал себя исключительно верным человеком, ведь в Тибете при смене хозяина менялись все слуги.
Прощаясь, далай-лама пригласил меня посетить его семью, летом жившую в Норбулингка, и подождать в их доме, пока он пошлет за мной. При расставании юноша потряс мне руку — по-европейски, возможно, впервые в жизни.
У меня в голове не укладывалось: я провел пять часов в обществе Бога-Короля земли лам! Садовник запер за мной ворота, а охранник, уже не раз сменившийся с момента моего прибытия, с некоторым удивлением салютовал оружием. Я медленно возвращался верхом в Лхасу, и только белый сверток с пирожками свидетельствовал: случившееся не приснилось мне. Но даже друзья мои вряд ли поверили бы в происшедшее...
Естественно, я гордился своими новыми обязанностями. Обучать наукам западного мира умного парня, правителя страны, по размерам равной Франции, Испании и Германии, вместе взятыми, представлялась интереснейшей задачей, если не сказать больше.
Тем же вечером я прочитал описания конструкций реактивных самолетов — о них спрашивал мой ученик, а ответов я дать не мог и пообещал удовлетворить его любопытство при нашей следующей встрече.
Время шло. Я всегда тщательно готовился к нашим урокам, стремясь сделать обучение моего любознательного студента системным.
Его ненасытное любопытство часто ставило меня в трудное положение. Он порой интересовался совершенно неожиданными вещами, а я не всегда мог дать исчерпывающее объяснение. Например, при обсуждении атомной бомбы мне пришлось предварительно рассказать об элементарных частицах. Это привело к беседе о металлах, для определения которых в тибетском языке нет общего термина. Я подробно рассказал о них, вызвав тем самым массу других вопросов.
Моя жизнь в Лхасе вступила в новую фазу. Чувство неудовлетворенности исчезло. Я не забросил и свои прежние занятия: сбор новостей для министерства и составление карт. Дня не хватало: часто приходилось работать до поздней ночи. Времени для отдыха и удовольствий не оставалось. Мне надлежало являться по первому требованию далай-ламы. На приемах я теперь появлялся не утром, а только во второй половине дня. Но обделенным себя не чувствовал. В моей жизни наконец появилась цель! Часы, проведенные с учеником, духовно обогащали не только его, но и меня. Он рассказывал много интересного об истории Тибета и буддизме. Тут он являлся экспертом. Часами мы дискутировали на религиозные темы. Юноша весьма надеялся сделать меня буддистом и рассказывал о книгах, содержащих описания древних способов отделения души от тела. История Тибета изобиловала легендами о святых, чьи души самостоятельно действовали на расстоянии многих сотен миль от их физических тел. Далай-лама верил: исполняя предписанные ритуалы, он сможет, оставаясь в Лхасе, незримо присутствовать и влиять на события, например, в Самье. Набравшись достаточно опыта, мальчик собирался послать меня туда и давать мне указания из Лхасы. Помню, я со смехом ответил: «Ну хорошо, Кундун, если ты сможешь такое сотворить, я тоже стану буддистом».
К сожалению, мы так и не приступили к религиозному эксперименту. Начало нашей дружбы омрачила политическая напряженность. Тон пекинского радио становился все более вызывающим. Чан Кайши уединился со своим правительством на Формозе. В Лхасе Национальная ассамблея проводила одно заседание за другим. Формировались новые воинские подразделения. В Шо проводились парады и военные учения. Сам далай-лама освятил новые военные знамена.
Английский радист Фокс не успевал отдыхать: обучал тибетцев радиоделу. В каждом военном подразделении планировалось завести хоть один радиопередатчик.
Тибетская Национальная ассамблея, принимавшая все важные политические решения, состояла из пятидесяти гражданских и монастырских чиновников. Председательствовали четыре настоятеля из Дребунга, Сера и Гандена. При каждом находились монах и финансовый секретарь. Другие члены Национальной ассамблеи служили в различных правительственных органах. Ни один из четырех министров кабинета в ассамблею не входил. По конституции, кабинет собирался в соседней палате и просматривал все решения ассамблеи, но не имел права вето. Окончательное решение любого вопроса зависело от далай-ламы или, в случае его несовершеннолетия, от регента. Естественно, никому даже в голову не приходило обсуждать распоряжения, исходящие с самого верха.
