ЛОМБСАНГ РАМПА

ТРЕТИЙ ГЛАЗ

Я ПРИМЕНЯЮ "ТРЕТИЙ ГЛАЗ"

Глава 14

Однажды утром, мирным утром, не сулившим никаких конфликтов, в тот момент, когда я размышлял, как бы мне провести полчаса, оставшихся до службы, меня разыскал лама Мингьяр Дондул.

Кошек мы держим не только за их красоту: они обеспечивают железную охрану драгоценных камней, скопившихся в большом количестве у ног священных статуй. Собаки — огромные бульдоги, способные опрокинуть человека и разодрать его в клочья, — стерегут дома. Однако собаку можно приручить, прикормить или обратить в бегство. Но не надейтесь на такое, если сторожит кошка. Нападение кошки может прервать только смерть. Кошки у нас сиамской породы. В жарких странах они почти белые или бежевые, но в Тибете, стране холодной, их цвет черный. Глаза у них голубые, а задние лапы намного длиннее передних, так что походка этих животных в своем роде уникальна. Длинный хвост напоминает кнут. Кроме того, ни у кого нет такого голоса: громкость и регистр просто невероятны.

Мы продолжали прогулку. Пройдя деревню Шо и мост Черепах, мы подошли к дому Доринг, китайской миссии. На ходу лама Мингьяр Дондуп говорил мне:

— Прибыла китайская делегация. Надо поглядеть на этих людей. Нам нужно знать, на кого они похожи и кого представляют.

Мое первое впечатление было неблагоприятным. Китайцы расхаживали по залам с вызывающим видом, кругом были навалены ящики, коробки. Кроме того, было столько оружия, что хватило бы для вооружения небольшой армии. Благодаря моему росту мне удалось незаметно приблизиться к открытому окну и наблюдать за ними довольно долго. Затем один из них поднял голову, заметил меня и завернул такое ругательство (чисто китайское), которое, если ему верить, не только ставило под сомнение честность всех моих предков, но и отказывало мне в будущем. Он стал искать, чем бы в меня запустить, но я исчез, прежде чем он смог выполнить свою угрозу.

Возвращаясь назад по дороге Линкор, я сказал учителю:

— Вы заметили, какие красные у них ауры? И как они размахивают кулаками?

Но лама Мингьяр Дондуп был так погружен в свои мысли, что едва ли меня слышал.

— Я долго думал о китайцах, — сказал он мне за ужином, — и хочу предложить Неоценимому использовать твой исключительный дар. Ты сможешь за ними понаблюдать, стоя за ширмой? Я ответил:

— Если вы считаете, что я смогу это сделать, то я. готов.

Но слова эти не убедили Далай-ламу, и он тут же возразил:

— Ты тот, кто обладает особым даром от рождения. Этот дар — наследие далекого прошлого, искусство предков. Ты отнюдь не начинающий в этом искусстве. Твой долг рассказать мне о том, что видел. Я тебя слушаю.

— Уважаемый Милосердный Заступник, у этих людей дьявольские намерения. Цвета их аур указывают на вероломство.

Говорил я недолго, но Далай-лама, казалось, услышал то, что ожидал услышать.

— Хорошо, — сказал он, — ты повторил то, что мне уже говорил Мингьяр. Завтра ты устроишься вот за этой ширмой и понаблюдаешь за китайцами во время приема. Нам следует знать их намерения. Теперь иди за ширму и попробуй спрятаться. Мы должны убедиться, что тебя не заметят.

Поскольку ширма не совсем меня скрывала, слуги слегка передвинули китайских львов, так, чтобы я совсем не был виден. Провели репетицию визита, вызванные для этого ламы играли роль китайской делегации. Они усиленно старались обнаружить мой тайник. Меня удивили мысли одного из них: — Если я его обнаружу, то продвинусь по службе! Но как ни старались, они меня не нашли: искали, да не там. Наконец Наимудрейший выразил свое удовлетворение и позвал меня. Некоторое время он меня инструктировал, затем сказал, чтобы мы пришли сюда завтра. Китайцы приехали в Лхасу с целью навязать нам свой договор. С этой мыслью мы ушли от Далай-ламы и с ней вернулись в Шакпори.

