ЛОМБСАНГ РАМПА

ТРЕТИЙ ГЛАЗ

ПЕРВЫЙ ВИЗИТ В РОДИТЕЛЬСКИЙ ДОМ

Глава 13

Однажды я дал себя уговорить нести фигуру Будды, божества медицины. Размер фигуры превышал восемь метров. Развевающиеся платья били меня по ногам (я был на ходулях), а когда фигуру вынесли со склада, гнусные мошки устроили внутри нее настоящий хоровод. Как только началось шествие, я почувствовал, что просто задыхаюсь от пыли — пыль эта летела из платья Будды. Я начал чихать и никак не мог остановиться. Попробуйте при этом сохранять равновесие. Кроме того, от моего чихания сотрясалась вся фигура Будды и горячие капли масла брызгали на мой бритый череп, очень, должен сказать, чувствительный. Я задыхался от вони затхлой ткани, тучи обезумевших мошек кружились около меня, да еще и это горячее масло! Вообще-то масло в лампе обычно бывает в твердом состоянии, за исключением небольшой лунки, где смачивается фитиль, но жара стояла необычная, и масло расплавилось. Маленькое отверстие, в которое я должен был смотреть на дорогу, куда-то сместилось, и я уже ничего не видел. Ничего исправить, не спрыгивая с ходуль, было нельзя. Если мне и удавалось выглянуть в свое отверстие, то все равно впереди идущий заслонял мне обзор, а по тому, как он подпрыгивал и ежился, я понимал, что и ему приходится так же, как мне. Но на нас смотрел Далай-лама. Надо было двигаться вперед. Задыхаясь, жарясь, но все равно двигаться. В тот день я изрядно сбавил в весе. Вечером одно высокопоставленное лицо обратилось ко мне с комплиментом:

— Великолепное представление, Лобсанг, из тебя бы вышел настоящий комедиант!

Я чуть было не стал объяснять, что все мои уморительные движения отнюдь не связаны с моим желанием. Но с тех пор я больше никогда не носил таких фигур!

— Ох-ох, бедные ребята, никогда нельзя выходить из дома в такую погоду. Потом он посмотрел мне в глаза: — Перелом руки и ключицы, Лобсанг, надо ставить кости на место. Дело нехорошее, но я постараюсь, чтобы боль была меньше...

Прежде чем я мог что-то сообразить, он уже обработал ключицу и наложил шину. Когда он принялся за руку, боль обострилась. Но учитель действовал ловко и быстро. На руке вскоре тоже оказалась шина. Всю остальную часть дня я провел в постели. На следующее утро лама Мингьяр Дондуп меня навестил.

— Занятий забрасывать нельзя. Позанимаемся в твоей комнате. Как и все люди, ты принимаешься за новый материал с большой неохотой. Ничего, попробуем снять лень гипнозом.

Он закрыл ставни, и комната погрузилась в темноту. Лишь слабо горели лампы на алтаре. Учитель вынул небольшую коробочку и установил ее напротив на этажерке. Мне стало казаться, что я вижу яркий свет, яркие краски и пятна всполохов, потом яркие цвета померкли, мягкий свет залил все кругом.

Проспал я несколько часов. Проснувшись, увидел, что окно открыто и в комнате блуждают пурпурные сумерки вечера, пришедшие ко мне из долины. В окнах храма Потала мирно горели огни; ночная стража делала обход. Город приступал к вечерним делам. В комнату вошел учитель:

— А вот и мы! Мне показалось, что астральный мир пришелся тебе по вкусу. Ты даже не хотел просыпаться. Ты, кажется, проголодался и не хочешь менять своих привычек?

При этих словах я действительно почувствовал, что умираю с голоду. Принесли еду. Я ел, а учитель продолжал разговор:

— По правде говоря, ты должен был разбиться, но звезды утверждают, что жизнь твоя оборвется через много лет в стране красных индейцев — в Америке. Сейчас монахи отправляют службу по мальчику, который упал вместе с тобой и разбился.

Опыт гипноза, которому я подвергся, заставил меня завидовать тем, кто пересек жизненный рубеж. Астральные путешествия, последовавшие за первым, мне откровенно нравились. Но жизнь требовала свое. Мало ли кто не любит школу, а учиться все-таки надо. Но какая же это жизнь, если надо ходить в шкалу даже тогда, когда кости переломаны?

— Лобсанг, у нас есть пакет с целебными травами для твоей почтенной матери. Ты можешь отнести его завтра сам и провести там целый день.