Раньше ежегодно проводилась так называемая Великая национальная ассамблея. Она состояла из официальных лиц и представителей гильдий портных, каменщиков, ковроделов и т. д. Затем эти ежегодные форумы, собиравшие до пятисот человек, постепенно сошли на нет. Вся полнота власти сосредоточилась в руках регента.
В трудные времена люди часто обращались за помощью к Государственному оракулу. Его предсказания были туманны и не помогали поднять дух народа. Обычно он говорил: «Сильный враг угрожает нашей священной земле с севера и востока». Или: «Наша религия в опасности». Консультировал он тайно, но суть его предсказаний просачивалась сквозь стены и становилась достоянием народа, разлетаясь по окрестностям в виде слухов. Город, переполненный ими, гудел, словно улей: военная сила противника превозносилась до небес. Настал 'звездный час предсказателей будущего: каждого тибетца интересовала судьба страны и его собственная. Чаще обычного люди обращались за советом к богу, наблюдали за приметами, высматривая в любом событии хорошее или плохое предзнаменование. Дальновидные граждане заранее начали отсылать ценности на юг или в отдаленные поместья. Но в целом народ верил: боги помогут ему, а чудо убережет Тибет от войны.
Национальная ассамблея трезво оценивала ситуацию. До нее наконец дошло: изоляционизм — сам по себе большая угроза для страны. Настало время установить дипломатические отношения с другими государствами и известить их о стремлении Тибета оставаться независимым. Прежде Китай величал Тибет одной из своих провинций, и никто не возражал. Газеты и радио могли говорить о Тибете что заблагорассудится, а Лхаса молчала. Следуя политике полного нейтралитета, официальные лица отказывались вступать в диалог с окружающим миром. Теперь же все поняли опасность такого положения и значение пропаганды. Каждый день радио Лхасы вещало на тибетском, китайском и английском языках, давая оценку политической ситуации с точки зрения народа Тибета. Правительство направило делегации в Бэйпин, Дели, Вашингтон и Лондон. Их членами стали религиозные лидеры и знатная молодежь, владевшая английским. Однако им не удалось уехать дальше Индии из-за нерешительности лхасских чиновников и интриг великих держав.
Молодой далай-лама понимал сложность положения, но надеялся на мирный исход дела. При наших встречах я наблюдал, какой живой интерес молодой правитель проявлял к политическим событиям. Мы всегда беседовали наедине в нашем маленьком кинотеатре, и по некоторым незначительным деталям я догадался: он всегда с нетерпением ждал моего прихода. Иногда Кундун бежал через сад мне навстречу, счастливо улыбаясь и протягивая вперед руки. Он называл меня другом, а я, испытывая к юноше самые теплые чувства, всегда старался выказать ему уважение, подобающее будущему королю Тибета. Мы с ним изучали английский, географию и арифметику. Мне надлежало также следить за его кинотекой и рассказывать о событиях в мире. По собственной инициативе далай-лама повысил мой оклад. Хотя по конституции он еще не имел права отдавать приказы, ему стоило только выразить пожелание, и оно тотчас исполнялось.
Парень постоянно поражал меня своей жаждой познаний, неутомимостью и трудолюбием. Если в качестве домашнего задания я давал ему на перевод десять предложений, он обычно переводил двадцать. Подобно большинству тибетцев, Живой Будда быстро усваивал иностранные языки. Как правило, лхасские аристократы и бизнесмены владели монгольским, китайским, непальским и хинди. Далай-ламе трудно давался только звук «Ф», которого в тибетском нет. Поскольку я сам знал английский далеко не блестяще, мы слушали английские новости по радио, уделяя особое внимание сообщениям, медленно читаемым диктором.
Как-то раз мне рассказали о нескольких английских школьных учебниках, хранившихся в одном правительственном офисе в запечатанных коробках. Министерству только намекнули, и в тот же день книги отправились в Норбулингка. В кинотеатре мы устроили небольшую библиотеку. Мой ученик очень обрадовался находке. В Лхасе такое встречалось редко. Наблюдая за его рвением и жаждой знаний, я стыдился собственного отрочества.