На следующий день к одиннадцати часам мы снова вошли во внутренний пояс Норбу Линга, проделав известный нам путь из Шакпори. Далай-лама встретил меня улыбкой и сказал что мне следует подкрепиться — к этому я всегда был готов! — перед тем как спрятаться. По его приказанию подали деликатесы — консервы из Индии. Я не знаю, как называются эти продукты, знаю только то, что с большим удовольствием сменил обычный рацион из тсампы, чая и репы. Подкрепившись основательно, я мог с большим энтузиазмом встретить сеанс неподвижности. Абсолютная неподвижность — неотъемлемое положение для размышлений. Для ламы застыть в неподвижности не составляло никакого труда. С ранних лет, а точнее — с семи, меня учили быть неподвижным на протяжении целых часов. С этой целью на голову устанавливают зажженную масляную лампу, и ты должен сидеть в позе лотоса до полного расхода масла, то есть около двенадцати часов. Так что трех-че-тырехчасовый сеанс не представлял никаких трудностей.

Далай-лама сидел на троне, возвышавшемся над полом на два метра, лицом ко мне, неподвижно, в позе лотоса. Я тоже сидел неподвижно. До слуха донеслись раскатистые крики и бесчисленные восклицания на китайском языке. Потом я узнал, что под одеждой китайцы прятали оружие, и стража, пропускавшая их во внутренние покои, заметив подозрительно оттопыривавшуюся одежду, заставила китайцев оставить оружие за порогом, из-за чего они и выражали бурное негодование. Наконец китайцев пропустили, и они стали приближаться в сопровождении стражи. Старший лама затянул: “0м! Мани пад-ме хум”, но вместо такого же ответа, требующегося по этикету вежливости, китайцы по-своему затянули:

—А-ми-до-фо (“Слушай нас, о Амида Будда”). “Работа у тебя нетрудная, — сказал я про себя, — и без ауры ясно, какое у них настроение”.

Из укрытия хорошо было видно, как сверкали их ауры. Они как бы переливались опаловыми волнами с грязными красными пятнами; мысли китайцев, заквашенные на ненависти, образовывали вихри. Я видел, как по аурам пробегали, словно ленты, всполохи гнева и ярости. Ауры китайцев не содержали спокойных и ясных тонов, что характерно для возвышенных мыслей; предо мной были мерзость и смятение подлых душ, полностью продавшихся материализму и преступлению. Этим китайцам хорошо подходила пословица: “Слова их красивы, но души коварны”.

Площадь Тибета в восемь раз превышает площадь Великобритании. Обширные районы его до сих пор не исследованы. Я знаю, что в Тибете много золота, урана, серебра, в чем я убедился, путешествуя по стране с ламой Мингьяром Дондупом. Несмотря на настоятельные требования представителей Запада исследовать наши земли, мы не допускали туда чужеземцев. Мудрость нашего народа гласит: “Туда, куда идут люди с Запада, идет война!” Поэтому автор просит читателя всегда помнить, что золото для нас металл священный, об этом не надо забывать и тогда, когда речь в книге идет о “золотых трубах”, о “золотых тарелках” или “скульптурах, покрытых золотыми пластинками”. Наша страна могла бы оказаться источником богатства и блага для всего мира, если бы человечество в своих усилиях работать совместно в мире и согласии объединилось, а не стремилось к иллюзорным завоеваниям с помощью силы.

Как-то утром, когда я был занят копированием древней рукописи, готовя ее под гравировку, ко мне подошел лама Мингьяр Дондуп.