— Я думаю, что отец не хочет меня видеть. Он тогда даже не оглянулся, когда я окликнул его с лестницы По-талы.

Учитель посмотрел на меня лукаво и засмеялся: — Во всяком случае твоего отца завтра дома не будет. Он уехал на несколько дней в Джангдзе по делам.

На следующий день учитель осмотрел меня с головы до пят.

— Хм, ты немного бледен, но чист и ухожен, а это самое главное для матери! Вот шарф, не забывай, что ты лама и должен соблюдать все правила. Ты пришел сюда пешком, сегодня ты сядешь на лучшего белого коня. Возьми моего. Ему надо поразмяться.

Кожаный мешок с травами следовало завернуть в шелковый шарф. Но чтобы шарф не испачкать, я сунул его за пазуху и решил, что выну его только дома.

— Благослови этот дом и всех домочадцев, досто-почтимый лама-лекарь и господин, — сказал эконом.

— Да благословит вас светлейший Будда и ниспошлет вам доброго здоровья, — ответил я.

— Достопочтимый господин, хозяйка дома распорядилась проводить тебя к ней.

— Уважаемый господин и сын. Неоценимый оказал вам большую честь, и мои друзья хотели бы услышать из ваших уст рассказ об этом.

—Уважаемая мать, —ответил я, —правилами моего ордена запрещено рассказывать о том, о чем со мной говорил Неоценимый. Лама Мингьяр Дондуп приказал доставить вам целебные травы и шарф приветствия.

— Уважаемый лама и сын, эти дамы приехали издалека, чтобы узнать, что происходит в доме Наимудрейшего и как он себя чувствует. Правда ли, что он читает журналы из Индии? Говорят, что у него есть такое стекло, которое позволяет видеть сквозь стены дома?

— Уважаемая мать, я передал вам послание и обязан вернуться к делам. Я болел последнее время, и у меня накопилось много дел.

Сказав это, я попрощался с дамской компанией, сделал пол-оборота и почти бегом пустился вниз. Эконом был у себя в кабинете, лошадь ко мне привел конюх.

—Осторожней. Рука и плечо у меня не в порядке, — сказал я ему, когда конюх помогал мне сесть в седло.

Он распахнул ворота, и я выехал на улицу в тот момент, когда мать появилась на балконе и что-то крикнула вслед. Белый конь повернул налево, чтобы заново проделать путь по дороге Линкор, напоминавшей часы со стрелками. Ехал я медленно, не хотелось быстро возвращаться в монастырь. Проехали мимо Гью-По Линга, Муру Гомпа, короче, сделали полный круг по городу.

По прибытии в монастырь я тут же отправился к ламе Минтьяру Дондупу.

— Лобсанг, неужели за тобой гнались души мертвых? — спросил он, заглядывая мне в глаза. — Да на тебе лица нет!

— Лица нет? — спросил я. — У матери меня поджидала целая банда женщин. Они хотели выведать, как живет Наимудрейший и что он мне говорил. Я им ответил, что правилами нашего ордена запрещено говорить о таких вещах.

Учитель разразился громким смехом. Чем больше я удивлялся, тем громче он смеялся.

— Неоценимый желает знать, привык ли ты к монастырской жизни, или тебя все еще тянет к родителям?!

Монастырская жизнь полностью вычеркнула из моего сознания следы светской жизни; женщины мне представлялись странными существами, таковыми они остаются и по сей день.

— Но мой дом здесь, — воскликнул я.—Яне хочу возвращаться к отцу. Все эти женские румяна и пудра чуть меня не убили. А эта манера разговаривать! И смотреть! Даже мясники из Шо так не смотрят на барана! Мой голос напоминал шепот среди их неистовых криков. Они напудрены и напомажены до отвратительности. Уважаемый лама и учитель, не посылай меня больше туда. После этого он долго надо мной подтрунивал: — А ну-ка, сказки, Лобсанг, как ты бежал от банды женщин? Или еще:

— Лобсанг, не хочешь ли ты отправиться сегодня к матери? Она устраивает прием, а ее подружки хотят позабавиться...

И все же вскоре случилось так, что я по совету Далай-ламы снова побывал в доме родителей по случаю большого приема, организованного моей матерью.

Никто никогда не перечил решениям Неоценимого. Мы все его любили не только как бога на земле, но и как человека. Сохранив некоторую живость характера, в своих обязанностях он никогда не шел на поводу у собственных желаний. Бывали случаи, когда Далай-лама гневался, но гнев его продолжался лишь несколько минут. Он был настоящим главой государства и церкви.