Немало английских книг и карт осталось в наследство от тринадцатого далай-ламы. Выглядели они как новые. Очевидно, их никто никогда не читал. Предыдущий правитель многому научился в длительных путешествиях по Индии и Китаю, но знания о западном мире получил благодаря дружбе с сэром Чарльзом Беллом. Я уже слышал об этом англичанине и читал его книги, сидя в лагере. Белл весьма одобрял идею тибетской независимости. Работая дипкурьером в Сиккиме, Тибете и Бутане, он встретился с далай-ламой в Индии. Знакомство переросло в многолетнюю близкую дружбу. Белл, несомненно, стал первым белым человеком, установившим тесный контакт с далай-ламой.
Мой молодой ученик в силу своего положения еще не имел права путешествовать, но география вскоре стала его любимой дисциплиной. Я рисовал ему карты мира, Азии и Тибета. С помощью глобуса я объяснил Кундуну, почему радио Нью-Йорка объявляет о наступлении нового дня на семь часов позже лхасского. Вскоре Живой Будда имел представление обо всех странах мира и знал Кавказ не хуже Гималаев. Особо он гордился тем фактом, что высочайшая вершина мира находилась на границе его страны. Но, подобно многим тибетцам, удивлялся существованию стран, по площади превосходящих его королевство.
Нашим мирным занятиям тем летом помешало непредвиденное событие. 15 августа сильное землетрясение посеяло панику в Священном городе. Еще одно плохое предзнаменование! Люди едва оправились от испуга, вызванного прошлогодней кометой, висевшей в небе днем и ночью. Она походила на сверкающий лошадиный хвост. Старики помнили: после предыдущего появления кометы началась война с Китаем.
Землетрясение налетело внезапно, как порыв ветра. Дома в Лхасе дрожали, вдали послышалось около сорока глухих звуков — рвалась земная кора. На востоке в безоблачном небе появилось странное сияние. Земля сотрясалась в течение нескольких дней. Индийское радио сообщило о большом оползне в провинции Ассам на границе с Тибетом. Горы и долины сместились, а разлив Брахмапутры, чье русло засыпали обвалившиеся горы, стал причиной страшных разрушений. Только через несколько недель до Лхасы дошли сведения о размерах катастрофы в остальном Тибете. Эпицентр катаклизма, очевидно, находился в южной части страны. Сотни монахов и монахинь погибли под каменными развалинами монастырей. Часто некому даже было сообщить об этом ближайшему районному чиновнику. Башни трескались пополам. Из руин вздымались к небу остатки стен. Люди, словно схваченные злой рукой демона, исчезали в трещинах почвы.
Дурные приметы продолжали появляться повсюду. Матери рожали уродов. Однажды утром капитель с одной из каменных колони у основания Поталы нашли лежащей на земле в груде обломков. Напрасно правительство посылало монахов отгонять молитвами злых духов от тех мест, где происходили столь зловещие события: кошмар продолжался. А когда однажды из горгульи на соборе потекла вода, население Лхасы охватил ужас. Наверняка всем этим явлениям имелось разумное объяснение, но суеверия тибетцев — суть их национального характера. Конечно, плохие приметы деморализовывали народ, зато хорошие наполняли силой и уверенностью.
Далай-ламу подробно информировали о недобрых предзнаменованиях. Суеверный, как любой тибетец, он неизменно спрашивал мое мнение о происходящем. Темы для разговора не иссякали, и в урок мы не укладывались. Фактически Кун-дун проводил со мной все свое свободное время, и не многие догадывались, что юноша тратит его на дальнейшее образование. Он строго придерживался программы, жадно внимал мне, но, хотя и со скрытым огорчением, заканчивал занятия всегда вовремя: ведь учитель религиозных предметов обычно уже ждал его в соседнем павильоне.
Однажды мне представился случай понять, какое значение далай-лама придавал нашим занятиям. В тот день планировалось множество церемоний. Думая, что в Норбулингка меня уже не позовут, я решил прогуляться с друзьями по одному из холмов за городом, но попросил слугу подать мне сигнал зеркальцем, если далай-лама захочет меня видеть. В назначенный час я заметил сигнал и опрометью бросился обратно в Лхасу. Слуга уже ждал меня с оседланной лошадью, но я опоздал-таки на целых десять минут. Бог-Король выбежал мне навстречу и, взяв за обе руки, воскликнул: «Где ты был? Я так долго тебя ждал, Генрих!» Мне пришлось просить прощения. Зато я понял, как много для мальчика значили наши встречи.