— Лобсанг, — сказал он, — нас зовет к себе Неоценимый. К нему сейчас должен прибыть с визитом чужеземец, и нам надо тайком посмотреть на его ауру. Чужеземец идет с Запада. Поторопись, Наимудрейший хочет поговорить с нами, прежде чем примет его. Не надо шарфа, быстро, без всяких церемоний!

Что я мог ответить? Выслушав внимательно, я сказал:

— Мне только переодеться, и я готов, уважаемый лама и учитель.

Сборы были недолгими. В Норбу Линга мы пошли пешком, благо было недалеко — каких-нибудь восемьсот метров. У подножия горы я мысленно отметил то место, где сломал кость. Перешли небольшой мостик и очутились на дороге Линкор. Наконец добрались до ворот Норбу Линга.Стража быстро пропустила нас во внутренний двор. Далай-лама сидел на галерее. Я чувствовал себя неловко без шарфа: не знал, куда девать руки. Наимудрейший посмотрел на нас и улыбнулся: — Садись, Мингьяр, и ты, Лобсанг. Вы не теряли времени.

Усевшись, мы подождали, когда Неоценимый заговорит. Он задумался, как бы собираясь с мыслями.

“Но он не чернорабочий, —подумал я, —руки у него совсем не огрубелые. Может быть, он просто не знает, как следует одеваться?” Платье его едва доходило до колен. “А может, он просто бедный человек?”— подумал я. Брюки были слишком узкими и очень длинными, поскольку снизу они были подвернуты.

“В такой одежде, — подумал я, — он, наверное, чувствует себя неловко перед Далай-ламой. Неужели никто из лам его роста не мог предложить ему свою одежду?”

Я посмотрел на ноги чужеземца. Настоящий цирк! Обувь была черного цвета и блестела как стекло! Не сравнишь с нашими фетровыми сапогами! Мне ни разу не приходилось видеть такую странную обувь. Машинально я посмотрел на его ауру и сделал первые выводы. Иногда человек говорил по-тибетски, и довольно сносно для иностранца, но затем обращался к набору таких странных слов и звуков, каких мне не приходилось слышать. Потом мне уже сказали, что это был английский язык.

Но когда чужеземец откуда-то сбоку вытащил кусок белого материала, поднес его к носу и ко рту и произвел звук, напоминающий звук маленькой трубы, я совершенно обалдел и растерялся.

“Это, должно быть, приветствие Неоценимому”, — подумал я.

Сажа? Кому приходилось слышать, что можно писать палочкой из сажи? Да дунь на нее — и она вся разлетится.

Человек был явно не в своем уме, поскольку сел на какую-то деревянную подставочку с четырьмя ножками, свесил ноги и стал ими болтать. Позвоночник у него наверняка был искривлен, потому что он прислонился к двум поперечинам, закрепленным сзади сидения. Глядя на него, я проникся к этому человеку горячим состраданием: одежда ему не шла, писать он не умел, а чтобы вызвать к себе интерес, протрубил в карманную трубу, приставив ее к носу; да еще не умел сидеть как следует — опирался спиной о какие-то подпорки и болтал ногами. Человек суетился, клал одну ногу на другую и снова снимал ее. Вдруг, к своему великому ужасу, я заметил, что он стал поднимать левую ногу, направляя ее подошвой прямо на Далай-ламу! Для тибетца это было ужасным оскорблением. Впрочем, он во-время спохватился и переменил позу. Наимудрейший оказал ему большую честь: сам сел на такое же сидение и опустил вниз ноги, как и чужеземец. У посетителя было странное имя — Белл, означавшее женский музыкальный инструмент. Судя по ауре, мистер К. А. Белл имел посредственное здоровье: вероятно, сказывался неподходящий климат. Было видно, что он искренен в желании добиться успеха в своей миссии и не хочет уходить в отставку из-за провала и невыполнения поручений своего правительства. Он хотел делать все по-своему в политике, но правительство Англии дало другие инструкции, поэтому ему оставалось надеяться только на будущее, которое покажет, что он был прав.