В тот день его посещали мать и младший брат. Они посмотрели один из восьмидесяти фильмов далай-ламы. Мне было очень интересно наблюдать за общением матери и сына. Я знал: с момента признания в ребенке реинкарнированого Будды семья теряла права на него. Визит родственников считался официальным, по случаю которого они надевали лучшие одежды и украшения. Уходя, мать поклонилась сыну, а он возложил руку ей на голову в знак благословения. Этот жест служил доказательством весьма теплых взаимоотношений между ними, ибо Кундун благословил ее не официально — возложением обеих рук, как монахов или высоких чиновников, а словно бы интимно.
Когда мы занимались, нас редко беспокоили. Но вдруг вошел телохранитель. Огромный парень трижды бросился на землю перед своим королем, задержал дыхание, как полагалось по этикету, и передал важное письмо. Потом удалился из комнаты, пятясь назад, и тихо закрыл дверь за собой. Надо признаться, в подобные моменты я всегда смущался, осознавая, насколько грубо сам нарушаю протокол.
Упомянутое письмо прислал старший брат далай-ламы, настоятель монастыря Кумбум в китайской провинции Чингай. Красные уже хозяйничали там вовсю и надеялись склонить Живого Будду на свою сторону с помощью брата, Тагцела Римпоче. В письме сообщалось, что Тагцел направляется в Лхасу.
В тот же день я навестил семью далай-ламы. Его мать пожурила меня за сегодняшнее опоздание. Она любила сына и замечала, насколько нетерпеливо он обычно ожидает моего прихода. Я постарался оправдаться. Прощаясь, женщина наказала мне никогда не забывать о фактическом отсутствии у ее сына времени на удовольствия. Лично убедившись в огромном значении наших занятий для далай-ламы, она впоследствии решительно пресекала попытки монахов помешать моим встречам с юношей. Через несколько месяцев вся Лхаса знала, куда я скачу в полдень, и благоговейно провожала глазами.
Однажды за мной, проходившим через желтые ворота во Внутренний сад, наблюдал из своего маленького окошка далай-лама, и на нем были очки. Я удивился: раньше он их никогда не носил. В ответ на мой вопрос Кундун пожаловался па возникшие в последнее время трудности со зрением. Очки Богу-Королю достал брат через Индийское представительство. Возможно, юноша испортил глаза еще в детском возрасте, часами рассматривая Лхасу в телескоп. От постоянного чтения и занятий в полумраке Поталы зрение тоже не становилось лучше.
На сей раз поверх монашеской робы далай-лама надел красный жакет. Его он сам раскроил, чем очень гордился, однако пользовался обновой только во время отдыха. Главным ее достоинством были карманы. Они отсутствовали на любом тибетском костюме, но Живой Будда видел их в иллюстрированных журналах и на моих пиджаках. Карманы его очаровали, он понял, сколь они полезны, и вот обзавелся ими. Теперь, подобно каждому четырнадцатилетнему мальчишке, Бог-Король мог носить с собой перочинный нож, отвертку, сладости и прочее. Цветные карандаши и авторучки отныне тоже расположились в его карманах, и, несомненно, он был первым далай-ламой, получавшим удовольствие от подобных вещей.
Еще Кундун любил возиться со своей коллекцией наручных и настенных часов, некоторые из которых достались ему в наследство от тринадцатого далай-ламы. Особенно мой ученик любил «Омегу» с календарем, приобретенную им лично на собственные средства. До достижения совершеннолетия Живой Будда распоряжался только деньгами, оставленными у трона в качестве подношений. Потом сокровищницы Поталы и Драгоценного сада распахивались перед правителем Тибета, и он становился самым богатым человеком в мире.
Генрих Харрер "Семь лет в Тибете" |
|||||
|
Общество изучения Ки - Москва , основатель - Мастер Коити Тохэй (10-й дан Айкидо) Син Син Тойцу сайт http://ki-moscow.narod.ru объединения души и тела Ки-Айкидо, Ки-Класс - тренировки, обучение, занятия в Москве |
|||||
|
|
|||||