Сведения о мистере Белле у нас были хорошие. В нашем распоряжении были данные о его рождении и кульминационных точках его карьеры, короче, все то, что давало возможность предвидеть его будущее. Астрологи установили, что он жил в Тибете во время своей предшествующей жизни, однако пожелал перевоплотиться на Западе, питая надежду всячески способствовать сближению Запада и Востока. Потом я узнал, что Белл сам писал об этом в своей книге. Мы были уверены, что если бы мистеру Беллу удалось повлиять на свое правительство, как он и хотел, то не произошло бы и китайского вторжения. Однако китайское вторжение все-таки состоялось, поскольку предсказания всегда исполняются.

Английское правительство вело враждебную и недостойную политику. Оно боялось, чтобы Тибет не установил союза с Россией, — такой оборот дел для Англии был неприемлем. Англия отказывалась подписать с нами договор и в то же время не хотела, чтобы был установлен союз с другими государствами. Сикким, Бутан — все могли заключать договоры, но только не Тибет! Кроме того, англичан буквально пот прошибал при одной мысли, что кто-то опередит их в завоевании или удушении Тибета. Англичане не отдавали предпочтения ни одной из этих двух форм насилия: обе для них были хороши! Уж кому-кому как не мистеру Беллу было известно, что мы не желаем принимать чью-либо сторону. Мы хотели одного: оставаться самими по себе, жить своей жизнью, иметь свои законы, ибо мы хорошо знали из прошлого опыта, что чужеземцы ничего не приносили Тибету, кроме несчастий, разрухи и страданий.

Неоценимый был очень доволен результатами моих наблюдений, которые я ему изложил после ухода мистера Белла. Но, казалось, он уже думал только об одном — задать мне побольше работы.

— Да, да, — воскликнул он, — мы должны еще более развивать твои способности. Ты увидишь, они тебе еще пригодятся в дальних странах. Надо удлинить сеансы гипноза, чтобы вложить максимальные знания в твою голову.

Он позвонил. Вошел один из его помощников. — Позовите немедленно Мингьяра Дондупа! Через несколько минут я увидел, как мой Учитель спокойно направляется к нам. Мне казалось, что ему следовало поторопиться, но положение личного друга Далай-ламы давало ему здесь индивидуальные преимущества.

Учитель сел рядом со мной напротив Наимудрейшего. Слуга быстро принес чай с маслом и деликатесы из Индии. Когда мы приняли подобающие позы. Далай-лама заговорил:

— Мингьяр, ты не ошибся, Лобсанг очень способный. Но не следует забывать о дальнейшем его совершенстве. Прими все необходимые меры и ускорь его образование, но без ущерба для полноты знаний. Используй все доступные средства. Надо поторопиться, ибо скоро тяжелые дни обрушатся на нашу страну, и нам следует иметь человека, который был бы способен заняться компиляцией наших священных книг и древних знаний.

Итак, режим моих занятий снова ужесточился. Участились и срочные вызовы к Далай-ламе с целью интерпретации значения аур его гостей.

Я стал частым посетителем Поталы и Норбу Линга. В Потале я пользовался телескопами, что мне очень нравилось. Один был огромный, на тяжелой треноге, настоящий астрономический телескоп. Мне нравилось проводить у телескопа многие часы, наблюдая за луной и звездами до поздней ночи. В сопровождении ламы Мингьяра Дондупа я часто отправлялся в Лхасу и наблюдал за людьми. Обширные знания ламы Мингьяра Довдула позволяли ему управлять моими умозаключениями и делать их более глубокими. Нам было весело забрести в какую-нибудь лавочку и послушать россказни торговца о высоком качестве его товара и тут же прочитать его мысли об их действительной ценности. Для нас не существовало никаких тайн. Память моя развивалась быстро, часами я слушал сложные отрывки из наших книг, а потом повторял их. Меня погружали в долгий гипноз и в это время читали отрывки из древних писаний.